Библиотека
Глава 20. Детский церебральный паралич
Снова наступило счастливое Рождество, тысяча девятьсот сорок седьмое Рождество Господа нашего. Воистину «чаша наша преисполнена».
Глория в свои восемнадцать лет была обворожительна, она просто светилась добротой и очарованием и, став «деловой женщиной», держала себя, как подобает зрелой особе. Мари была красивой десятилетней девочкой, стройной и высокой для своего возраста. Джимми поглядывал на ее широкие плечи и вздыхал:
— Какой бы полузащитник из нее получился!
Волосы у Мари потемнели и стали темнокаштановыми. Густые ресницы обрамляли большие темные глаза. У нее был чуть вздернутый нос и нежный рот; по характеру она очень напоминала свою маму и, следовательно, нуждалась в строгой дисциплине. Она была остроумная, мягкая, иногда даже слишком живая и великодушная. Как и у Глории, у нее было очень развито чувство ответственности, и она была не по годам сдержанна. Семилетняя Карен напоминала эльфа. Крошечная для своего возраста, такая хрупкая и женственная, она была даже зимой усыпана веснушками и в любое мгновение могла расцвести совершенно неотразимой улыбкой. Рори в два года был совершенно круглый, как куклы-неваляшки. Он был так похож на Мари, что мы с трудом различали их младенческие фотографии. У него, как у папы, появились обворожительные ямочки на щеках и подбородке.
У Шенти были длинные ноги, длинная шерсть и длинный хвост.
За неделю до Рождества мы отправились на ежегодные поиски елки. Она непременно должна была отвечать одному условию — быть самой большой на Хилл-стрит. К счастью, наша гостиная площадью больше шестидесяти метров имела высоту потолка шесть метров.
Судя по размерам и форме комнаты, высоте потолка, да еще широкому, отделанному камнем карнизу, она строилась специально для Рождества. Мы ездили от одного елочного базара до другого и вшестером изучали все имеющиеся в продаже елки. Так и не сумев отыскать ничего, отвечающего нашим требованиям, проезжали мимо баптистской церкви в Порт Честере. Рори закричал:
— Вон моя елка! — показывая на величественную ель, растущую слева от входа. Она была метров десять высотой, густая, стройная, нижние ветви почти касались земли.
— Папа, стой! — вопил он. — Хочу елку!
Я попыталась объяснить, что мы не можем взять ее. Купить можно только те елки, которые срублены специально для Рождества.
— Срубите ее, — потребовал Рори.
Я снова принялась объяснять. Уставший, голодный и огорченный неудачей, он горько расплакался. Промочил и большой папин платок, и мой. Больше платков не было.
На улице завывал ветер. Становилось все холоднее и холоднее, и после седьмой неудачной попытки я начала сомневаться, будет ли у нас в этом году елка. И вот, когда мы остановились следующий раз, я увидела ее, нашу елку. Она ждала нас, во всей своей красе, в гордом одиночестве, прислонившись к ограде. Я подбежала и попыталась поставить ее прямо.
— Вот она, — позвала я детей.
От ели исходил густой аромат хвои. Она была такая большая и тяжелая, что я не могла удерживать ее стоймя. Все четверо детей тут же одобрили елку, но Джимми схватился за голову.
— Она слишком большая.
— Нет, папочка, нет! — закричали все четверо.
— Я даже не могу отвезти ее домой на машине, — испуганно сказал он.
Маленький, похожий на гнома человечек с висящей на кончике носа каплей, подошел к нам и вежливо сказал:
— Ничего страшного, ребятки. Я пришлю ее завтра на грузовике.
Они завизжали от восторга.
— Она не влезет в гостиную, — отчаянно запротестовал Джимми.
— Я отрежу пару футов, — пообещал продавец.
— Не стоит, — улыбнулась я человечку, — мы лучше проделаем дырочку в полу.
