Творчество

Глава 24. Уход

По мере того, как Леопольд медленно отходил в тень смерти, его сестре казалось, что он уводит с собой всё самое дорогое в её жизни. Её охватило странное вялое равно­душие. Тщетно она ругала себя за бессердечие: вместо сердца в её груди всё равно остава­лась пустота. Нет, она не думала ни о чём другом, и ни в чём другом не искала утешения; просто её чувства умирали вместе с тем, кто пробудил в ней больше любви, чем весь остальной мир. Битва близилась к концу, но даже кончалась она бесславно, без убогого пафоса разорванных знамён и горестной музыки.
В последние дни перед смертью Леопольд почти всё время молчал. Приступы кашля повторялись всё чаще, а между ними у него не было ни силы, ни желания говорить. Когда Хелен подходила к его постели, он протягивал ей руку, и она садилась рядом, согревая его ладонь в своей. Рука сестры была тем местом на земле, с которого дух мальчика, словно с горы восхождения, должен был унестись прочь: он отпустил её, и его не стало. Но он умер во сне, как и многие другие, и ему, должно быть, показалось, что он просыпается в своё привычное существование, когда на самом деле он проснулся в новую жизнь.
Уингфолд стоял с другой стороны кровати, вместе с Полвартом, как хотел того сам Леопольд, и, хотя сам умирающий ничего не сказал, почему-то мне кажется, что их при­сутствие не могло не принести ему немного радости и утешения. В Леопольде ещё тепли­лась жизнь, когда случайный, безучастный взгляд Хелен неожиданно остановился на лице привратника. Оно было столь недвижным и замерло в таком восторге, будто он проникал взором за завесу смерти и видел то, что ожидало её брата на том берегу чуда. Но это было не так. Полварт видел не более неё самой; он всего лишь стоял в присутствии Того, Кто не есть Бог мёртвых, но Бог живых. И что бы ни лежало в Его Воле, она всегда несёт жизнь всем рождённым от неё - а значит, всякой твари. Именно к этой Воле, к лику Отца, Пол- варт возносил сейчас сердце, душу и тело мальчика, проходящего через рождение смерти. «Я не знаю, как моя молитва за другого может что-то изменить в замысле и действии со­вершенного Даятеля, - ответил бы он, спроси его кто-нибудь об этом, - но, по крайней
мере, я не оставлю своего друга позади, входя в присутствие его Отца и моего Отца. И по­том, в этом наверняка есть что-то, чего я пока не вижу».
Уингфолд тревожился только за Хелен. Он уже ничего не мог сделать для Леополь­да, да и сам Лингард уже не нуждался ни в чём, что могли дать ему люди. Что же до во­просов и непонятностей, которые смущали его более всего, - скоро, совсем скоро он при­дёт туда, где ему откроется вся истина, и очутится в самом сердце того, что для самого Уингфолда ещё долго будет оставаться тайной. Но его сестра. Она вот-вот останется со­всем одна и без того упования, за которое держался Леопольд. Хелен ожидали мрачные, тоскливые дни, и Уингфолд молился о том, чтобы Бог утешения и покоя посетил её.
Миссис Рамшорн то и дело поднималась наверх и подходила к бесшумной двери по­коя смерти, но подспудно чувствовала, что её присутствие там нежелательно, и потому не входила, хотя и была готова помочь. Джордж тоже не появлялся в спальне - не из-за бес­сердечия, а потому, что решил не мешать священникам фальшивой истины исполнять свой жалкий долг. Какая разница, сколько лжи они наговорят умирающему? Что могут дать их притворные слова? Нет никакого основания полагать, что их глупые молитвы и суеверные обряды вызовут некое божество из упорядоченной, самодостаточной цельности взаимодействующих законов, где нет ни одной несостоятельности или прорехи, откуда оно могло бы выползти. Всё равно они не смогут лишить бедного мальчика блаженства абсолютной пустоты, откуда он вышел, чтобы совершить ужасное преступление против бессмертного общества и потом, с сердцем полным любви, раскаяния и самоуничижения, вернуться назад в чёрную бездну. Так зачем мешать им тешить его своими выдумками и произносить свои бессмысленные заклинания?
