Творчество

Страница 13. Часть вторая | Айвангу

Кончилось лето. Моржи собирались на лежбище. В селении запретили шуметь и стрелять, в особенности при южном ветре.
Айвангу теперь часто поднимался на высокую гору и оттуда наблюдал в бинокль, как у лежбищной косы кипела вода: огромные клыкастые животные вползали на гальку и, тяжело переваливаясь, искали себе место поудобнее.
В ярангах точили копья, чистили мясные хранилища – • увэраны. Возле каждого жилища женщины разостлали зимние пологи, зашивали дыры, меняли истлевшие куски оленьей шкуры. Возле ручья, на южных склонах холмов рвали крепкую, как моржовый ус, траву, набивали ею маты, связывали в пучки, чтобы обложить ими пологи.
Алеша собирался в школу. Мать сшила ему новую рубашку и штаны из черной материи. Росхинаут – кожаный портфель с четырьмя солнцами, вышитыми длинным белым оленьим волосом. Мальчик бесконечно радовался и накануне первого школьного дня был так возбужден, что Айвангу стоило больших трудов его остричь. Стрижка производилась старинным чукотским способом. Точнее, это было бритье головы охотничьим ножом. По собственному опыту Айвангу знал, что это очень больно. Трещали волосы, падая под ноги, но мальчик стойко терпел. Он только сказал, когда освободился из-под ножа:
– Говорят, ножницами не так больно.
– Но не так красиво, – возразил Айвангу, любуясь гладкой, как у нерпы, головой сына.
Алеша пришел из школы, преисполненный важности. Он устало кинул портфель на бревно-изголовье и сказал:
– Уроки кончились.
– Что ты говоришь! – удивился Айвангу. – Устали?
– Устали, – вздохнул Алеша. – Много вопросов задавал учитель, спрашивал, кто родители, как фамилия.
– Ну, и как ты ответил?
– Я сказал, что у меня русское имя Алеша, а фамилия Айвангу.
Айвангу почувствовал, как дрогнуло его сердце, но он сдержался и не выдал своего волнения.
Моржей на лежбище били ранним морозным утром, когда трава на склонах гор, по которым охотники спускались на косу, занятую клыкастым зверьем, стала ломкая, а вся земля твердая как камень. Мох царапался и отставал от скал, как ржавчина. Айвангу издали наблюдал за боем, сидя на окаменевшей от холода кочке.
Солнце вышло из-за туч, и кровь ярко заблестела на мокрой гальке. Моржи наползали друг на друга, стремясь скрыться от острых копий в воде. Над косой висели глухой моржовый стон и тяжелый запах теплой крови, смешанной с тонким студеным ароматом соленого льда.
Стекла бинокля то и дело запотевали; наплывал туман, и тогда в серой полумгле трудно было отличить моржей от охотников.
Звери, оставшиеся в живых, ушли в холодное море, а мертвые бесформенными телами застыли на окровавленной гальке.
Айвангу осторожно спустился вниз. Все-таки трудно ходить на протезах по мокрой, скользкой от слизи и крови гальке. Из-за мыса показались вельботы. На фоне серых скал они казались неправдоподобно белыми. В вельботе вместе с мужчинами сидели и женщины, принаряженные в цветастые камлейки.
Началась разделка. Тесная коса покрылась распластанными моржовыми тушами, дышать стало трудно. Охотники орудовали длинными разделочными ножами и мастерили большие кымгыты – рулеты из моржатины. Полежав в хранилищах – увэранах, они со временем превратятся в копальхен. Копальхен для чукотского охотника все равно, что хлеб для российского крестьянина. Чем больше его запасено с осени, тем сытнее и спокойнее зимовка.
Мынор подошел к Айвангу. Руки у него по локоть были в крови и жире. Даже на лбу и щеках лоснились пятна.
– Хорошее лежбище было нынче! – сказал он с удовлетворением. – Много копальхена сделаем. И для зимнего песцового промысла останется.
– Это верно: мяса много. Будто моржи узнали, что война кончилась и надо людям дать сытую жизнь… А у меня ведь семья-то нынче большая. Придется побольше наставить капканов. Раулена всю войну ничего не покупала, пусть теперь приоденется. Да и детишки Гальганы тоже не очень нарядны.
– Послушай, Айвангу, – тихо сказал Мынор и оглянулся кругом. – По-дружески хочу тебе сказать: нехорошие разговоры идут по селению.
– Что такое? – удивился Айвангу. Он знал, что односельчане хорошо к нему относятся, да и не за что вроде было бы людям обижаться на человека, который никому плохого не сделал.
– У тебя в яранге живет Гальгана, и некоторые говорят… – Мынор замялся.
– Можешь не продолжать…
Почему люди не могут поверить, что у него были самые лучшие намерения, когда он брал Гальгану с детьми в Тэпкэн? Что ему было делать? Пройти мимо, как иные проходят, считая, что несчастье другого – это его личное дело.
Как-то среди ночи Раулена сказала мужу, что Гальгане и ее детям должно помочь государство. Это верно, но и Айвангу, и все, кто живет в Тэпкэне, в Кытрыне, во Владивостоке, в Москве – они тоже государство. А сколько женщин потеряли мужей на войне – ведь им всем надо помочь вырастить детей!..
Мынор сочувственно поглядел вслед Айвангу. Может быть, не надо было портить праздник другу?
Айвангу вошел в чоттагин мрачный и усталый. В гости к ним опять пришел пекарь Пашков. Хороший он человек. Но зачем обязательно приходить то с сухарями, то с караваем свежего хлеба или тащить ведро браги?
Айвангу сдержанно поздоровался с ним и сел на китовый позвонок. Он почувствовал что-то необычное, поднял голову и встретился со странным, блестящим взглядом Гальганы. Рядом с ней стояла Раулена, тоже какая-то восторженная, как будто только что закончила нежный танец.
– Что тут у вас случилось? – недоуменно спросил Айвангу.
– Гальгана замуж выходит! – радостным голосом сообщила Раулена.
– За меня, – уточнил пекарь Пашков. – Мы с ней обо всем договорились.