Попросив Джимми поаккуратнее подержать елку, я подошла к продавцу, смотревшему на меня с нескрываемым любопытством. Он перевел взгляд с меня на Джимми и обратно, переступил с ноги на ногу и неуверенно улыбнулся.
— Вы, конечно же, не запросите с нас слишком много,
— в моем голосе звучала непоколебимая уверенность.
— Для большинства она слишком велика, и не думаю, чтобы кто-то еще согласился делать для нее дырку в полу. Вы согласны? — вежливо осведомилась я.
— Да, мэм; нет, мэм.
Он назвал вполне приемлемую цену и отступил на несколько шагов.
— Мы поможем обвязать ее, чтобы ветки при доставке не поломались, и все будут довольны.
— Да, мэм.
Джимми, отчего-то потерявший дар речи, осторожно положил елку на землю. Глория отвела бурно радующихся малышей в машину, а мы наблюдали за тем, как елка была тщательно увязана и упакована для предстоящего путешествия. Мы сообщили ошеломленному продавцу свое имя и адрес. Уже отъезжая, мы увидели, что он показывает на нас каким-то подошедшим людям и выразительно крутит у виска пальцем.
Через два дня Джимми принес новую подставку, и мы принялись за работу. Вдвоем мы с трудом внесли елку в дом. Поставить ее нужно было так, чтобы хорошо смотрелась со всех сторон. С легкой дрожью в голосе я заметила, что лучше всего ее было бы поставить туда, где стоит пианино. Отодвинув кресло, я посмотрела на Джимми.
Выражение его лица напомнило мне изображение раннехристианского мученика, которое висело у нас в классе. Это была гравюра с видом Колизея. По арене бродили шесть диких хищников, с голодным видом поглядывающих на ворота, за которыми стояли обреченные на смерть христиане. Хотя и без особой охоты, он все же отодвинул пианино, предварительно передвинув два кресла, стол и диван. Прежде чем укрепить елку в подставке, мы решили найти для нее наилучшее положение. С развязанными ветками, до ствола можно было дотянуться только с трудом. Минут десять мы старались поставить елку прямо. И тут — о ужас! Она не вставала. Слишком широкая, слишком высокая, одним словом, слишком большая. Мы осторожно опустили ее на пол. Осторожно перенесли в другой конец комнаты. И уже безо всякой осторожности Джимми начал двигать обратно на свои места пианино, диван, кресла и стол.
— Единственное возможное место — стена напротив камина. Нам придется выдвинуть половину мебели в кабинет и подвернуть ковер, — тусклым голосом произнес мой любимый.
В этот момент меня позвала Карен, и пришлось нести ее в туалет.
Когда я вернулась, Джимми уже закрепил подставку, прибив ее к полу дюймовыми гвоздями.
— Взялись, еще раз, — распорядился он.
Неравная борьба продолжалась. Теперь, чтобы поставить дерево в подставку, его нужно было поднять. Десять, пятнадцать, двадцать минут. Наконец, мой супруг не выдержал.
— Одни мы не справимся.
Еле отдышавшись от своих усилий, я только кивнула.
— Сама звони Джорджу — это все твоя затея. Джордж и Кейви переехали в дом напротив, и мы могли рассчитывать на их помощь во всех экстремальных ситуациях — от фунта масла до больного ребенка. Джордж появился немедленно и, когда я открыла дверь, изумленно застыл на пороге. Я решила, что, если он начнёт смеяться, просто пристрелю его. Может быть, он понял мои намерения, а может быть, его смех угас при виде взмокшего Джимми, руки, лицо и брюки которого были черны от смолы.
— Потрясающая елка, — ахнул он, снимая пиджак и засучивая рукава.
Наконец нам удалось вставить конец ствола в подставку, и Джимми осторожно пополз под ветками, чтобы подтянуть зажимы. И тут подставка не выдержала. Она развалилась, рассыпалась, превратилась в ничто.
