Творчество

Страница 16 | Тайная жизнь растений

Она задавала по нескольку раз одни и те же вопросы, словно не могла поверить в то, что я рассказывал, и часто качала головой, как будто отказывалась верить моим словам. Мы долго стояли между книжных полок, окружавших нас, как деревья в лесу, и разговаривали, вдыхая запах книг. Время от времени в поисках нужного издания мимо проходили посетители, но внимания на нас никто не обращал, в библиотеке в этот утренний час было тихо. Пока мы беседовали, Сунми иногда прикрывала книгой лицо. Кажется, были минуты, когда она не хотела, чтобы я видел ее глаза. Иногда она практически всем телом опиралась о книжную полку. И я боялся, что сейчас она беззвучно упадет на пол. В конце концов она все же опустилась на корточки. Закрывшись руками, положила голову на колени. Наверно, она прятала от меня свои слезы.
— Я ничего не знала… — проговорила она.
— Правда? — переспросил я с сомнением.
— После того, как он ушел в армию, от него время от времени приходили письма, а потом вдруг связь оборвалась совсем. Я писала, он не отвечал. У меня был его адрес, и я поехала в военную часть где-то в районе Чонгок. Высокий сержант, который охранял ворота, сказал, что Ухёна, вроде бы, перевели в другую часть. В ответ на мое удивление он только заметил, что, мол, да, бывает и такое. Я спросила, где Ухён теперь, но сержант отвечал, что не знает. — Она едва сдерживала слезы. Будто каялась в чем-то.
Я, однако, не считал, что она совершила какой-то проступок, и мне было не по себе из-за того, как она говорила.
— Он соврал мне, да? — спросила она дрожащим голосом.
Я не служил в армии, не знал, что за механизмы там работают и что за обычаи царят, поэтому не мог сказать, соврал ей сержант или нет. Вместо ответа я спросил, почему она не позвонила нам домой.
— Не позвонила? — переспросила она. — Ваша мама сказала, что Ухёна нет в стране.
— Как это? — не понял я.
Сунми тогда тоже ничего не могла понять. Мать сказала ей, что у брата проблемы со здоровьем, поэтому срок его службы сократили на год, и теперь он на лечении в Америке. Сунми, конечно, спрашивала что с ним — по словам матери, у него была обнаружена опухоль в лимфатическом узле. Похоже на рак, но все же не так серьезно. Через некоторое время Сунми опять позвонила, и мать сказала ей, что операция прошла успешно и Ухён быстро идет на поправку.
— И вы поверили? — удивленно переспросил я.
Она развеяла мои сомнения в один миг, сказав, что у нее не было причин не верить.
— Я не могла не верить. До определенного момента я думала только о его здоровье, — сказала она, машинально перелистывая страницы старой книги в тяжелой обложке.
«До определенного момента?» То есть был какой-то момент, когда она перестала доверять моей матери? Я высказал свою догадку вслух.
— Я спрашивала, когда Ухён вернется. Ведь операция прошла хорошо, и он выздоравливал. Мне казалось, что скоро он должен приехать. Я, честно, очень скучала по нему. Но ваша мама сказала однажды, что он не вернется вообще. «Как же так?» — не могла понять я. В изумлении я спрашивала ее, почему. Мы сидели с ней в кафе с видом на реку, кофе в ее чашке уже совсем остыл, а она так и не прикоснулась к нему. Помню, она выглядела ужасно грустной и подавленной. Она несколько раз тяжело вздохнула. Я спрашивала, в чем дело, я и представить себе не могла, что с Ухёном случилось такое несчастье. Вздохнув снова, она сказала мне вот что. Ухён будет там учиться, жить у своего дяди и учиться. Это было так неожиданно, что я даже не знала, как реагировать. От Ухёна ни слова… Кажется, именно в тот момент я заподозрила неладное. Ваша мама ничего больше не говорила. Надолго повисла тяжелая, давящая тишина. Однако не затянувшаяся пауза заставила меня заговорить, а поведение вашей мамы — оно показалось мне слишком странным — я решилась прервать молчание и сказала, что хочу лично поговорить по телефону с Ухёном.
— Нет, нельзя, — поспешно отмахнулась она.
Она избегала смотреть мне в глаза, но судя по решимости, которая была в ее жестах, она вышла из себя. Какая бы я ни была бестолковая, сложно было не понять, что все это значило. Решительный, недвусмысленный отказ. Нельзя? Это было настолько неожиданно, что я даже не могла спросить о причине отказа. Но мне было нелегко принять его.
— Еще бы, — проговорил я, глядя на ее бледный профиль, напоминающий тонкие листья дерева, выросшего в тени. Ее длинные брови слегка подрагивали.
— От Ухёна не было ни писем, ни звонков. У меня вся душа изболелась — думала, с ума сойду. Я не выдержала и позвонила снова вашей маме, но она ответила, что уже все сказала мне, и встречаться нам больше незачем — мы и не встречались. Она разговаривала со мной на удивление сухо и холодно. Поэтому… — смахнув с лица прядь волос, она замолчала. Я заметил, что у нее опять подергиваются брови, мне казалось, она хочет что-то сказать, но колеблется. Я тоже ничего не говорил, ожидая продолжения ее рассказа.
