Творчество

Страница 18. Часть вторая | Айвангу

Айвангу приходилось и раньше бывать в порту Гуврэль, и каждый раз он восхищался красотой крутых скалистых берегов, окаймляющих глубокую, быть самую красивую на чукотском побережье, бухту. Черные скалы и зеленая вода, а над ними белые чайки, сливающиеся с пятнами нерастаявшего снега на вершинах гор.
Новые дома прилепились к скалам, как птичьи гнезда, улицы были вырублены в скалах и имели стены. Вместо переулков крутые многоступенчатые лестницы соединяли продольные улицы. Большие окна зданий отражали зеленую воду бухты и синее небо. Дом над домом, улица над улицей, труба над трубой поднимался Гуврэль от черного в угольной пыли длинного причала, по которому прогуливались высокие портальные краны, похожие издали на диковинных грустных животных.
На рейде – большие и малые суда, щеголеватые корабли, грузовые пароходы с черными корпусами и белыми надстройками. Сновали катера, моторные лодки, буксиры…
От большого углевоза, приткнувшегося к причалу, тянулась черная транспортерная лента с блестящими кусками антрацита. Уголь падал на вершину черной горы, насыпанной на причал.
Прямо за воротами порта высился большой четырехэтажный дом со множеством балконов по фасаду. Балконы висели над бухтой, как ходовые мостики кораблей.
– Капитанский дом, – сказал Белов. – В прошлом году сдали в эксплуатацию. Будущие жильцы сами просили такой, чтобы у каждого свой балкон с видом на бухту. Дальстройпроект сначала отказался проектировать дом. Есть правило, по которому не разрешается строить такие дома на Крайнем Севере. И это верно: к чему здесь балкон? Даже летом не всегда откроешь окно – холодно. Я видел в Магадане несколько домов с балконами, так жильцы на них хранят всякие продукты и даже мотоциклы… А тут другое дело – вроде наблюдательный пункт и домашний капитанский мостик.
Айвангу запрокинул голову. На крайнем балконе стоял человек и смотрел в бинокль.
– Станешь капитаном, переселишься в этот дом, – продолжал Белов. – Сразу из своей пристройки – в отдельную квартиру со всеми удобствами. Ванна, теплая уборная, не надо в пургу выскакивать, телефон… Таких квартир, прямо скажем, на Чукотке еще маловато.
Курсы помещались в старом здании, на последней по счету от моря улице.
– Привет капитану Музыкину! – сказал Белов, входя в кабинет начальника курсов.
– Здорово, здорово, – ответил Музыкин.
Он сидел за большим столом со следами зеленого сукна на бортах и читал какие-то бумаги. Музыкин, увидев Айвангу, поднялся со стула, внимательно вглядываясь.
– Постойте, где-то я видел ваше лицо.
– Вполне могли увидеть в газете, – сказал Белов. – Айвангу – знатный человек нашего района, лучший охотник, коммунист…
– А ну, подскажи, – не слушая Белова, обратился Музыкин прямо к Айвангу.
– Много лет назад. Когда вы меня везли из Кытрынской культбазы в Тэпкэн, – улыбаясь, отвечал Айвангу.
– Безногого?
– Правильно.
– Вот теперь узнал! Седина и молодое лицо, совсем мальчишка. Тогда я еще подумал: «Вот нерадостно будет жить парень». Вижу, ошибся, – сказал Музыкин. – И пожалуй, впервые в жизни радуюсь собственной ошибке.
– О нем я и говорил тебе по телефону, – сказал Белов. – Хочет учиться на капитана. «Мечта, – говорит, – моей жизни».
Музыкин задумался. Его длинное узкое лицо, казалось, еще больше вытянулось. Он долго смотрел на бумаги, разложенные перед ним на столе, как будто в них был написан ответ на его раздумья.
– Попробую уломать приемную комиссию, – нетвердо сказал он. – Придираться будут медики… Сколько классов ты кончил?
– Три класса начальной школы и один год в ликбезе, – ответил Айвангу.
– Прямо скажем, не высшее образование, – грустно произнес Музыкин. – Там ведь будут специальные предметы: навигация, астрономия, нужно знание алгебры, геометрии. Эти лекции тебе слушать все равно что глухому попасть на симфонический концерт. Насчет практики не сомневаюсь. Все чукчи и эскимосы – прирожденные моряки. Нюхом своим найдут дорогу в море… Вот плыл я однажды с острова Ратманова на вельботе в густейший туман. На корме рядом со мной сидел бригадир. Симпатичный старик. У него под площадкой в деревянном ящичке был обыкновенный спиртовой компас. Упал туман, он его задвинул. Спрашиваю: «Как будешь без компаса?» А он: «В такую погоду компас мне только мешает». И вывел вельбот прямо к мысу Дежнева!
Музыкин написал какую-то бумагу и протянул Айвангу:
– Вот тебе направление в общежитие. Иди устраивайся. Через три дня приемные экзамены. Я, со своей стороны, постараюсь уломать обе комиссии – приемную и медицинскую.
