Персональные сайты
Красов Леонид Ильич
Доктор Леонид Ильич Красов рассказывает о себе сам. У него трагическая и счастливая судьба. Он сумел получить два высших образования — физкультурное и медицинское. Работал тренером, врачом-хирургом.
И вот поворот жизни — сломал позвоночник. «Не жилец», — сказали врачи. В лучшем случае — лежать, и лежать неподвижно. И то недолго. А он поднялся на ноги, стал ходить, помогать людям. Вдумайтесь в его судьбу.
... После операции повезли меня прямо-таки в морг.
«Смертник», — сказали. Хирург операцию делал срочную, напортачил. А я рассчитал по-своему: «Зачем мне это? Зачем? Ведь 35 лет только и всего. И умирать? Ни за что».
Я был профессионалом-спортсменом, окончил институт физкультуры и альпинизмом занимался, и горными лыжами, и легкой атлетикой, и многим другим.
И вдруг... Случай сам по себе пустяковый, дурацкий. Именно случай. Были мы с другом в Подмосковье на лыжах. А там, я знаю, трамплинчик такой небольшой, мальчишки прыгали. Они взлетали невысоко, приземлялись недалеко. Но я же ас, мастер! С трамплином этим я был знаком, прыгал с него, все нормально. Но в тот роковой день не знал, что накануне ребята немного сдвинули его, и приземление получалось уже в ином несколько месте. Итак, ничего не ведая, взмыл я вверх! Приземляюсь, а передо мной столб от забора. Ах, если бы я упал. Ну, сломал бы ребра или ноги. Это было бы не самое худшее. Но я же спортсмен, все могу — и решил на полном ходу этот столб объехать. Лыжи подобрал, мышцы расслабил, а туловище убрать, поставить в нужную позицию не успел, ведь все на скорости делалось. И по касательной, на полном ходу задел этот проклятый столб — у меня позвонок, как бильярдный шарик, отскочил. Порвал спинномозговую оболочку и спинной мозг. Потом, когда кувыркался, гасил скорость, я наломал еще три позвонка. Меня пронзила острая боль. Лег - ноги в разные стороны, шевелиться не могу. К тому времени я уже работал хирургом, и потому мне самому диагноз поставить было просто. И когда ребята ко мне подбежали, я сказал, как надо меня уложить, как перевернуть, что надо сделать. И прежде всего позвонить в Институт Склифосовского. Там меня знали, поскольку я проходил у них курсы усовершенствования врачей.
Да, мне крупно не повезло. Я долго лежал на снегу: пока-то на носилках по глубокому снегу перенесли меня в близлежащий дом отдыха медиков. Несли медленно, проваливаясь в сугробы, носилки перекашивались. Боль была адская. Ноги бесчувственные, и вся нижняя половина тела отнялась. В доме отдыха (слава судьбе, что хоть он оказался на моей дороге страданий) медсестра сделала мне обезболивающий укол. Ждали «скорую» привезли меня в Склифосовского — ночь уже была. Опять я целую вечность лежал, мучился. Боль была — никогда не забыть. И ночью же сделали, операцию. Лучше бы ее не делали.
Специалиста-нейрохирурга не было, а дежурил травматолог, и сейчас помню его фамилию — Кучеренко. Я у него когда-то практику проходил. Вот сейчас бы, пройдя уже все круги ада, я бы уже знал, как себя вести — я бы никого к себе не подпустил. Не надо было операции. Не надо. А требовалось аккуратно, правильно меня уложить и начать реабилитацию...
Но — я на операционном столе. Вскрывают позвоночник. А там спинной мозг — он всего с палец толщиной, его очень легко повредить, даже незаметно. А хирург говорит: «Ой, я давно не делал операций подобного рода, я на нем потренируюсь, все равно он не жилец».
Ему два молодых врача ассистировали. Один был нейрохирургом. Он переживал: «Аккуратнее, аккуратнее, — говорит, — нельзя здесь действовать быстро». Но Кучеренко его не слушал и сделал операцию за 55 минут, а ее делают 5-6 часов. Потому что нужно все бережно вскрыть, корешки все сшить. А он — так, небрежно. Это все равно, что часы чинить топором.
