Творчество

Часть V. Мой первый и единственный друг | Ты изменил мою жизнь

Прожив рядом с ним несколько лет, я сказал месье Поццо: «Хватит».
Скрестив его руки у него на животе, наклонив его тело вперед, перетащив его в кресло, расправив его члены, словно обертку от плитки шоколада, расположив их, как нужно, надев ему кроссовки, подошвы которых всегда оставались новехонькими… Я сказал: «Хватит».
– Как это «хватит»? Абдель, ты что, бросаешь меня?
– Нет, я буду продолжать, но больше не могу считать это своей работой. Я буду продолжать все это, вы можете на меня рассчитывать. Но мы теперь поступим иначе. Заключим союз.
– Но, Абдель, это я в тебе нуждаюсь. Не наоборот.
– А вот и нет! Это вы нужны мне! Я хочу, чтобы мы вместе начали какое-нибудь дело. У меня есть руки, я люблю болтать, но не умею себя вести. Бумажная волокита, счета – в этом я ничего не понимаю. Точно так же, как не умею кланяться банкам. А вы – да.
– Для поклонов, мой дорогой Абдель, требуется некоторая гибкость. Мою же, боюсь, ты несколько переоценил…
Месье Поццо решил, что моя идея гениальна, и я всем говорю, что эта идея пришла в голову именно мне: сдавать в аренду автомобили, которые можно бросить, где вздумается. Больше не нужно возвращать машину в агентство: клиент звонит, называет адрес, к нему приезжают за ключами, и мы сами отгоняем машину назад.
Компания «Телелок» будет принадлежать месье Поццо, и только ему, а я буду всему учиться..
Для начала босс решает, что мы обойдемся без банкиров.
– Как это? Нам же нужно купить десятка два тачек!
– Не беспокойся, Абдель, у меня есть кое-какие сбережения.
– Кое-какие сбережения? А, да… Как вы это называете? Мошонка?..
– Мошна, Абдель.
Обожаю учить новые слова.
Месье Поццо ставит одно-единственное условие, которое я – его компаньон – должен буду соблюдать: я сам никогда не сяду за руль.
Дело в том, что «роллс-ройс» я тоже разбил. И снова я тут ни при чем. В этом четырехколесном дворце слишком хорошо работает подогрев салона, ведь месье Поццо всегда холодно. Мы ехали ночью на юг Франции, в салоне было двадцать восемь градусов. Ну как я мог не заснуть. Крак-бум. – машина врезалась в задний бампер старенького «гольфа».
И сразу же – еще один звук. Чпок. – это качнувшаяся голова моего пассажира ударилась о переднее сиденье. Прибыли спасатели и вначале заинтересовались мной:.
– Вы хорошо себя чувствуете, месье?
– Отл…
Тогда они стали смотреть назад. Открыли дверь, увидели тело месье Поццо и сразу же потеряли к нему интерес:
– Один труп сзади!
Привет, деликатность! Я положил месье Поццо на сиденье, смазал шишку у него на виске, выпрямил вмятину на кузове, и мы продолжили наш путь.
– Все в порядке, Абдель? Ты что, заснул?
– Вовсе нет! Женщина, которая ехала впереди, еле-еле плелась!
Пункт первый: Абдель всегда прав.
Пункт второй: если Абдель ошибается, смотри пункт первый.
И я никогда не утверждал, что всегда говорю правду.

* * *

Мы арендуем в Булони офис под «Телелок». Три комнаты. В первой спит персонал: Юсуф, Ясин, Альберто, Дрисс. Это мои приятели – по кварталу, из пиццерии, с Трокадеро. Ни у кого нет никаких бумаг и никаких водительских прав; и так сойдет. Они живут там круглые сутки: груда одеял на полу, в чашках плесневеют остатки кофе, мятный чай пьется без перерыва.
Вторая комната – кабинет Лоранс, которую мы наняли для решения всех задач, требующих участия двух здоровых рук и одной головы. Третья комната, с краном, служит кухней, душевой… и конурой для двух питбулей Юсуфа, которые обильно ссут на ковер. В подобном окружении бедная Лоранс очень нервничает:.
– Абдель, скажи Юсуфу, чтобы он выводил своих собак гулять, или я уйду.
– Лоранс, ты ведь хотела покаяться? Так вот, сейчас или никогда!
У нее есть чувство юмора, она смеется.
Авантюра длится несколько месяцев. За это время мы отправляем в ремонт несколько тачек. Коллекционируем жалобы клиентов: машины приезжают грязными, с пустым бензобаком, и наши водители иногда просят, чтобы клиент сам (!) отогнал автомобиль обратно в Булонь… или еще куда-нибудь. Заодно настало время выслушивать жалобы соседей (питбули орошают и лифт тоже).
Самое время сдать меня в полицию..
– Абдель, клиентов не запихивают в багажник, – объясняет мне месье Поццо, освободив меня.
Подозрительный парень взял напрокат машину, а потом отказался вернуть. Мы с Ясином отправились на его поиски, нашли и просто захотели преподать ему маленький урок. Впрочем, он признал свою ошибку и не стал настаивать на продолжении.
– Абдель, так дальше не может продолжаться. Эта компания больше не «Телелок», а «Телешок»! Ты понимаешь, что нам придется ее закрыть?