Отстранённый и неуязвимый, он прочно стоял на берегу, готовый протянуть Хелен руку спасения, как только она обратится к нему за той помощью, на которую он уже ей намекал. Конечно, ради неё самой, ему не хотелось оставлять её без защиты в присутствии столь коварного, почти незаметного влияния, но его логика всегда благотворно действо­вала на её здравый смысл, и он не боялся за результат. Не то чтобы он ожидал, что она сразу же подчинится здоровому образу мыслей и простой пище, которую он будет вы­нужден ей прописать: для этого бережная рука Времени сначала должна стянуть и снова соткать воедино рваные края её сердечной раны.
Хелен же, сама того не осознавая, исподволь чувствовала, что та мёртвость чувств, та бессердечность, из-за которой ей было так плохо от себя самой, была если не вызвана, то каким-то смутным, неясным образом связана c ненавязчивым, но ощутимым присут­ствием Джорджа Баскома. Сегодня утром, когда он вошёл в столовую так тихо, что она не услышала его шагов и, подняв голову, вздрогнула от неожиданности, на мгновение кузен, непонятно почему, показался ей тусклым источником всего горя и несчастья, камнем при­давившего ей сердце, - но горя не от утраты, а от бессмысленности всякой утраты. Она тотчас обвинила себя в ужасной несправедливости, приписывая эти чувства болезненному состоянию души, в которое повергла её надвигающаяся тень смерти. Разве Джордж не был ей единственным настоящим другом? Если она потеряет и его, то останется совсем одна! Однако странное чувство не уходило, и всякий раз, когда ей казалось, что она, нако­нец-то, избавилась от него, оно тут же начинало сгущаться с новой силой.
В то же самое время она продолжала сторониться Уингфолда, считая его чёрствым и бесчувственным. Да, он относился к её брату с редкой добротой и даже нежностью, но только потому, что увидел в нём податливую душу, из которой можно было лепить всё что угодно: бедный Польди никогда не отличался особой силой и самостоятельностью. Но ей - кого он не смог обтесать в соответствии со своими идеями, ибо ей всегда нужны бы­ли веские причины для того, чтобы чему-либо поверить - ей он показал жёсткую сторону своей натуры, и, при всех скидках на его положение священника, повёл себя совсем не как джентльмен, когда так строго осудил её. Пожалуй, ему следует поучиться у её кузена Джорджа: он привёл с собой совершенно иную артиллерию, чтобы атаковать гордую кре­пость её убеждений!
Так она снова и снова убеждала сама себя, рассуждая то так то этак и не подозревая, какими неискренними были её выводы, как сильно привычка и благодарность напирали на неё с одной стороны, а гордыня и обида - с другой. И потом, это странное, неприятное чувство! Как она ни старалась, она никак не могла от него избавиться; это было всё равно, что разгонять веером густой туман.
Погода снаружи - хотя Хелен давно перестала обращать на неё внимание - была столь же унылой и печальной, как и внутренняя погода её души. С неба свисал хмурый, тёмно-серый туман, который, пусть даже особо не заволакивая землю, полностью скрывал за собой солнце. Воздух казался ледяным. Нигде не было ни единого проблеска радости или надежды. Кусты стояли без почек и листьев, лето ушло, а на весну не стоило и наде­яться, потому что она тоже должна была уйти: одна весна сменяла другую, но лишь для того, чтобы навсегда кануть в небытие. Всё вокруг было таким пустым и печальным, что Хелен, пожалуй, обрадовалась бы жгучему горю и страданию - или даже страху! Весь мир, вся её жизнь, да и сама она - всё это было лишь холодным недвижным трупом скон­чавшегося лета. Вместе с этим летом ей придётся похоронить и Леопольда. Его улыбки увяли вместе с цветами. Сорным травам его несчастий тоже осталось недолго: им пред­стояло умереть вместе с ним. Но Леопольд уже не узнает этого и не обрадуется - как и она сама, которой теперь были равно безразличны лето и зима, радость и печаль, любовь и ненависть, прошлое и будущее.
Вот какие мысли рассеянным туманом бродили в её голове, когда она сидела, держа руку брата, который во сне стремительно уходил от неё в пределы смерти. Невидящим взглядом она смотрела в окно, откуда Леопольд появился в ту злополучную ночь, но ни­чего за ним не различала.
- Всё, - вдруг сказал Полварт, медленно опускаясь на колени, и его голос показался Хелен чужим. Она судорожно вскрикнула, взгляд её метнулся на лицо Леопольда. Она ещё ни разу не видела, как умирают люди, но сразу же поняла, что он мёртв.