Я едва сдерживала слезы. Спина болела, руки ныли. В это время нас опять позвала Карен. Я сказала, что поднимусь к ней сама и, уложив ее снова в постель, прилегла рядом.
— И что мы так ждем Рождества?
Это был интересный вопрос, и я над ним некоторое время поразмышляла.
Когда я, наконец, вернулась в гостиную, ребята искали сил и утешения в высоких стаканах с пивом, а елка стояла на своем месте. Я опустилась на колени, чтобы выяснить, какое же инженерное чудо было совершено. Оказывается, из подвала извлекли старую подставку, массивную, крепкую, сделанную в 1916 году, а от ствола к плинтусу тянулись пять проволочных растяжек. Ель была так хороша, я даже пожалела, что несколько веток пришлось подрезать.
— Самая красивая из всех елок, — Джимми подошел и поцеловал меня.
— Вы сумасшедшие, — заявил Джордж.
Дети получили самую большую елку на всей Хиллст-рит.
Каждый год мы ставим Вифлеемские ясли, которые мой папа купил мне на мое первое в жизни Рождество. Фигурки уже старые и выцветшие, но каждая — настоящее произведение искусства. Юная, гордая Мария. Иосиф, тоже гордый и, как мне кажется, чем-то обеспокоенный. Фигурки пастухов и крошечные животные. И, в яслях, фигурка младенца.
Раньше чем начнется материальная часть Рождества и дети отправятся к елке за подарками, они подходят поклониться новорожденному Спасителю.
Как обычно, наши крошки поднялись задолго до рассвета. Мы с Джимми уже ждали их в гостиной. Мы так любим смотреть на детские лица, когда они приходят к нам рождественским утром.
Первым пришел Рори с сияющими глазами и торчащими во все стороны волосами, в съехавшей с попки пижамке. (Есть ли что-нибудь милее южной оконечности малыша, топающего на север?) За ним девочки в разлетающихся халатиках. Младшие с растрепавшимися косичками, Глория еще румяная со сна.
Боюсь, в то утро все наше внимание было поглощено Карен. Держась прямо, как королева, решительно, хотя и медленно, постукивая костылями, она подошла со всеми к колыбели. Бросив правый костыль и удерживая равновесие с помощью левого, она протянула руку и осторожно коснулась ножки Младенца. Потом нежно и звонко запела вместе со всеми:
С днем рожденья, с днем рожденья, С днем рожденья. Младенец Иисус.
Их высокие и чистые голоса звучали в полутемной комнате. Мы с Джимми тоже пытались петь, но наши голоса дрожали, а на глаза наворачивались слезы. Я могла лишь шепнуть Младенцу:
— Благодарю, благодарю Тебя.
Награда, действительно, бывает велика. В то же утро произошло другое большое событие. Пять лет мы вносили Карен в церковь. Сегодня она должна была впервые войти туда сама. Джимми высадил нас у дверей. Мари несла костыли, мы с Глорией помогли Карен подняться по ступенькам в притвор и подождали там Джимми. Он помог ей взять костыли, и мы двинулись по проходу. Моя мама старалась держаться поближе к Карен.
В то утро мы испытывали не только радость, но и огромную гордость. Каждый ее шаг был сам по себе наградой. И с каждым шагом уходили в прошлое уныние, боль и разочарование.
После мессы мы с радостью обнаружили, что у нашей дочери множество почитателей. Соседи, друзья и даже совершенно незнакомые люди окружили нас, обнимали, пожимали руки, хвалили, поздравляли. К нам подходили те, кого мы знали только в лицо. Некоторые, благословляя, молча клали руку на голову Карен и отходили в слезах. Все до одного радовались вместе с нами.
Словно королева, принимающая поздравления подданных, Карен держалась просто, но с достоинством. А из широко распахнутых дверей церкви так и поднимался ввысь чистый, светлый голос органа.
Слава в вышних Богу!
Назад | Оглавление | Далее |