Творчество

Глава 4. Маска

Однако, несмотря на то, что Джордж так уверенно объявил Леопольда сумасшед­шим, и, несмотря на все его действия, в нём то и дело невольно вспыхивало то самое со­мнение, какое он почувствовал, услышав историю Лингарда впервые. Каким бы абсурд­ным ни был его рассказ, он всё-таки вызывал у Баскома упрямое ощущение не только правдивости рассказчика (в этом у него никогда не было сомнений), но и правдоподобно­сти всего повествования - что не могло не оказывать на Джорджа определённого влияния, хотя и не подталкивало его к каким-либо сознательным попыткам как следует во всём разобраться. Непоколебимая убеждённость самого Леопольда (хотя такая убеждённость может сопровождать и обычные фантазии больного рассудка) тоже сыграла здесь свою роль, с каким бы упорством Джордж не пытался выставить её в смехотворном свете. Он открещивался от неё ещё упорнее оттого, что испытывал интенсивное, почти болезненное отвращение к мысли о том, что его могут обмануть или ему придётся признать собствен­ную интеллектуальную несостоятельность. Возможно, чувствительность обычного тще­славия (в котором он сам ни за что бы себе не признался) лишила его способности увидеть истину - и, причём, не только в этом деле. К тому же я не знаю, что постыднее: принять ложь за правду или отвергнуть истину.
Когда Джордж услышал последовательный рассказ Леопольда во второй раз, его внутренние сомнения зазвучали ещё отчётливее и настойчивее. Разве не бывает горя от ума? Вдруг он обманывается из-за собственной недоверчивости? Нельзя ли как-нибудь проверить факты? Нет ли в рассказе Леопольда чего-то такого, за что можно было бы за­цепиться? И тут Джордж вспомнил одну подробность, которая подсознательно беспокои­ла его с тех пор, как он о ней услышал. Леопольд говорил, что бросил свой плащ и маску в старую шахту, неподалёку от места убийства. Если там действительно есть шахта, нельзя ли её обыскать? Наконец сомнения стали так неотступно его преследовать, что он решил во время отпуска съездить в то самое графство, где было совершено убийство, и попы­таться разузнать всё, что можно. Он не задавался вопросом о том, что, кроме личного удо­влетворения, дадут ему эти поиски. В нём заговорил неугомонный дух сыщика, который так часто сочетается с полным безразличием к тому, что истинно по самой своей природе. Но это было ещё не все: он хотел, по возможности, достоверно знать все факты, имевшие хоть какое-то отношение к Хелен. Я не стану подробно описывать его расследование; ме­ня интересует лишь то, как всё это повлияло на судьбу Леопольда.
Дом, где произошла трагедия, находился неподалёку от деревушки, сплошь окру­жённой вересковой пустошью. Там Баском отыскал маленький постоялый двор, где и по­селился, выдавая себя за геолога, приехавшего отдохнуть. Вскоре он нашёл и заброшен­ную шахту. По вечерам в гостиницу нередко заходили выпить местные рудокопы - народ грубый, но вполне готовый расположиться к столичному гостю, который беседовал с ни­ми тоном самоуверенного добродушия, так как вскоре понял, что именно они могут со­служить ему важную службу. В одном из таких разговоров он упомянул старую шахту, сказав, что наткнулся на неё во время прогулки. Заметив, какими опасными бывают за­брошенные шурфы, он узнал, что эта шахта была сделана для вентиляции и в неё до сих пор можно пробраться из других подземных забоев. Услышав это, Баском тут же попро­сил разрешения спуститься в одну из действующих шахт, якобы желая рассмотреть угольные пласты, и, взяв в проводники одного из самых смышлёных горняков из тех, с кем он успел познакомиться, убедил его (притворившись, что не верит в то, насколько да­леко расположена заброшенная шахта) довести его до того самого места.
Баском знал, что они движутся в верном направлении, по маленькому компасу, ви­севшему у него на цепочке для часов. Через какое-то время он увидел впереди слабое све­чение. Когда наконец, утомившись от долгого путешествия по низким ходам, он поднял голову и посмотрел вверх, из дневного неба на него смотрела ночная звезда. Но Джордж никогда не тратил время на разглядывание того, что было у него над головой, и потому немедленно принялся внимательно осматриваться вокруг, якобы интересуясь угольными пластами. Но что это? Неужели это возможно? Под ногами у него виднелось что-то чёр­ное, что явно не было куском угля, а напоминало материю. Это была полумаска с проре­зями для глаз! Баском подхватил её и поспешно спрятал в сумку, но так, чтобы не вызвать подозрения у проводника. Однако Баском увидел, что его движение не осталось незаме­ченным. На обратном пути шахтёр не раз предлагал Джорджу понести его сумку, но тот ни за что не хотел выпускать её из рук.
