Творчество

Глава 33. Прогулка

Как только они выехали на улицу, направляясь к воротам в парк, их встретил мягкий западный ветерок, словно подымающийся из глубины золотой вазы, наполненной розами. Что-то - то ли в вечернем воздухе, то ли в его собственной душе - заставило Джорджа Баскома на какое-то время замолчать (хотя, может быть, он просто торопился выкурить сигару, потому что Хелен попросила поскорее докурить её до конца). Хелен тоже молча­ла: ей казалось, что они едут прямо в сердце низкого багрового солнца, и ровный поток его властного сияния без остатка изгладил её с лица земли. Ни один из них не произнёс ни слова, пока они не миновали ворота парка.
Стоял безупречный английский летний вечер, тёплый, но не душный. Пока они не­спешно ехали по дороге, солнце опустилось, и тут, словно алеющий уголь скатился в хра­нилище небесных боеприпасов красок и света, над горизонтом вспыхнул медленный взрыв пурпурного, зелёного и золотого ликования - чистый огонь, без дыма и горючего, в котором осталось лишь лучистое сияние. Для Хелен это был второй урок посвящения в жизнь природы: она почувствовала, что весь вечер вокруг погружён в какую-то думу, и по мере того, как сумерки становились гуще и приближалась ночь, ей казалось, что мир тем­неет от своих размышлений. Последнее время Хелен и сама поневоле начала думать, пусть не очень глубоко, но зато напряжённо, и знала, как это бывает, и потому в сумерках чувствовала себя как дома.
Они свернули с дороги на траву. Лошади вскинули голову и, не чувствуя сдержива­ющей руки седоков, пустились в хороший, дробный галоп по открытому лугу. В лицо Хе­лен подул ветер, прохладный, сильный и добрый. Её показалось, что он изливается из ка­кого-то вышнего источника и, пробегая по невидимому, безбрежному руслу через океан недвижного воздуха, несёт ей неясное обещание, почти предвидение покоя. Однако это лишь пробудило в ней тоску и желание - непонятно чего, но чего-то такого, что утолит тоску, разбуженную в ней ветром. Желание росло и расширялось, расходясь всё дальше и дальше в бесконечность покоя. И пока они продолжали нестись галопом, а обезумевшие от света оттенки, истлевая, превращались в дымно-розовый, золотисто-зелёный и сине- серый, что-то поднималось и поднималось в её душе, щемило и щемило ей сердце, пока по её щекам не потекли слёзы. Не желая показывать их Баскому, она пришпорила лошадь и унеслась от него прочь в приветливые сумерки, похожие на ступени, ведущие из време­ни в вечность.
Неожиданно она увидела перед собой деревья, окружающие брошенный особняк: сама того не зная, она описала огромный круг. Резкая боль ударила ей в сердце, и слёзы её сразу высохли. Помимо всего прочего ночь, молчаливая от раздумий, хранила в душе и это! Она натянула поводья, остановилась и развернулась, дожидаясь Баскома.
- Ай да Хелен! Ну и дали вы мне жару! Устроили настоящую погоню!
- Погоню? За несбыточной мечтой?
- Да разве я мог надеяться догнать вас на этом дряхлом Россинанте?
- Ну же, не обижайте его, Джордж: он уже старенький. Лучшая пора для него поза­ди. Жаль, что у нас нет для вас коня получше - разве что я дала бы вам свою Фанни, а са­ма поехала бы на вашем. Я к нему привыкла.
- Дама всегда должна ехать на лучшей лошади, - сдержанно возразил Джордж. - Мне лично так нравится больше. По крайней мере, не нужно беспокоиться о том, чтобы спутница не заскучала: если ей станет скучно, она всегда может от меня удрать.
- Неужели вы думаете, что я сочла вас скучным? Да ни у одной дамы ещё не было столь милого и молчаливого оруженосца.
- Значит, вам наскучило моё молчание? Рассказать вам, о чём я задумался?
- Если хотите. Я думала о том, как приятно будет вот так скакать и скакать, прямо в вечность.
- Это ощущение непрерывности, - откликнулся Джордж, - доказывает, насколько безболезненным будет наш уход. Ни один человек не осознаёт, что его существование прекратилось, потому что тогда его уже нет. Как раз из-за этого некоторые и начинают
воображать, что будут жить вечно. Только знаете, что хуже всего? Стоит им всё это вооб­разить, как вечное существование начинает казаться им не только вполне вероятным, но и несказанно желанным и радостным. А всё потому, что человек не осознаёт, что его ожи­дает конец. Когда ему хорошо, жизнь кажется бесконечной. Пока ребёнок ест, он никогда не отвернётся от одной тарелки к другой. Он просит ещё - а не чего-то другого.
