Творчество

Глава 23. В саду

Джордж бережно повёл кузину в сад. Все цветы, окаймлявшие дорожки, уже увяли, и сад напоминал Хелен кладбище: сухие кусты могильными камнями поднимались над погребёнными цветами, а кипарисы и самшиты стояли, словно величественные надгробья из дорогого камня. День был холодный, свинцовый; казалось, он с радостью смыл бы до­ждём давящую мёртвость со своей души, но слёзы не приходили. Хелен и Джордж дошли до беседки, прячущейся под кедром, и уселись. Какое-то время они молчали.
- Бедный Леопольд! - наконец сказал Джордж, беря Хелен за руку.
Она залилась слезами. Он молча ждал, пока она успокоится.
- Я этого не выдержу, Джордж! - всхлипывая проговорила Хелен.
- Всё это очень грустно, - отозвался он. - Но я не сомневаюсь, что он прожил счаст­ливую жизнь до того, как. как.
- Да что теперь об этом говорить? Это какой-то жуткий фарс: всё начиналось так прекрасно, так безоблачно, а закончилось так жалко, так мерзко и ужасно!
Джорджу не хотелось говорить того, что он думал на самом деле, а именно: что ви­новат тут только сам Леопольд. Он не понимал, что как раз в этом и заключалось самое глубокое горе и отчаяние, что именно в этом брату и сестре нужна была самая главная помощь. Всё остальное ещё можно было перенести - только чем меньше человек может вынести сам, тем лучше.
- Это и в самом деле ужасно, - сказал он. - Но что поделаешь? Прошлого не вер­нёшь и сделанного не исправишь.
- И всё же должен быть кто-то, способный всё это исправить.
- А-а! Должен! - Джордж немного помолчал. - Что ж, по крайней мере, нам остаётся одно утешение: всё это скоро кончится.
- Неужели? - почти ожесточённо ответила Хелен. - Но это не ваш брат, и вы не зна­ете, как это, потерять его. Ах, каким безутешным и одиноким будет мир без моего милого мальчика! - и она снова заплакала навзрыд.
- Я сделаю всё, что могу, только бы возместить вам эту утрату, моя дорогая Хелен... - начал было Джордж, но Хелен порывисто вскочила:
- Ах, Джордж! - воскликнула она, - неужели и вправду нет никакой надежды? Нет, я не говорю о надежде, что он поправится; мы все знаем, что это невозможно. Но неужели у меня не останется никакой надежды хоть когда-нибудь снова увидеть его? Ведь мы так мало обо всём этом знаем. Может быть, всё-таки есть хоть какой-нибудь способ?
Но Джордж был слишком честен и слишком верен своим принципам, чтобы перед ней притворяться. Одно дело - Леопольд, и совсем другое - Хелен. Ведь она совсем моло­дая женщина в расцвете сил, жизни и надежды, и все её радости ещё впереди. Множество дней пройдёт до того, как её собственный день склонится к закату, и бледная луна ещё много раз поразит её своей прелестью, прежде чем ночи начнут насмехаться над ней увядшими воспоминаниями, словно листая перед ней целый гербарий страстоцвета. Зачем давать ей ложную надежду на загробную жизнь? Пусть наслаждения этого мира будут ей ещё дороже из-за осознания того, что скоро от них не останется и следа! Пусть любовь будет ещё слаще из-за скорбной мысли о том, что она мимолётна, как летний мотылёк, исчезающий с приходом зимы!
Но, пожалуй, Джордж забыл об одном. Я соглашусь, что бабочки-однодневки, уми­рающие в миг блаженного плодоношения, воистину счастливы. Но когда свирепый ветер и безжалостный ливень прибивают к земле нежную Психею с её бесценными, лучистыми крыльями, пока, измучившись, она не упадёт в самую грязь; когда цветы увядают, или она сама лишается радости свободно парить над ними, но смерть медлит и не спешит забирать её; когда плакальщицы бродят по улицам ещё до того, как порвалась серебряная цепочка; когда прошлое кажется насмешкой, а будущее бессмысленной пустотой, - пожалуй, тогда даже приверженцы самого победоносного учения о естественном отборе не только запо­дозрят, что в мире что-то разладилось, но и захотят, чтобы в нём был кто-то способный это исправить. Если Психея должна столь покорно склониться перед миропорядком, что­бы бессловесно принять эту якобы предназначенную ей судьбу, тем хуже для неё!
Но хотя Джордж и не хотел лгать, никто не принуждал его говорить правду, и его молчание было достаточно красноречивым. Хелен выдержала лишь секунду этого молча­ния. Она стремительно выбежала из оголённой беседки и заспешила к дому. Джордж, по­медлив, последовал за ней. Он был так огорошен, что не решился догнать её и пойти ря­дом, потому что чувствовал, что ничем не может ей помочь. Конечно, он мог бы сказать ей, что помощь уже близко; но это была помощь, которая неизменно приходит ко всем, которую невозможно дать или принять, которая не зависит ни от каких молитв, но являет­ся лишь тогда, когда худшее уже позади: единственным спасением, какое признавал Джордж и каким сейчас утешал себя, была целительная сила времени.