— Поэтому я попросила одного человека выяснить, в чем там дело. Правда ли то, что говорит ваша мама, правда ли, что Ухён бросил меня, и если да, то почему… Я тогда была не в себе. Целыми днями только и думала об Ухёне, это превратилось в навязчивую идею. Есть у меня один человек, который занимается расследованиями, к нему я и обратилась.
Тут она опять прервалась. Было видно, что ей тяжело возвращаться в прошлое. Хотел бы я знать, какую преграду встречает ее мысль на своем пути, почему память сопротивляется и не хочет оглядываться назад, но не спрашивать же об этом в лоб. И я начал говорить, что раз все так, как она рассказывает, значит, наверное, ей удалось узнать правду, удалось узнать, что мать скрыла истинное положение вещей. Ну, а матери в ее ситуации не оставалось ничего, кроме как солгать, ведь брат сам попросил ее об этом — страшась, что Сунми все узнает о его состоянии, он сам уговорил мать все скрыть, а может ли мать пойти против собственного сына…
— Да ничего я не узнала! Все было совсем по-другому! — Сунми нахмурилась. — Все, что удалось узнать нанятому мной сыщику, доказывало, что ваша мама не солгала. Ухён уехал из страны на операцию лимфатического узла, поселился в Америке у родственника и пошел там учиться — все это было правдой. Было кое-что еще — то, что совершенно потрясло меня, то, о чем не рассказывала мне ваша мама. Ухён был там не один. У него была невеста. Дочь главврача больницы. Ухён учился с ней в одном университете. В скором времени они собирались пожениться там же, в Америке. Шансы, что он бросит свою девушку и вернется ко мне, равны нулю — так сказал мне сыщик. Он сказал, надеяться не на что. И тогда я… Услышав такое, как я должна была поступить? Что мне было делать? — Сунми замолчала.
Казалось, она едва могла устоять на ногах без посторонней помощи. Я чувствовал, как ослабла ее рука, опиравшаяся на книжную полку. Но я не мог ее поддержать. Не мог преодолеть того отчуждения, что было между нами. Ее рука будто сама собой сползла вниз, и она снова опустилась на корточки. Села, вся съежившись.
— Вы в порядке? — спросил я.
— В порядке, — ответила она.
Как странно. Брат не ездил за границу и никогда не был помолвлен. По крайней мере, насколько мне известно. Не может быть, что я был не в курсе таких событий. Ни я, ни Сунми ничего не могли понять.
— Как же это все случилось? — будто разговаривая сама с собой, спросила Сунми.
Она ломала голову, пытаясь найти всему хоть какое-то объяснение. Я тоже. Я мучительно пытался все объяснить. Но ничего не приходило на ум. Допустим, мать обманула Сунми, но как в таком случае слова матери мог подтвердить сыщик? Это было совершенно непостижимо.
— А можно узнать, кто для вас доставал сведения? — спросил я, заподозрив, что Сунми не договаривала что-то об этом сыщике. Явных доказательств тому не было, но я в душе все больше склонялся к этой мысли.
Она замялась, желая избежать ответа.
— Может, я поспешил с выводами, но это, случайно, не муж вашей сестры?
Задавая этот вопрос, я считал, что могу доверять своей интуиции, как доверяет себе опытный следователь. Она, подняв голову, впервые за это время взглянула на меня. Казалось, она была смущена и удивлена. Я впал в легкую эйфорию от собственной проницательности, однако на смену восторгу тут же пришло опасение ранить Сунми таким бесцеремонным поведением. И на этот раз уже я постарался избежать ее взгляда. Она сидела, уткнувшись в колени. Закрыв лицо ладонями. Ее плечи слегка вздрагивали. Она не могла больше сдерживать свои чувства и заплакала. Нельзя было говорить ей, что я видел мужчину вчерашней ночью в ее квартире. И, тем более, хоть я и сгорал от любопытства, я не мог учинять ей допрос, пытаясь выяснить, почему он не остался и ушел поздно вечером, побыв у нее немного.
— Мне нужно побыть одной и подумать обо всем.
Она сидела на корточках, неловко скорчившись между книжными полками. Слышно было по голосу, каких трудов ей стоило совладать с хаосом мыслей и чувств. Мне хотелось положить руку на ее сгорбленные плечи. Хотелось погладить ее по спине и прошептать, что не нужно переживать, что в реальности все складывается не так красиво и идеально, как в наших мыслях и чаяниях, что ясное небо, бывает, хмурится, а после дождя выходит солнце, и это — жизнь. Но я ничего не сказал. У меня перед глазами — лицо брата. Его лицо не дает мне ничего сказать. Я молча посмотрел, как она, не в силах справиться с нахлынувший печалью, всхлипывает и вышел из библиотеки.
Последнее, что я сказал перед уходом:
— Брату нужно снова начать фотографировать. Помогите мне уговорить его.
Какой-то огонек промелькнул в ее глазах.