Творчество

Глава 15. В домике привратника

Как бы то ни было, среди его прихожан нашёлся один деликатный, даже доброжела­тельный человек, и он должен хотя бы поблагодарить его за откровенность. Уингфолд пе­рестал нервно ходить из угла в угол, уселся к столу и написал ответ господину Полварту, благодаря его за письмо и прося разрешения зайти к нему после обеда, чтобы хоть как-то оправдаться в своих действиях и попросить совета относительно той дилеммы, в которой он оказался. Он передал записку через сынишку своей экономки и через пару часов, наскоро расправившись с ранним обедом (он решил, что не может больше отуплять и от­влекать свою душу в то время дня, которое как нельзя лучше подходит для чтения и раз­мышления), отправился на поиски Паркового проулка, полагая, что найдёт его на одной городских окраин. Обойдя все улочки и ничего не обнаружив, он остановился у ворот Остерфильдского парка, чтобы хорошенько расспросить обо всём привратника. Когда дверь открылась, ему показалось, что перед ним стоит ребёнок, но в следующее же мгно­вение он узнал ту самую девушку, чью тетрадку подобрал в поле несколько месяцев назад. С тех пор он ни разу её не видел, но её лицо и сгорбленную фигурку нельзя было не запомнить.
- Мы с вами уже встречались, - сказал он в ответ на её приветливую улыбку. - Не могу ли я попросить вас об одном одолжении?
- Конечно, сэр, - отозвалась она. - Проходите, пожалуйста,
- Нет, благодарю вас, сейчас я как раз очень тороплюсь. Меня ждут. Не подскажете ли вы мне, где проживает господин Полварт и как мне найти Парковый проулок?
В её милой улыбке отразилось весёлое изумление, и кротким голосом, в котором угадывалось страдание, она повторила:
- Прошу вас, сэр, проходите. Джозеф Полварт - моя дядя, и дом наш стоит у самых ворот Остерфильдского парка, вот это местечко и прозвали Парковым проулком.
Жилище привратника было не похоже на элегантные строения с резкими углами и островерхими башенками, которые вошли сейчас в моду. Это был низенький домик с тол­стой соломенной крышей, напоминающей парик, из-под которой, удивлённо приподняв брови, смотрели два полусонных мансардных окна. На стенам бежали старые колючие плети, на которых уже виднелись молодые зелёные побеги: должно быть, летом домик был сплошь увит розами.
Уингфолд тут же шагнул через порог и вслед за девушкой прошёл сначала в свет­лую, солнечную кухню с каменным полом и сияющей медной утварью по стенам, а потом в маленькую аккуратную гостиную, пахнущую прошлогодними розами, уютную и темно­ватую, с маленьким окном, выходящим в сад.
- Дядя скоро придёт, - проговорила девушка, пододвигая к нему стул. - Я бы разве­ла здесь огонь, но дядя чувствует себя куда свободнее среди своих книг. Он ждал вас, но его вызвал управляющий, и ему пришлось выйти.
Уингфолд уселся и начал ждать. Он не очень умел вести светские беседы (весьма сомнительное достоинство) и всегда относился к так называемым низшим сословиям как к равным просто потому, что никогда не ощущал ни малейшей разницы между ними и со­бой. Несмотря на своё невежество в доктринах христианства, кое в чём Томас Уингфолд обладал тем, что я, пожалуй, назвал бы блаженной глупостью. Многие почести и привиле­гии, за которыми так тянутся люди, многие обиды и неприятности, которые выбивают их из колеи, не имели для него ровно никакого значения: он их просто не видел и не спосо­бен был увидеть.
- Значит, вы служите здесь привратниками, мисс Полварт? - спросил он, справедли­во предполагая, что девушку зовут именно так, после того, как она, на минутку выйдя, вернулась в гостиную.
- Да, - ответила она. - Уже почти восемь лет. Это совсем нетрудно. Но, наверное, работы нам прибавится, когда достроят особняк.
- До церкви отсюда довольно далеко.
- Да, сэр, только я туда не хожу.
- А ваш дядя?
- Ходит, но не очень часто.
Не закрывая двери, она продолжала хлопотать по дому, то выходя на кухню, то воз­вращаясь в гостиную, и Уингфолд потихоньку наблюдал за нею со всё возрастающим лю­бопытством. Голова у неё была обычного размера, как часто бывает у карликов, но каза­лась особенно большой из-за густых и волнистых каштановых волос; некоторые дамы, пожалуй, отдали бы за них всё своё состояние. Волосы явно доставляли хозяйке удоволь­ствие, потому что причёсаны были хоть и скромно, но тщательно и со вкусом. С каждым новым взглядом её лицо казалось Уингфолду всё интереснее, пока он не признался себе, что это одно из самых милых и добрых лиц, которые ему когда-либо приходилось видеть. Прежде всего оно дышало тишиной и спокойствием, которое не назовёшь просто ублаго­творённым; я бы назвал его довольным, если бы не боялся, что читателю сразу же пред­ставится его противоположность - самодовольство. В нём явно угадывались следы про­шлого и тень нынешнего страдания, но единственным признаком того, что девушка никак не могла полностью забыть о своём несчастном сгорбленном теле, была лёгкая, застенчи­вая полуулыбка, трепетавшая в уголках нервных губ с неуловимым, словно извиняющим­ся выражением, будто она заранее просила прощения за то, что ничем не может скрасить те неприятные ощущения, какие вызывает у собеседника её безобразие. Черты худенького лица были правильными и изящными и единодушно говорили, что за ними обитает лю­бящий дух, но вместе с тем было заметно, что порой их тонкие очертания отражают поры­вы вспыльчивого нрава. Её руки и ноги были маленькими, как у ребёнка. Уингфолд про­должал незаметно поглядывать на неё, как мальчишка, украдкой читающий запретную книжку, когда в дверях раздались шаги, и в гостиную вошёл её дядя. Уингфолд поднялся ему навстречу.
- Чувствуйте себя как дома, сэр, - просто сказал Полварт, крепко пожимая протяну­тую ему руку маленькой твёрдой ладонью. - Вы не возражаете, если мы поднимемся ко
мне, где нас никто не побеспокоит? Я надеюсь, моя племянница уже извинилась перед ва­ми за моё отсутствие. Рейчел, милая, принеси нам, пожалуйста чая, а мы пока поговорим.
По своему выражению лицо его очень походило на лицо племянницы, но Уингфолд увидел в нём следы ещё больших страданий, и не только физических, но и душевных. Оно выглядело слишком молодым для того, чтобы красовавшиеся над ним густые волосы бы­ли такими седыми, но было в нём и что-то такое, из-за чего седина вовсе не казалась уди­вительной. Голос его был хриплым и чуть суховатым, навсегда отмеченным астмой, из-за которой собеседнику казалось, что в чрезмерно широкой груди карлика всё время гуляет восточный ветер, но говорил он решительно и с достоинством, совершенно так же, как в своём письме, и поэтому, поднимаясь вслед за ним по узкой крутой лестнице, Уингфолд уже не ощущал в своём хозяине ни малейшей несоразмерности.