* * *

Босс – серьезный хозяин. Он никогда не угрожает, не просит показать бухгалтерские книги.
– Месье Поццо, попробуем что-то другое?
Он игрок – и, быть может, даже больший, чем я.
– А что, Абдель, у тебя есть идея?
– Ну… Мы ведь получим какие-то деньги, когда распродадим имущество фирмы, да?
– Опять машины?
– Нет, я думаю о торговле недвижимостью…
Нужно было искать квартиры в плохом состоянии, ремонтировать их и тут же продавать, получая неплохие деньги. К несчастью, Альберто, Дрисс, Ясин и Юсуф со своими питбулями годились для сантехнических и декоративных работ не больше, чем для вождения автомобилей. Мсье Поццо быстро переориентировал меня на деятельность, в которой мы смогли бы применить наши навыки.
Кроме того, у него была и другая цель: сменить климат..
– Абдель, Париж мне больше не подходит. Тут слишком холодно и сыро. Ты не хотел бы предложить мне какое-нибудь более солнечное место?
– Этого добра хватает. Карибы? Реюньон? Бразилия? Да-да… Бразилия…
Я уже представлял себя потягивающим сок гуавы на пляже мечты, в окружении garotas[31] в стрингах.
– Бразилия, Абдель, это далековато. Мои дети выросли, но я бы хотел оставаться от них в двух-трех часах лету. Что, если мы подумаем насчет Марокко?
– Марокко? Круто, обожаю Марокко!
Чистая правда. Я всегда считал, что самый лучший кускус готовит мать Брахима.

В Марокко я знаю короля. Мы очень дружны, оказали друг другу много услуг, я знаю, что могу рассчитывать на него, организовывая наше пребывание в его стране. Я говорю об Абделе Муле I, индюшачьем короле. Мы познакомились в Париже, на улицах неблагополучных районов. На родине ему живется гораздо лучше..
Мы с Поццо приземляемся в Марракеше. Как только мы спускаемся по трапу, нас окутывает теплый воздух, вокруг сплошные пальмы.
– Здорово, да, месье Поццо?
Лимузин ждет нас. Великолепная машина.
– Месье Поццо, красиво, да?
Мы отправляемся по адресу, который сообщил мне мой друг… Домик с садом. Заперто на ключ, а ключа у меня нет.
– Абдель, глупо, да?
Но ему не вывести меня из себя. Я знаю адрес. Еще один домик с садом в Медине. Мы высаживаемся из лимузина на площади Джемаа-эль-Фна, заклинатели змей расступаются, видя коляску, которую я тащу, потому что катить ее невозможно. А и грязновато же тут. Пешеходы идут вдоль стен по правой стороне, велосипедисты едут по левой, а мы – прямо посередине, петляем между выбоинами.
Месье Поццо уже жалеет о путешествии. Он начинает жалеть еще больше, когда понимает, что единственная комната на первом этаже выходит во двор и там нет ни намека на систему отопления. Вспоминаю нашу любимую шутку:.
– Я найду обогреватель. Только не двигайтесь!
– Я не двигаюсь, Абдель, не двигаюсь…
Преодолев некоторые трудности (тут я мог бы рассказать красочную историю о моем кулаке, летящем в лицо невежливого охранника стоянки), я все-таки раздобыл то, что поможет превратить комнату в духовку. Нельзя терять ни минуты. Месье Поццо уже дрожит всем телом.
– Смотрите-ка, вы все-таки начали двигаться!