Все это повредило мне очень. Если бы не было операции, меня бы уложили на специальный валик. Утром у меня все мышцы бы расправились. А то ведь еще до операции врачи хотели вправить мне позвонок, втроем старались. Не вышло. Мышцы у меня сильные, и контрактура страшная была.
А утром все уже опустилось, распустилось. Вялый паралич. Рентген сделали. Профессор пришел, говорит: «Нужна еще одна операция». Ведь мне отскочивший позвонок даже не вправили. Вторую операцию? Ни в коем случае! Я отказался категорически.
И меня оставили в покое.
Правда, врачи утешали по-своему: «Вы сами врач, и что от вас скрывать. Максимум, на что вы можете рассчитывать, — это коляска, на коляске будете ездить».
Хорошо, медсестра рядом была, с работы моей приходила каждый вечер, а то и ночь проводила у моей кровати. Помню, у меня зуд появился во всем теле: царапай, не царапай — никак его не угомонишь. Так моя медсестра новокаином меня колола, и тогда я успокоился.
В Склифе работала одна методистка по лечебной физкультуре. Она окончила институт физкультуры, на фронте была медсестрой. Прослышала про меня, захотела со мной познакомиться,— коллеги все-таки, — и пошла к хирургу порасспросить обо мне. А он говорит: «Да не теряйте на него времени, он безнадежен, вам за это платить не будут».
Но она все-таки пришла ко мне. Анастасия Лапушкина, с душой человек. Мы поговорили.
— Да, — сказала она, — у вас все очень тяжело, но я позанимаюсь с вами, как только врачи разрешат.
— А зачем ждать, — так и вырвалось у меня,—давай-те начнем, не откладывая, прямо сейчас.
— Ладно, — сказала Анастасия, — вы пока, что можете, делайте руками, а я завтра приду — займемся ногами.
На вторые сутки после операции, когда ночью дежурила у меня моя медсестра с работы, я ей сказал:
— Давай попробуем вправить позвонок. Именно ночью, чтоб никто не видел.
Я понимал, что хирург на операции все отростки вокруг моего «выпавшего» позвонка обкусал, он голенький, его легко поставить на прежнее место.
И вот взялся я обеими руками за спинку кровати, а ей говорю:
—Тяни меня за ноги, тяни изо всех сил.
Она тянет, а я ерзаю, как могу, спиной, боль адская. Помощница моя чуть не плачет, ей жаль меня. Я ее успокаиваю: «Держись, держись».
А что делать? Нужно, чтоб позвонок вошел на свое прежнее место, пока еще не появились отложения солей, пока не прирос он к новому месту.
И вдвинули-таки мы его. Вдвинули!
Как я это определил? А по шраму от операции. Шрам стал кривой. Хирург же по прямой разрезал. Этот шрам еще зажить не успел. Но я рассчитал, что боль не боль — а это единственный выход. И правильно поступил. Потом там появились бы рубцы, все связалось, и вставить на прежнее место позвонок не удалось бы никакими силами. Я стал бы слегка горбатым.
Все это я себе в заслугу ставлю. И еще сестра моя, конечно. Сердечное спасибо ей. Никто другой такого делать не стал бы. Не решился.
Врачам я ничего не сказал. А тут вскорости привезли Валерия Брумеля после его трагической травмы ноги. Все внимание переключилось на него. А хирург, который делал мне операцию, даже ни разу ко мне не зашел. Он не знал, что я выживу. Ему стыдно было. И даже много позже, когда я с помощью манежа передвигался по территории больницы, он всегда меня обходил...
Итак, стала приходить ко мне методистка. Часик занималась. Она все эти манипуляции, пассивные движения делала, чтобы максимум сохранить мышцы, чтоб контрактуры не было, чтоб суставы были более или менее нормальные. И одновременно, конечно, кое-какие движения в позвоночнике в месте травмы были, не могли не быть.
Что интересно: если бы мне, как врачи считали, через два-три месяца начать гимнастику, когда все заживет, успокоится... Вот тогда бы я на ноги не встал. Это уж точно.
Как хирург, я знаю, что при переломе ноги, скажем, брали легкий молоточек и стучали по пятке. Для чего? Для того, чтобы постоянно раздражать место травмы. Тогда там все хорошо срастается, более активное кровообращение, и обменные процессы активизируются. Это известная вещь, к сожалению, не все врачи ей следуют.