- Если, конечно, еда ему нравится, - сказала Хелен.
- Она всем нравится, - ответил Джордж. - Более или менее.
- Ну не знаю, можно ли говорить о всех, - ответила Хелен. - Вы что же, думаете, что эта горбатая карлица, которая отперла нам ворота, довольна своей судьбой?
- Нет, это невозможно! - пока она видит вас и остаётся такой, какая есть. Но я гово­рю не о довольстве. Я думал лишь о тех глупцах, которые несмотря на то, довольны они жизнью или нет, стремятся жить вечно и потому, недолго думая, принимают это желание за бессмертие, утверждая, что это оно изначально свойственно человеческому сердцу и доказывает, что бессмертие - его законный удел.
- Как же тогда объяснить само существование этой мысли о бессмертии и её универ­сальность? - спросила Хелен, которая за последнее время обнаружила кое-какие доводы в пользу противоположного мнения. Несмотря на всё безразличие её тона, ей показалось, будто после дивного сна, в котором она вдосталь наплавалась в чудеснейшей реке, она проснулась и увидела, что на самом деле её постель просто сползла с кровати на пол: этим Джордж объяснял все реки и всё купание на свете!
- Как я объясняю её существование, я вам только что изложил, а что до её универ­сальности, то я её просто отрицаю! Она не является универсальной хотя бы потому, что её не разделяю я.
- Вы же не станете отрицать, что люди не хотят умирать, даже когда им плохо.
- Что угодно, абсолютно всё может стать неприятным, если случается не вовремя. Справедливости ради, я готов признать, что думать о смерти всегда неприятно. Но поче­му? Потому, что в тот самый момент, когда мы думаем о смерти, мысль о ней всегда изы­мается из того времени, которое для неё назначено - то есть, из положенного ей срока, ко­гда она всё равно должна наступить, - и переносится в самую гущу живого настоящего, где она, конечно же, неуместна. Живым смерть всегда кажется гадкой. В суете и стреми­тельности работы даже пещера отшельника будет нам отвратительна, какой бы плени­тельный вид ни открывался с её порога! Но когда смерть всё-таки настанет, она будет вполне приятна, потому что вместе с ней настанет и её час: угасание и постепенный отход от дел подготовят к ней человека. Если кто-то скажет мне, что в нём живёт то самое все­гдашнее стремление к бессмертию, о котором сам я знаю лишь понаслышке, я объясню это так: ваша жизнь, скажу я ему, ещё не завершена, она продолжает расти. Она ощущает в себе побуждение к дальнейшему росту, но не способна постичь собственной незавер­шённости и потому толкует это побуждение так, будто оно свойственно объективной вре­менной реальности, а не её собственной внутренней природе. Или, вернее, человек ощу­щает в себе элементы чего-то большего, но, будучи неспособным увидеть и представить себе законченную картину своего существа (которая неимоверно от него далека) перено­сит ощущение роста во внешнюю сферу, одновременно переводя его в инстинкт продол­жительности, в стремление к тому, что он называет вечной жизнью. Но когда человек до­стигает своей завершённости, наступает угасание, приносящее с собой своё чувство удо­влетворения и принятия - как и смерть, если она приходит в должное время полноты и зрелости.
Хелен ничего не ответила. Она считала кузена очень умным, но не могла радоваться тому, что он говорил, особенно перед лицом вечернего неба и ещё дрожащего в её душе отблеска проснувшихся в ней чувств. Может, он и прав, но, по крайней мере, сейчас, ей больше не хотелось слушать ничего подобного. На минуту ей даже показалось, что лучше лелеять в сердце сладкий обман - чтобы тот миг, когда челнок извечного Ткача протяги­вает нить её жизни, был не таким тягостным - вместо того, чтобы впустить в душу холод­ную правду, убивающую наповал.
Конечно, это было недостойное чувство. Лучше всегда знать правду и обо всём - даже о фактах! Но отрицание того, чего мы не можем доказать, не поможет нам достать и лопаты снега для нашего ледяного дворца. Что если та горячая надежда, которую мы от­рицаем, в конце концов действительно окажется истиной? Что если именно истина, за­ключавшаяся в этой надежде, влекла душу Хелен своей живой реальностью, своей связью с самим её существом даже в то время, как она была готова стать объектом презрения за то, что соблазнилась сладкой ложью? Горе нам всем, если жизнь и истина не пребывают в единстве, но сражаются друг с другом как враги! По-моему, человек сам свидетельствует о своей сверхъестественной природе, если, отрицая сверхъестественное, всё-таки прилеп­ляется к тому, что считает истиной, даже если эта его истина отрицает жизнь и безжа­лостно стирает со всех карт путь к лучшей и высшей доле!
