Творчество

Глава 27. Что услышала Хелен

Хотя после того, что сказала мужчинам Рейчел, Хелен уже не сомневалась, что в да­рованной ей вольности нет ничего бесчестного или неприличного, сначала ей было не­много не по себе. Но вскоре ей почудилось, что она приложила ухо к двери в иной мир в надежде получить хоть какую-то весточку о Леопольде, и тогда она вовсе позабыла про себя и успокоилась. Однако какое-то время разговор казался ей совершенно непостижи­мым. Она понимала отдельные слова, фразы и даже некоторые предложения, но общий смысл оставался для неё тёмен, и попытаться уловить его было всё равно, что проследить в небе целую радугу лишь по коротеньким её обрывкам, возникающим то там, то тут, и почти сразу же исчезающим. Говорил, главным образом, Полварт. Уингфолд довольно часто отвечал ему; время от времени в разговор вступал мистер Дрю, а Рейчел лишь из­редка вставляла слово-другое. Наконец в непонятной сумятице разговора Хелен начала различать проблески рассвета, и первым его лучиком стали слова мануфактурщика:
- И всё-таки я никак не пойму, - сказал он, - почему, если жизнь после смерти всё- таки есть - а я искренне надеюсь, что так оно и есть! - мы так мало о ней знаем. Признай­тесь, мистер Полварт, и вы, мистер Уингфолд, - умоляюще проговорил он, - неужели вам не кажется странным, что наши родные и друзья (если они действительно продолжают жить дальше) так безвозвратно и окончательно уходят от нас, как только перестают ды­шать, - так окончательно, что с того момента нам не видно ни единого признака или намёка на их существование? Ни природа, ни Библия, ни Бог ничего не рассказывают нам о том, как они живут, где обитают и почему молчат - а ведь будь им позволено говорить, молчать с их стороны было бы жестоко; значит, обратиться к нам они не могут. Вот мы и остаёмся, не только с разрывающимися сердцами, но и с колеблющейся верой, не зная, куда бежать от страшной пустоты, которая самим своим молчанием вопит нам прямо в уши, что мы всего лишь прах и в прах возвратимся!
Полварт и Уингфолд обменялись удивлёнными и радостными взглядами, слыша та­кое красноречие, но Полварт незамедлительно откликнулся.
- Я согласен, что это и вправду было бы странно, не будь тому веских причин.
- Вы хотите сказать, что покуда мы не выясним или не придумаем вескую причину тому, почему эта тайна окружена столь непроницаемой мглой, мы вольны сомневаться в том, есть ли в этой мгле жизнь? - спросил Уингфолд.
- Я бы мог так сказать, - ответил Полварт, - не будь у нас рассказа об Иисусе. Если мы верим тому, что про Него написано, этого вполне достаточно, чтобы убедить нас и в реальности жизни после смерти, и в том, что есть веские причины тому, что эта жизнь от­горожена от нас завесой тайны, даже если понять эти причины мы пока не в силах.
- Но ведь нам не запрещено пытаться их понять? - снова спросил Уингфолд.
Всё это время лавочник с явным беспокойством поглядывал то на одного, то на дру­гого.
- Конечно, нет, - улыбнулся маленький привратник. - Для чего же ещё нам дано во­ображение, как не для того, чтобы открывать те веские и благие причины, которые суще­ствуют на самом деле, или изобретать не менее веские и благие причины, которые вполне могут быть?
- Тогда, может, вы придумаете вескую причину тому, почему мы совершенно ничего не знаем о том, что происходит с духом умершего с того самого момента, когда он поки­дает нас и своё земное жилище?