* * *

На следующее утро мы отправляемся в путешествие через всю страну. Мои водительские навыки подвергаются серьезному испытанию. Несколько раз глохнем в пути, но это не по моей вине: мы не думали, что в Атласских горах столько снега или что мы застрянем в песках посреди пустыни. Наконец мы останавливаемся в Саидии, которую называют «Голубой жемчужиной Средиземного моря».
Это на самом севере страны, недалеко от моего родного Алжира. Фантастический пляж, десятки огромных отелей и полное безделье. Мы тоже бездельничаем, а через некоторое время у нас возникает идея построить парк развлечений. Надо найти площадку, получить необходимые разрешения, а добраться до префекта, который их выдает, не так-то просто.
Дни тянутся один за другим, и далеко не каждый из них помогает продвинуться к цели..
На стойке регистрации нашего отеля работает очень красивая девушка. Когда я встречаюсь с ней взглядом, со мной что-то происходит. Что-то новое. Когда я вижу ее, что-то заставляет меня остановиться, возвращаться туда снова и снова – и почти лишает дара речи. Это меня-то. Подобные ощущения я испытывал, впервые отправившись к Филиппу Поццо де Борго.
И, как и тогда, я убеждаю себя, что мы здесь ненадолго..
«Абдель, помнишь, как ты раздумывал, стоит ли идти на улицу Леопольда II?» – посмеивается мой внутренний Мудрый Сверчок. Я сухо отвечаю: а не пошел бы он лесом – то есть на родину Пиноккио. Кажется, я сказал это вслух. Девушка смотрит на меня и начинает смеяться. Вероятно, она думает, что я псих. Для начала – лучше не бывает..
Мы с Поццо всерьез беремся за наш проект, но вскоре понимаем, что на его осуществление уйдет много месяцев. Возвращаемся в Париж и предлагаем Лоранс принять участие в этом предприятии (нам опять нужны две здоровые руки и один работающий мозг). Мы постоянно в разъездах и в Саидии всегда останавливаемся в одном и том же отеле.
Каждый раз прекрасная девушка за стойкой регистрации улыбается мне. Внимательная, далекая, загадочная… Рядом с ней я чувствую себя полным идиотом..
Она говорит мне:
– Абдель Ямин, ты мне нравишься.
Позже:
– Абдель Ямин, ты мне очень нравишься.
И, наконец:
– Абдель Ямин, если хочешь, можешь взять меня в жены.
Есть еще кое-что… Она живет вместе с братьями. Но старший брат никогда не затыкает ей рот – она живет так, как хочет, сама выбирает, что ей делать. Она спрашивает у месье Поццо:
– Как вы думаете, выйти замуж за Абделя Ямина – это ничего?
Он дает ей свое благословение, как отец. Но чей – ее или мой?

* * *

Красивую девушку зовут Амаль. У нас трое детей: Абдель Малик родился в 2005 году. Я думаю, что он в нашей семье самый умный: Абдель Малик хорошо учится и редко колотит младших. Наш второй сын, Салахеддин, появился через год после первого. При рождении у него были серьезные проблемы со здоровьем, ему пришлось перенести несколько тяжелых операций, он – настоящий боец.
Мы называем его Дидин, но в нем есть что-то от Рокки Бальбоа. Я узнаю в нем себя и прочу ему успешную карьеру бандита, отчего его мать каждый раз вздрагивает. И, наконец, наша дочь Кельтум присоединилась к нам в 2007 году. У нее красивые вьющиеся волосы, она хитра, как лиса, очаровательна и большая шалунья.
Я бы назвал ее Кэнди..
На этом Амаль решила пока остановиться. Но, если что, я всегда готов.

* * *

В Марракеше месье Поццо встретил жемчужину по имени Хадижа. Они вместе поселились в Эссуэйре – на побережье, где никогда не бывает слишком жарко или холодно, – и удочерили двух маленьких девочек. Им хорошо. Я часто навещаю их, один или вместе со своей семьей. Дети играют в бассейне, дом дрожит от их криков и смеха, наполняется радостью, жизнью.
Я иногда сажусь за руль, но на марокканских дорогах езжу не очень быстро….

* * *

Наша затея построить парк развлечений в Саидии так и не воплотилась – но, честно говоря, кого это волнует!