Радоваться еще было рано. Музыкин сказал, что все зависит от приемной комиссии и от медиков. Что они скажут? А впрочем, нечего гадать. Ясно, что они скажут: Айвангу не подходит. Во-первых, у него нет ног, во-вторых, образования маловато, в-третьих, по возрасту староват…
Айвангу спустился на набережную, украшенную огромными бетонными тумбами, за которые были закреплены стальные причальные канаты. Канаты уходили в темноту порта, к кораблям. Здесь же стояли скамейки, выкрашенные в цвет морской волны. Айвангу сел на одну из них. Поддавшись праздничному настроению, он замечтался о том, что станет капитаном корабля и поведет судно к берегам родного Тэпкэна. Он пристроится на мостике в той самой капитанской фуражке, которую ему давным-давно подарил русский моряк Гаврила. Он заранее известит, чтобы его встретили родные – Раулена, Алеша, отец, мать и маленькая Катя. Дальше в толпе будут все друзья – пекарь Пашков со своей многочисленной семьей, Мынор и Кэлеуги, а если окажется в то время в Тэпкэне Белов, то и он тоже будет встречать его вместе со всеми.
Еще издали Айвангу даст гудок. Ничего, что нынче он еще не знает, как дается на кораблях гудок. Уж чему-чему, а этому он научится. Он даст гудок, а в ответ завоют и залают собаки Тэпкэна. Из каждой яранги выйдет человек.
Сойдет Айвангу на берег и скажет людям… А что он скажет? И нужно ли говорить? Может, слова ни к чему будут. Все и так ясно: Айвангу – настоящий человек. А раз он настоящий человек, значит он все может. Нету ног – все равно будет ходить; оглохнет – сочинит такие симфонии, весь мир, все люди будут восторгаться; ослепнет – напишет такую книгу, которая взволнует сердце самого далекого друга…
Один за другим умолкали корабельные голоса. Гасли звуки песен, танцевальных мелодий – близился полуночный час. Только огни по-прежнему ярко сияли и отражались в воде бухты.
Айвангу поднялся со скамейки и пошел в общежитие.
Он нашел свою комнату и, не зажигая света, чтобы не будить спящих, разделся и улегся на свежие, прохладные простыни.
Айвангу долго ворочался, думал о том, что завтра скажет Музыкин, и все отгонял от себя пугающую мысль: «А что, если придется возвращаться в Тэпкэн?»
Несколько лет назад он ездил в Кытрын за искусственными ногами и вернулся ни с чем. Сколько было стыда и горя!
Каждый день приезжали курсанты мореходных курсов.
Комната понемногу заполнялась веселыми молодыми людьми. Ни одного человека старше его. Айвангу думал о том, как можно доверять этим мальчикам большой корабль… Правда, многие ребята уже проплавали не одну навигацию матросами и мотористами. Все они носили полосатые тельняшки и старались, чтобы рубашка на груди была пошире распахнута. Они обращались с Айвангу почтительно и с некоторым недоумением.
Ребята усердно готовились к приемным экзаменам. Иные даже запасались шпаргалками. Айвангу посмотрел в учебники, по которым они занимались, и с радостным удивлением обнаружил, что все это он уже проходил с Геной Рониным, на радиостанции в Тэпкэне. Это открытие сразу подняло у него настроение. Он перестал сторониться ребят и даже, бывало, помогал им решать кое-какие задачи.
– Голова! – уважительно отзывался о нем Гриша Кукы – парень, которому особенно трудно давалось математика.
Гриша считал себя настоящим морским волком, соответственно одевался и курил трубку. Говорил он, растягивая слова, оттопыривая и без того толстую нижнюю губу.
– Гриша, на твоей губе ворона гнездо может свить, – говорили ему ребята.
Гриша Кукы считал ниже своего достоинства отзываться на эти замечания: он единственный среди них умел плавать. Гриша научился этому искусству в геологической партии. Когда кто-то из ребят сказал, что умение плавать почти недоступно чукчам или эскимосам, Гриша вызвался поплавать в ледяной воде бухты.
Будущие курсанты, среди которых был и Айвангу, отправились рано утром на причал, расположенный в глубине бухты, куда подходили танкеры.
На прозрачной воде плавали радужные пятна и пахло керосином. Гриша храбро разделся, скинул большие резиновые сапоги с отворотами, брюки, китель, тельняшку и остался в одной майке и трусах. Он сделал несколько энергичных движений руками и сбросил майку. Пловец входил в воду постепенно, сначала он погрузил по щиколотку одну ногу, потом другую. Айвангу видел, как сразу же встали торчком редкие волосы на его ногах, а сам Гриша посинел, не успев войти в воду даже до пояса. Кто-то крикнул:
– Ладно, видим, вылезай!