На следующее утро Джордж вернулся в Лондон, по пути заехав в Гластон. В ответ на его вопросы Леопольд охотно рассказал о маске, которая была на нём в роковой вечер. Его слова в точности описывали находку Баскома, и тот наконец удостоверился, что мо­лодой Лингард действительно говорит правду. Однако он сказал себе, что это не его дело - убеждать мировых судей в том, что они совершили ошибку. Да, он сам сбил мистера Хукера с толку. Но ведь тогда он действовал с чистой совестью; да и как он может сейчас предать Хелен и её брата?! Кроме того, он был убеждён, что его откровение вряд ли вызо­вет у старого судьи чувство признательности. И потом: если фанатическое рвение Лео­польда всё-таки приведёт к дальнейшему развитию дела, Баскома явно ждут неприятно­сти. Его наверняка попросят защищать Лингарда в суде, и, не будь он уверен, что провод­ник заметил, как он спрятал свою находку в шахте, может быть, он даже и рискнул бы на это пойти - это было бы редкой возможностью проявить те адвокатские способности, в наличии которых у себя он не сомневался. Но при сложившихся обстоятельствах ему, по­жалуй, будет лучше сразу же после получения звания практикующего адвоката (а это должно было произойти буквально через пару недель) уехать за границу - ну скажем, в Париж! - месяцев на двенадцать или около того, и посмотреть, как развернутся события.
Поведав Хелен о своей страшной находке в угольной шахте, Баском разорвал лишь тонкую плёнку надежды, натянутую над бездной отчаяния: ведь она с самого начала зна­ла, что её брат виновен. Теперь её и Джорджа неразрывно связывала общая тайна, и они оба это чувствовали.
Однако плащ Леопольда нашли незадолго до этих событий, и теперь он был у мате­ри Эммелины. Это была женщина сильных страстей и решительного характера. Когда прошло первое потрясение от трагедии, яростное желание отомстить почти вытеснило в ней горе: должно быть, ей казалось, что тем самым она как-то оправдает свою дочь. По­этому мысль о том, что убийца так долго скрывается от правосудия, неотступно грызла ей душу, и она поклялась, что поиски и наказание преступника станут главным делом её жизни. Её супруг, сломленный не только ужасной гибелью дочери, но и угрозой других навалившихся на него несчастий, не оказывал ей в этом никакой поддержки. По правде говоря, в нём не было ни её страсти, ни её упорства, которые подтолкнули бы его на даль­нейшие поиски.
В округе знали, с каким ожесточением мать Эммелины пытается найти убийцу, и многие старались извлечь для себя выгоду, подливая в огонь её пыла масло надежды. Они немедленно сообщали ей любые, даже самые незначительные сведения и самые отдалён­ные намёки на возможную личность преступника, ибо она никогда не скупилась и возна­граждала своих доброжелателей с такой щедростью, которая, не будь её чувства столь пылкими, была бы просто нелепой и, увы, сделала её жертвой алчности всех лгунов- попрошаек, обитавших в округе. Потому неудивительно, что кто-то из шахтёров спустил­ся в старую шахту - так, на всякий случай, даже не думая что-то в ней найти, а, скорее, надеясь придумать что-то достойное вознаграждения - и, вопреки собственным бесплод­ным надеждам, нашёл там чёрный плащ.
Мать Эммелины какое-то время провела в Голландии, где по её настоянию полиция безрезультатно обшарила все береговые и островные деревушки, и вернулась домой лишь за несколько дней до того, как ей принесли новую находку. Увидев плащ, она немедленно вспомнила маскарадные костюмы злополучного бала и тут же отыскала список всех при­глашённых гостей. Она просматривала его как раз в тот момент, когда к ней явился про­водник Баскома. После разговора с ним ей поиски на какое-то время приняли иное направление: ей во что бы то ни стало захотелось узнать, что за человек спускался в ту самую шахту?
Расспросы не дали ничего кроме того, что на саквояже незнакомца были инициалы Д. Б., а на оставленном им обрывке конверта виднелись буквы «.ком». Ей оставалось лишь одно: отправить эти скудные улики в лондонское детективное агентство.