Я сказал месье Поццо «хватит», когда попал в аварию. Я больше не был его работником. Я по-прежнему оставался рядом с ним, возил его всюду, куда он хотел, день за рядом с ним, возил его всюду, куда он хотел, день за днем делал те необходимые вещи, которым учился в течение трех лет, – но я больше не был его сиделкой. Я просто стал частью его жизни.
В октябре 1997 года, накануне каникул, начинающихся в День всех святых, мсье Поццо попросил меня отвезти его сына Робер-Жана к бабушке в Нормандию. Мальчик сидел сзади, как всегда сдержанный и приветливый. Ясин захотел подышать воздухом и сел рядом со мной. Я был за рулем «сафрана», моего «сафрана» (я продал «рено 25»), но уехали мы недалеко.
У ворот Майо, прямо на выезде из тоннеля в сторону Дефанс, машина остановилась. Отказ двигателя – вот так, без предупреждения, посреди проезжей части. Я включил аварийку, другие водители сначала сигналили нам, пока не поняли, что мы не нарочно, и не стали объезжать нас справа и слева. Быстро прибыла машина дорожной службы.
Двое мужчин в отсвечивающих комбинезонах выставили вокруг «сафрана» конусы, стараясь наладить движение. Нам оставалось только ждать. Ясин и Робер-Жан сидели в салоне. Прислонившись снаружи к двери со стороны водителя, я наблюдал за эвакуатором. И совершенно не беспокоился, не чувствовал опасности. Минут десять я смотрел на машины, проезжавшие мимо на расстоянии полутора метров – прямо за ярко-оранжевыми конусами, указывавшими путь.
Потом я заметил грузовик, который тоже пытался нас объехать слева. Увидел, как грузовик заносит в сторону «сафрана». В мою сторону. Водитель начал маневр немного раньше, чем было нужно. Меня зажало между грузовиком и «сафраном», как в бутерброде. Я успел только закричать, упал и потерял сознание..
Смутно помню, как меня грузили в «скорую». Было так больно, что, когда меня подняли и положили на носилки, я опять отключился. Очнулся уже в больнице Нейи, а на следующий день меня должны были оперировать. Филиппу Поццо ди Борго пришлось искать новую сиделку. Представляю, что чувствовал тот бедный парень.
Босс требовал возить себя в госпиталь, чтобы проведать его предшественника, и гонял в кафетерий за горячим шоколадом..
– Ну, и как новенький?
– Он… профессионал.
– То бишь он не херня по объявлению.
– А ты, Абдель, не промах в риторике!
– Ну да… Так кто тут лучший?
– Ты, Абдель. Ты, когда стоишь на ногах!
Нужно было это видеть. Аристократ-тетраплегик и маленький араб с раздробленным бедром, сидящие рядом в креслах и разглядывающие медсестер…
– Абдель, ты тут надолго застрял?
– Как минимум на несколько недель. Врачи не уверены, что я быстро пойду на поправку. Пока я избежал протеза, но остается проблема со связками, и я не знаю…
– Ты всегда будешь желанным гостем в моем доме, это ты знаешь?
– Разумеется, я ведь лучший!
Сказать «спасибо» не так-то просто.

* * *

Через несколько месяцев после аварии я вернулся к работе – или, скорее, к моему партнерству с месье Поццо. Мы основали компанию «Телелок», потом покупали квартиры и, наконец, запустили наш марокканский проект. За эти годы мне несколько раз пришлось уходить со сцены – снова оперироваться, а потом неделями восстанавливаться.
Мне еще не было тридцати, и я считал себя слишком молодым, чтобы пополнить ряды инвалидов второй группы (это на единицу меньше, чем у месье Поццо). Социальные службы говорили, что я не имею права работать. В моем состоянии это слишком опасно. А я считал, что они преувеличивают… Это доказывало, что я уже начал меняться.
Но я бы в этом ни за что не признался. Я, как всегда, молол языком, не задумываясь о том, что несу..
– С глупостями покончено, Абдель. Тебе пора понять, что такое настоящая жизнь, – повторял месье Поццо.
– О да! Теперь я стану еще больше наслаждаться жизнью! Теперь, когда я весь переломан, мне будут платить за безделье. Жизнь прекрасна!
Он сделал все, что мог, чтобы в моей голове появились хоть какие-то мысли. Я же делал все, что мог, чтобы он отказался от этой затеи. Получать деньги за то, что просто торчишь дома, мне больше не хотелось: мне не сиделось на месте!
Месье Поццо говорил со мной как отец, советник, мудрец. Он пытался научить меня правилам и морали – ценностям, которые были мне совершенно не знакомы. Он действовал мягко, умно, чтобы не настроить против себя, как это делали учителя, полицейские, судьи. Он говорил доброжелательно и в то же время так, словно ему все равно.
Он хотел, чтобы я стал законопослушным. Конечно, это немало, чтобы защитить общество от меня, – и вполне достаточно, чтобы защитить меня от общества. Он боялся, что я снова окажусь в опасности, попаду в тюрьму и вернусь к насилию. Однажды, в момент слабости или желая покрасоваться, я рассказал ему о том, что сидел во Флери-Мерожи.
Не знаю, поверил он мне или нет, но больше он меня об этом не спрашивал. Во время нашей первой встречи он уже знал, что я не отвечу, если не захочу, или буду пороть чушь. Он знал, что меня невозможно контролировать, но доверял мне. В его неподвижных руках я был паяцем, игрушкой, животным, куклой. Абдель Ямин Селлу – первый в мире игрушечный солдатик с дистанционным управлением из инвалидной коляски..