Но эти слова возымели на Гришу совершенно обратное действие. Он вдруг резко присел, погрузился в воду по плечи и ринулся в глубину. Несмотря на жирные пятна, вода была очень прозрачной, и сквозь нее виднелось, как пловец рубил ногами. Проплыв метров десять, Гриша повернул обратно.
– Какомэй! – кричали на берегу. – Как нерпа!
– А нырнуть можешь? – спросил кто-то из зрителей.
Гриша Кукы выскочил из воды и запрыгал. Трусы прилипли к телу, и было заметно, как дрожали мышцы ног.
– Скорее одежду!
Кукы вытерся тельняшкой и оделся. Он причесал мокрые волосы и гордо огляделся.
– Теперь верите, что я могу плавать?
В этот же день проходили медицинскую комиссию. Парни раздевались догола в прохладном коридоре и входили в большую комнату, где сидело пятеро врачей.
У каждого парня проверяли зрение, слух, выслушивали сердце и легкие, просвечивали рентгеном и стучали деревянным молотком по колену. Четверых тут же отчислили, найдя у них какие-то затемнения в легких. У Айвангу все оказалось в порядке. Вот только ноги…
И еще оставалось пройти экзамены. В последнюю ночь самые усердные так и не сомкнули глаз. Айвангу тоже заснул лишь под утро и проспал всего часа два-три.
Экзаменационная комиссия расположилась за тем столом, за которым Музыкин принимал Айвангу. Только стол накрыли красным сукном с большими чернильными пятнами, да в комнате расставили обыкновенные школьные парты и повесили черную доску с куском мела и мокрой тряпкой.
Будущих судоводителей пришли экзаменовать прославленные капитаны Чукотки. Некоторых из них Айвангу знал. Вон слева, у окна, капитан Пронин, который на деревянном гидрографическом судне «Темп» не раз пробивался к островам Врангеля и Генеральда. Рядом с ним Шурыгин – китобоец и знаток устьев северных рек. Возле Музыкина – судовой механик Кириллов – его знали все мотористы Чукотки.
Айвангу сел на заднюю парту.
Перед экзаменаторами веером разложили билеты. Айвангу хотел взять билет, но Музыкин сказал:
– Мы вас будем экзаменовать так, без билета.
Экзаменаторы были снисходительны. Едва кто-нибудь затруднялся в ответе, они тут же наперебой старались задать другой вопрос, полегче.
Один за другим выходили из комнаты будущие судоводители.
Предпоследним отвечал Гриша Кукы. Он взял билет одним из первых и долго готовился. По отчаянному выражению его лица Айвангу догадался, что парень ничего не знает.
– Товарищ Кукы, ваша очередь! – объявил Музыкин.
– Я еще не подготовился, – ответил Кукы. – Пусть пока отвечает Айвангу.
– Айвангу будет отвечать последним, – сказал Музыкин. – У вас достаточно времени было подготовиться. Идите к доске.
Каким-то судорожным движением Кукы схватил разложенные перед собой бумаги и вышел к доске.
– Читайте вопрос.
– Первый вопрос – сумма углов треугольника, – тихим голосом прочитал Кукы.
– Слушаем, – Музыкин уселся поудобнее.
Кукы посмотрел на потолок, потом себе под ноги.
– Начертите треугольник, – сказал Музыкин. – Так вам будет легче вести рассуждение.
– Я не могу вести рассуждение, – промямлил Кукы. – Я не знаю. Но вы меня спросите о чем-нибудь другом! Я плавать умею!
– В этом мы сейчас убедились, – сказал Музыкин и задал какой-то пустячный вопрос, на который Кукы с великой помощью всех присутствующих капитанов все же ответил.
Его поспешили быстро отпустить, чтобы окончательно не провалить.
Не дожидаясь приглашения, Айвангу вышел к доске.
– Вот он и есть, наш Айвангу, – сказал Музыкин и посмотрел на присутствующих капитанов.
Капитаны переглянулись. Кириллов осторожно спросил:
– Вы знаете, что там нарисовано на доске?
– Треугольник, – ответил Айвангу. – Если хотите, я докажу теорему о сумме углов треугольника.
– Мы-то, может быть, и хотим, – нерешительно произнес Музыкин. – А вот вы сможете?
– Попробую, – сказал Айвангу и взял в руки мел.
Когда теорема была доказана, пораженный Музыкин спросил:
– А вы, может быть, из алгебры что-нибудь знаете? Вот решите эту задачу…
Через десять минут он сказал:
– Так! Перейдем к физике.
Полтора часа экзаменовали Айвангу. Несколько раз Музыкин осведомлялся у него, действительно ли он кончил всего три класса и один год ликбеза? Айвангу отвечал утвердительно, открывал было рот, чтобы сказать, что, кроме этого, он учился у радиста Ронина и занимался с учителями, но тут же ему задавали другой вопрос. Наконец капитан Пронин сказал:
– Довольно! Тогда объясните, откуда у вас такие знания?
Айвангу ответил.
– Вот как! – сказал Музыкин. – Что же вы нам морочили голову? Идите! Вы приняты на курсы!