- А о чём думали вы, Джордж? - спросила Хелен, не прочь сменить тему.
- Я думал... О чём же я думал?.. Ах, да! Я думал об одном интересном убийстве. Вы, должно быть, читали о нём в газетах. Я уже давно подумываю, что, пожалуй, мне следо­вало бы стать не адвокатом, а сыщиком! Такой загадочный случай - не могу выбросить его из головы. Вы наверняка про него слышали. Помните, та девушка в бальном платье, которую нашли посреди рощи, убитую ударом кинжала прямо в сердце?
- Да, что-то такое я припоминаю, - отозвалась Хелен, изо всех сил стараясь говорить как можно естественнее и полагаясь лишь на то, что в темноте кузен почти не видит её лица. - Так что, убийцу так и не нашли?
- В этом-то всё и дело. Он исчез, не оставив и следа. Им даже подозревать некого!
Хелен глубоко вздохнула.
- Ну, произойди это, скажем, в Риме, всё было бы понятно, - продолжал Джордж. - Но в тихом английском поместье. Просто невероятно! И всё так мастерски сделано: ни единого следа борьбы, один единственный удар в сердце, убийца исчезает, словно по волшебству, оружия никакого нет - да и вообще нет ни единой улики! Такое чувство, буд­то работал опытный убийца. Но почему он выбрал себе такую жертву? Убей он какого- нибудь проштрафившегося члена тайного общества, всё было бы понятно. Но юная де­вочка, веселящаяся на балу? Право, это странно! Хотелось бы мне попытаться всё это рас­путать!
- А что, родственники так ничего и не сделали? - спросила Хелен с судорожным вздохом, который она попыталась скрыть, притворившись, что поправляет амазонку.
- Да нет, они, конечно же, сделали всё, что могли. Как только обнаружили тело, по­лиция тут же кинулась вдогонку за преступником, но, по видимому, они пустились по ложному следу - а может, там и следа-то никакого не было. Тамошний караульный сказал, что ночью, а вернее, утром того же дня, он подходил по берегу к небольшой бухте, при­мерно в миле от дома, где произошла трагедия, и увидел двух рыбаков, которые, видимо, собрались отплывать. Вдруг откуда ни возьмись с верхнего пастбища по склону сбежал третий и вскочил к ним прямо на корму. Когда караульный подошёл к берегу, они уже были далеко и подняли паруса. Луна была почти полная, так что света было достаточно, чтобы он всё это разглядел. Но когда это дело начали расследовать, и лодка, и люди как сквозь землю провалились. Наутро все лодки были на месте, и никто из местных рыбаков так и не сознался, что ночью выходил в море. Все следы на песке - и от киля лодки, и от человеческих ног - уже смыло прибоем. Все решили, что убийство было спланировано давно, и преступник всё как следует продумал и успешно скрылся, скорее всего, в Гол­ландию. Ну, понятно, тут же разослали телеграммы, куда могли, но охрана на противопо­ложном берегу ничего подозрительного не обнаружила. Этим всё и кончилось, а если не кончилось, то, по крайней мере, дело застопорилось и уже несколько недель не продвига­ется ни на шаг. Причём ни у родителей, ни у родственников, ни у друзей - ни малейшего подозрения о том, кто бы это мог быть.
- А почему её убили, кто-нибудь знает? - спросила Хелен, с радостью чувствуя, что притворяться ей становится всё легче.
- Ну, разговоров-то много. Говорят, она была красавица, самого любезного обхож­дения, и, конечно же, обожала, чтобы за ней ухаживали. Так что все догадки сводятся к ревности. Скорее всего, у неё был какой-нибудь низкородный кавалер, о котором не знали ни родители, ни друзья. По-моему, они и сами это подозревают: иначе почему поиски убийцы ведутся с такой прохладцей? Нет, я и правда не прочь взять это расследование в свои руки.
«Нам нужно поскорее услать его куда-нибудь подальше», - подумала Хелен.
- По-моему, полицейская работа недостойна ваших талантов, Джордж, - сказала она. -Я сама ни за что не стала бы выслеживать какого-нибудь беднягу!
- Общество требует, чтобы его члены жертвовали личным выбором ради общего блага, - возразил Баском. - Когда суд вешает очередного убийцу, или, ещё лучше, приго­варивает его к пожизненному заключению, всем нам от этого лучше.
Хелен больше ничего не сказала и вскоре повернула домой под предлогом, что ей нельзя надолго оставлять больного брата.