Я говорю то, что хочу, когда хочу и если хочу. Правда скрывает ложь. А есть правда, которая кажется настолько невероятной, что выглядит ложью. Ложь копится, растет, и мы в конце концов спрашиваем себя, нет ли в ней доли правды… Я говорю правду, я вру, я великолепно владею собой, когда это нужно. Но бывает так, что я позволяю делать с собой какие-то вещи.
Журналисты, бравшие у меня интервью для документального фильма Мирей Дюма, не получили ответы на все вопросы, но они смогли понять, почему я не хочу отвечать. Они сняли, как я молчу. Показали мое лицо крупным планом. Поймали взгляд, устремленный на месье Поццо. И эти кадры говорили сами за себя – то, чего я не хотел произнести вслух..
Когда я принял предложение написать эту книгу, то наивно думал, что смогу двигаться по тому же пути, который всегда выбираю, – плюс на этот раз не будет ни камер, ни микрофонов. Говорю, что хочу, молчу, когда хочу. До того как решиться на это, я не отдавал себе отчета, что готов заговорить. Объяснить другим – читателям – то, чего я еще никогда не объяснял себе самому.
Я вновь говорю «объяснить», а не «оправдать». Следует иметь в виду, что я охотно впадаю в самодовольство, но никогда – в жалость. Я боюсь этой мании, которой подвержены французы: они, ссылаясь на разницу культур, отсутствие образования и тяжелое детство, пытаются все анализировать и прощают даже то, что простить нельзя.
У меня не было тяжелого детства, наоборот – я рос, как лев в саванне. Я был королем. Самым сильным, самым умным, самым лучшим. Если я позволял газели пить из ручья, то только потому, что не был голоден; но если я хотел есть, то набрасывался на нее. Когда я был ребенком, меня редко упрекали в том, что я жесток, – ведь львенка не попрекают его охотничьими инстинктами.
Разве это можно назвать тяжелым детством?.
Это было просто детство, но никто вокруг не думал о том, что ребенку придется вырасти. Я не отдавал себе в этом
отчет, и мои родители тоже. Винить некого.

* * *

Я никогда не говорил месье Поццо о своем прошлом. Он осторожно пытался вызвать меня на разговор, а я все сводил к шуткам. Мсье Поццо понимал, что я отказываюсь анализировать свою жизнь, и не настаивал. Делая вид, что ему все равно, он подталкивал меня на правильный путь.
– Навести свою семью.
– Будь ближе к тем, кто тебя вырастил.
– Побывай в своей родной стране.
И, наконец:
– Ты получил предложение написать книгу? Соглашайся. Это возможность разобраться в себе самом. Ты увидишь, это интересно!
Он знал, о чем говорит. До своей аварии он всегда гонял двести кэмэ в час, никогда не оглядываясь назад. Потеряв способность двигаться, обреченный на полтора года реабилитации в специализированном центре – в окружении таких же несчастных, которые были даже моложе, чем он, – месье Поццо разобрался в себе.
Узнал, кто он такой, и, глубоко погрузившись в себя, научился видеть Другого с большой буквы (он сам так говорит), которого не разглядел раньше..
В моем молчании и шутках месье Поццо разглядел отказ остановиться и подумать. И постарался ободрить меня.
Нужно было, чтобы со мной произошли события, которые я не мог контролировать – и благодаря которым стал прислушиваться к его советам.
Для начала я отправился навестить свою семью. То есть побывал в своей стране.