- По-моему, одну такую причину я могу назвать и сейчас, - ответил Полварт. - По­рой мне кажется, что, оставаясь в жилище ветхого тела, мы просто не способны составить сколь-нибудь верное представление о нынешнем существовании умерших, и чтобы понять его, нам тоже необходимо облачиться в новые тела, которые по сравнению с этими - всё равно, что дом по сравнению с палаткой. Вряд ли у нас найдутся слова, способные пере­дать и описать эти новые факты, ведь они находятся за пределами тех физических чувств, которыми мы сейчас обладаем. Я думаю, что наши воскресшие тела будут оснащены но­выми, иными чувствами. Кто знает, может быть, нам понадобится множество новых чувств, чтобы увидеть и воспринять всю полноту реальности Бога, которую Он покамест скрывал от нас за так называемыми свойствами материи? Кто знает, может, в тех про­странствах, которые раскинулись вокруг нас и кажутся пустыми тем, кто обладает лишь земным, человеческим восприятием, обитают целые небесные воинства? Но мне не хочет­ся пускаться в подобные догадки. Всё это касается низших сфер; а как можно тратить время и силы на низшее, если есть куда более возвышенные нивы, где я непременно оты­щу отборную пшеницу, даже если не найду того ячменя, ради которого пришёл?
Но вернёмся к той самой веской причине, о которой я говорил. В жизни каждого че­ловека есть тысячи отдельных событий, посредством которых Бог завладевает его внима­нием; тысячи щелей, в которые Он стремится проникнуть и проникает, даже если сам че­ловек ничего об этом не знает. Но есть одно универсальное и неизменное средство, по­средством которого Бог держит власть над человеческим родом, но не над всем родом вместе, а над каждым отдельным человеком, составляющим его часть, - и средством этим является тайна смерти. В конце концов, куда бежать человеку, умирающему в полном одиночестве и не знающему, куда он уходит, и где найти убежище от одолевающих его страхов и сомнений, как не у Отца всей его жизни?
- Но почему нельзя хоть немножечко приоткрыть нам эту тайну? - спросил мистер Дрю. - Хотя бы для того, чтобы мы уверились, что после смерти точно что-то есть? Какой от этого вред?
- А вот какой, - ответил Полварт. - Как только их страхи чуть-чуть успокаиваются благодаря обыденным, земным надеждам, люди неизменно отворачиваются от источника жизни, от вечно свежих и чистых потоков изначальной, созидательной Любви к искус­ственно вырытым и наглухо запертым водоёмам. Тысячи людей благополучно позабудут о Боге, если кто-то пообещает им, что после смерти их ожидает вполне сносное существо­вание - хотя бы не хуже того, что сейчас. Это очевидно уже из того, что главные сомне­ния наших современников насчёт религии касаются именно того, есть ли жизнь после смерти. И хотя этот вопрос, несомненно, связан с верой - а какой стоящий вопрос с ней не связан? - чаще всего его задают по совершенно иным причинам. Уверьте таких людей, что они будут жить вечно, - и что они от этого приобретут? Наверное, им станет чуть спо­койнее, но покой этот придёт далеко не из высшего источника и, скорее всего, придёт слишком рано и потому не принесёт им блага. Станут ли они в результате ближе к Богу? Заполнит ли Он ещё один пустой уголок их сердец? Ведь уверенность в бессмертии не была для них плодом познания Бога, а без Него вечная жизнь - хуже самого пустого ни­чтожества. Так что выиграли они мало, а потеряли много.
И потом, вспомните слова, которые Господь в Своей причте вложил в уста Авраама: если не хотят слушать Моисея и пророков, то не станут слушать и воскресших из мёрт­вых. Господь не говорит, что эти люди не поверят в само загробное существование - хотя, скорее всего, быстро убедят себя в том, что явившийся к ним призрак был обыкновенной галлюцинацией. Нет, Он говорит, что даже друзья, воскресшие из мёртвых, не смогут уго­ворить их покаяться; а без этого, какая разница, верят они в грядущую после смерти жизнь или нет? Нет, мистер Дрю. Я убеждён, что человека от его несчастий спасает не уверенность в бессмертии, а вера в Бога жизни, Отца светов, Бога всякого милосердия и утешения. Веруя в Него, человек может с неколебимой уверенностью оставить и своих друзей, и их бессмертие, и собственную судьбу, и всё остальное - даже собственную лю­бовь и святость! - в Его руках. Пока жизнь не войдёт в нас, нам не видать покоя. А что есть жизнь, покой и уверенность, как не живой Бог, обитающий в сотворённом Им сердце и осеняющий его славой Своего общения? Только это и ничто другое утолит нашу под­линную жажду.