– Я – индюшачий король. А тебе советую обратить внимание на кур! В этом мире еще осталось место для домашней птицы.
Абдель Мула сделал мне золотое предложение. Он готов был разделить со мной свою территорию. Я не мог согласиться: по мне, все пернатые стоят друг друга, и я не видел себя номером два. Первый или никакой. До сих пор я был никаким, и это должно было измениться. Еще меньше мне хотелось занимать место моего друга, любезно пригласившего меня.
Я плохо представлял себя живущим в Марокко – впрочем, это легко объяснить: я пребывал в уверенности, что если проект по постройке парка развлечений в Саидии не увенчается успехом, то во многом виной тому будет мое происхождение. Алжирцы и марокканцы очень не любят друг друга. Первые упрекают вторых за то, что те понтуются, как князья Магриба, и кичатся своей культурой и богатством. Марокканцы же упрекают алжирцев в трусости, лени и неотесанности. Марокканская администрация создала все возможные препятствия, чтобы помешать мне жениться на Амаль. Мне пришлось отвезти ее во Францию по туристической визе, чтобы вырвать из когтей ее страны. Государство Марокко хотело сохранить у себя Амаль, но не хотело меня..
Скоро стало ясно, что намного проще все получится в Алжире – там-то уж, по крайней мере, я никого не предам. Абдель Мула предложил мне разводить птиц. Он научил меня всему – от строительства помещений до выбора зерен. Месье Поццо выступил в роли банкира. Очень специфического банкира, который никогда не подсчитывает доходы и расходы.
Я отправился в свою страну, чтобы найти место, где смогу пустить корни..
Я больше тридцати лет не был в Алжире. Забыл его цвета, запахи, звуки. Новая встреча с ними ничего не затронула в моей душе. Мне казалось, что я их и не знал никогда. Это было больше похоже на первую встречу, чем на возвращение, – и, кроме того, я оставил себе пути к отступлению.
Как всегда, я был верен своему девизу: пользуйся. Говорил себе, что во Франции я уже все сделал, что пройти все формальности очень сложно, что банки не дают денег в долг (особенно молодым арабам, имеющим судимость), что расходы будут очень большими, даже если говорить о новом проекте… Пользуйся, Абдель, пользуйся.
У тебя всегда был алжирский паспорт, твоя страна, которую ты не знаешь, распахивает тебе объятия, на пятнадцать лет освобождает от налогов и таможенных сборов..

* * *

Короче, «пользуйся»… Мой девиз, который месье Поццо называет «абдельянской философией». Думаю, все же «философия» – это громко сказано.

* * *

Несколько недель я путешествую по стране – с востока на запад, с севера на юг. Останавливаюсь повсюду, в каждом городе, узнаю, что там происходит, сколько человек там живет, каков уровень жизни, какие там налоги, сколько безработных. Я исследую сельскую местность, состояние дорог, ведущих на поля, заводы и фермы.
Изучаю конкуренцию..
Единственное место, где не бываю, – в столице, в Алжире. Я не стремлюсь попасть на улицу, указанную на обороте конвертов, которые в моем парижском детстве лежали на радиаторе у входной двери. У меня есть хороший предлог избегать столицы: я ведь не там собираюсь открыть птицеферму. Птицы должны свободно гулять, неприятные запахи – улетучиваться, а для этого нужно пространство.
Наконец я нахожу идеальное место: Джельфа – триста тысяч жителей, последний большой город на краю пустыни. Я отступаю вбок, стараясь оказаться подальше от людей, и втыкаю в землю флаг. Наконец-то….
Я попробую.
Чтобы приобрести кусок алжирской земли, нужно доказать, что ты действительно родом из этой страны. Предоставить свидетельство о рождении – но у меня нет доступа к семейным документам. Указать адрес – но у меня нет места постоянного проживания. Предоставить удостоверение личности – но, чтобы получить его, нужно свидетельство о рождении… Возвращаясь во Францию, я хоть и не признаю поражение, но несколько подавлен.
Месье Поццо расспрашивает меня и сразу же переходит к сути:.
– Абдель, нет ничего стыдного, если ты обратишься к тому, кто привел тебя в этот мир.
Он прав. Никакого стыда. Или смущения. Или радости. Или энтузиазма. Или нетерпения. Или страха. Не будет ничего, никаких чувств. При мысли оказаться лицом к лицу с человеком, которого я не видел более тридцати лет, я ощущаю лишь безразличие. Мой сын Абдель Малик карабкается мне на колени, он еще не ходит.
Я говорю ему:.
– Поеду-ка я повидаться с твоим дедушкой. Ты не против?
Амаль мягко поправляет меня:
– Его дедушка живет рядом с нами. Его зовут Белькасим…

* * *

Несмотря на то что мне все по фигу, мне все-таки было фигово. В Алжире я случайно встретил одного приятеля из Богренеля, который навещал семью, и попросил его привести в кафе одного из моих братьев – но не говорить, что я здесь. Абдель Мумин моложе меня на три года. Когда я в последний раз видел его, он был еще ребенком.
Теперь же я оказываюсь лицом к лицу с ним, и он сразу понимает, с кем имеет дело. Разница между нами всего в несколько сантиметров и килограммов, а в остальном мы как близнецы..
– Абдель Ямин, это ты?! Вот это да! Ты здесь?! Что ты тут делаешь? И часто ты сюда приезжаешь? Вот это да! Пойдем со мной, я отведу тебя к родителям, они будут рады тебя видеть.
Я отказался. Не сейчас. Мне есть чем заняться. Может быть, завтра.
– Не говори им, что видел меня.
Я вернулся через неделю. И снова встретился с Абделем Мумином в кафе. Этот парень показался мне симпатичным.
– Слушай, пойдем к нам! Чего ты боишься?
Я – боюсь?! Да ничего я не боюсь! Я чуть ему не врезал за это.

* * *

Я вспомнил дом. Воспоминания нахлынули, едва я вошел. Память сыграла со мной шутку: она швырнула мне в лицо образы, запечатлевшиеся в душе в период между рождением и отъездом во Францию, когда мне было четыре года. Но откуда они взялись, все эти воспоминания. Где они были все эти годы, проведенные у подножия высоток, во Флери-Мерожи, во дворцах месье Поццо.
Где они были спрятаны. В каком уголке птичьего мозга Абделя Ямина Селлу, мошенника, жулика, вора… и сиделки?.
Я помнил огромный сад. Оказалось, что это маленький забетонированный двор. Я помнил очертания величественной мушмулы. Оказалось, это бесплодное деревце. Я помнил ощущение простора. Гостиная едва смогла вместить нас всех.
На столе стоял кофе – такой густой, что пить его было нельзя, а мы все сидели вокруг. Здесь были отец, мать, старшая сестра, еще две сестры, Абдель Мумин и я. Не было только Абделя Гани (он живет в Париже с женой и детьми, ведет себя тихо, сам – счастлив). Мы долго смотрели друг на друга и почти ничего не говорили.
Всего лишь несколько слов. Никаких упреков, никаких выводов..
– Ты нам почти ничего не писал.
Я вообще не писал.
– Ты почти нам не звонил.
Я вообще не звонил.
– А как твоя жена?
Я обнаружил, что благодаря Белькасиму и Амине они знают все о моей жизни.
– Мы видели тебя по телевизору в фильме, вместе с господином инвалидом.
Господин инвалид. Месье Поццо. Он был далеко…

* * *

Я объяснил им, что ищу землю на юге страны, чтобы построить там птицеферму. Это еще не точно, но, может быть, я поселюсь там. Не очень далеко от них. Я коротко описал им свои планы, но в детали вдаваться не стал. Они выслушали меня, ничего не ответили, не высказали свои мнения и вообще ни о чем не спрашивали.
Пока я говорил с ними, в моей голове крутились вопросы. Я не понимал, что же они не спросят: почему именно сейчас. Почему так поздно. И чего ты хочешь от нас. Чего ты ждешь?.
Ничего.
Они сомневались, поэтому и молчали.

* * *

Я смотрел на мебель – очень простую: восточные диванчики с разноцветными подушками, аккуратно выстроенными в ряд. Смотрел на Абделя Мумина и всех его сестер, живущих с папой и мамой и ничем особо не занятых. Смотрел на этого мужчину с сухими и ясными глазами – синими, как Средиземное море, – которые я не унаследовал.
Смотрел на эту европейского вида женщину с черными волосами, выкрашенными хной, на ее живот, из которого я появился тридцать пять лет назад. Я составил опись всех членов этой семьи. Я был самым маленьким, самым толстым, с большими ногами и короткими пальцами. Я – Гизмо из «Гремлинов»[32]. Дэнни ДеВито рядом с Арнольдом Шварценеггером.
В Богренеле соседи часто говорили мне, что я похож на отца. Они хотели сделать мне приятное, но были просто не в курсе..
Я подумал, что, отправив меня в Париж, родители дали мне шанс на лучшую жизнь – по сравнению с той, какую я мог бы вести в Алжире, в этом скромном доме в тени корявой мушмулы, в окружении кучи братьев и сестер. В стране, где птиц не выбрасывают из гнезда, чтобы заставить их лететь все выше и выше. В стране, где я никогда не встретил бы такого человека, как Филипп Поццо ди Борго..

* * *

Я смог купить землю в Джельфе и нанял восемь человек, которым так или иначе доверяю. Вместе мы установили несколько электрогенераторов, построили здание и двинулись вперед. Раз в три-четыре недели я обязательно возвращаюсь в Париж повидать Амаль и детей, которые учатся во Франции (у них свои друзья и привычки).
В Джельфе я сплю у себя в офисе. А когда я на несколько дней попадаю в город Алжир, то сплю в комнате Абделя Мумина..

* * *

Всегда найдутся люди, которые меня осудят. И без малейшего колебания вынесут мне приговор. Для них я всегда буду маленьким арабом, который пользуется слабостью парализованного инвалида. Лицемером, невоспитанным типом, не уважающим никого и ничего, тщеславным парнем, который в сорок лет публикует мемуары (как будто мало ему было, что он попал в телевизор).
Но мне абсолютно все равно, что обо мне подумают. Я могу просто посмотреть в зеркало..
Месье Поццо говорит, что я стал спокойнее, потому что нашел свое место в обществе. Еще несколько лет назад он думал, что я могу убить кого-нибудь «по зову крови», как он выражался. При этом он добавлял, что стал бы носить мне в тюрьму апельсины, как любой отец стал бы носить их сыну. Я не думаю о нем как об отце.
Пусть он меня простит, но образ отца в моей небольшой истории остается несколько туманным… Месье Поццо значит для меня не меньше, чем отец, и не больше. Он – это просто он, Месье Поццо Ди Борго, и я теперь пишу его имя с заглавных букв от начала и до конца..

* * *

Он – тот, кто научил меня читать. Не расшифровывать слова, а читать. Тот, кто восполнил пробелы в моем школьном образовании. До того как мы познакомились, я в шутку говорил, что мое образование – это аттестат «–6», имея в виду шесть потерянных лет. Теперь, наверное, у меня аттестат «–1». Он научил меня смирению, и тут ему реально пришлось повозиться. Он – тот, кто открыл мне глаза на мелких и крупных буржуа, на заоблачный мир, некоторые обитатели которого иногда спускаются на землю. Он научил меня думать прежде, чем ответить, и даже прежде, чем начать действовать. Помог сбросить маску. Он тот, кто сказал мне «да, да, Абдель, ты лучший», хотя я в этом сильно сомневался, несмотря на то что говорил то же самое вслух.
Он – тот, кто воспитал меня. Убедил подняться выше. Сделал лучшим. И даже обеспечил всем необходимым, как отец..

* * *

Прошлым летом я отправился с детьми кататься по Сене на речном трамвайчике. Мы сидели среди туристов, сильно изменившихся с тех пор, как я их грабил. Было много китайцев, обвешанных техникой, которая должна стоить бешеных денег на блошиных рынках Монтрея. Полно русских – женщины у них, конечно, красивые, но на мой вкус чересчур костлявые, а мужчины гораздо крепче меня.
Я бы не стал их задирать..
Абдель Малик, как всегда, задавал мне умные вопросы:
– Папа, а это что за здание? Похоже на вокзал.
Я удивился, что отвечаю как по писаному:
– Это бывший вокзал, ты прав. Сейчас это музей. Называется Орсэ. Внутри – картины. Много картин.
Я обнаружил, что стал слишком серьезным. Это на меня не похоже. Нужно что-нибудь добавить.
– Знаешь, Абдель Малик, раньше ведь не было никаких фотоаппаратов, поэтому людям приходилось рисовать…
Через некоторое время сын снова спросил:
– А почему вон тот мост разрезан пополам?
– А… Новый мост! Он разрезан надвое потому, что соединяет остров Ситэ с обоими берегами Парижа.
– А на острове Ситэ есть город? Как Богренель?
– Ну… Нет, там находится Дворец правосудия! Там судят людей и, если они делают глупости, отправляют в тюрьму.
– Как тебя, папа?
Это сказал Салахеддин, мой миниатюрный клон, который очень гордится своим отцом.

* * *

Трамвайчик вез нас дальше. Дети спросили меня, может ли он плавать по морю. Я объяснил им разницу между морем, большой рекой и маленькой речушкой. Ну, что касается истока реки, берущей свое начало в горах, то здесь я был не совсем уверен. Мы проплыли мимо XV округа, я показал им, где жил, когда был таким, как они.
Это не произвело на них никакого впечатления..
– А статуя, вон там, похожая на статую Свободы. Что она там делает? Почему она так подняла руку?
– Ловит сеть для своего мобильника…
Они засмеялись, но не поверили. Я объяснил им, что папа знает не так уж много, потому что в школе плохо слушал учительницу.
– Филипп должен знать! Позвони ему!
– Месье Поццо? Да, уж он-то точно знает…

* * *

У меня два отца, две матери, черный двойник на киноэкране, жена, двое сыновей и дочь. У меня всегда были дружбаны, кореша, приятели, сообщники, подельники. Месье Поццо – просто друг. Первый. И единственный.

Оглавление