Да я и сам без методистки, лежа делал, что мог. И все мои движения так или иначе влияли на позвоночник. Он быстрее сросся без всяких костных мозолей.
То, что мы рано начали заниматься движениями и давали правильную нагрузку, решило все дело. Разрыв разрывом, но что-то ведь сохраняется — какие-то веточки, жилочки — что понемногу срослось, поскольку тому были созданы благоприятные условия. Организм всегда и сам стремится к воссозданию нарушенного, надо только ему помогать.
Очень много сделала для меня Анастасия Лапушкина. Через шесть месяцев, что я пробыл в больнице, она поставила меня на ноги в манеж.
Сначала я, конечно, вставал на колени — ползал, если можно так назвать, по кровати. Еще прежде переворачивали меня на живот санитары. А когда я стал вставать на колени — нужно было держать меня с двух сторон. Целая эквилибристика. Потом я сам научился использовать спинку кровати.
Нашли для меня и манеж для стояния, ходьбы. Но он такой громоздкий был, такой тяжелый, что я сам себе придумал другой — легонький, удобный, хороший. По моим чертежам его изготовили друзья. Он мне долго служил. Потом я отдал его кому-то нуждающемуся.
Когда поставили на ноги, вначале никаких движений. На ноги надевают специальные корсеты — тутора называются. Я в них стоял. А как сделать первый шаг? Ноги-то не работают. Так я, как маятник: наклонял корпус, ногу высвобождал — она двигалась вперед, скорее падала вперед; потом другой — так же. Так и шел.
Мышцы, вернее, отдельные их волокна на бедре, благодаря неустанным моим усилиям стали года через полтора потихонечку оживать.
Ко мне приходило много людей. Я объясняю это тем, что, когда человек борется, трудится, делает, казалось бы, невозможное, любопытство к нему возникает. Все помогали кто чем мог. Одни приносили мне домашнего приготовления еду, другие делали разные приспособления. И работали со мной, занимались — сгибать, разгибать, в манеж поставить и так далее. Без людей, их помощи я бы не встал. Помощь людей — вот что меня выручало и психологически, и морально.
И поэтому я поклялся, что, если останусь жив, то все отдам людям, буду помогать всем, чем смогу.
И стал я ходить. Вначале с помощью манежа. Потом на костылях стал ходить. Но это недолго. Приобрел такие особые костыли с подлокотниками. Вот на них я ходил 15 лет. И только потом перешел на обыкновенные две палочки. Да-да, обыкновенные палочки, которыми пользуются обычно пожилые люди.
На бедре, как я уже говорил, у меня восстановилось несколько волокон мышц. Потом я стал двигать коленом: сгибать-разгибать. Этим волокна мышц я и тренировал. И благодаря им хожу. А голень — увы! — безжизненна, стопы болтаются. И поэтому стоять без опоры я не могу и сейчас.
...И вот уже 40 с лишним лет я каждый день встаю в 6 часов утра, делаю гимнастику, массаж, холодное обливание, выхожу на улицу. В любую погоду выхожу. Первый год, когда изредка могу еще день-другой пропустить. А так — дождь ли, снег ли, ветер — выхожу. Очень боюсь гололедицы — для нее у меня специальные палки с шипами. Выхожу легко одетым, шея открыта. Я уже закалился, привык к этому. В свое время я познакомился с Порфирием Ивановым, он приходил ко мне. И он первый облил меня холодной водой с головы до ног. Стал два раза обливаться — утром и вечером. А сейчас и три раза в день. Очень важно себя к этому приучить.
Три километра одолеваю я по специально выбранному мною маршруту. Подобрал такой, что и в горку, и с горки — разнообразные мышцы тренировать, особенно ягодичные.
С 6 часов утра до 12 часов я тружусь над собой, потом отдыхаю, работаю потихоньку.
Так постепенно я себя восстанавливал. И все это — годы и годы...
А ведь поначалу судьба складывалась совсем иначе. Я поступил в авиационный институт— 12 вступительных экзаменов сдавал, все лето мучился. А потом понял: это не мое, я занимаю чье-то место. Я уж спортом занимался — перебежал в инфизкульт. Это судьба моя, будто меня кто-то толкал.
Только начал работать после института, в спорте выступать — получил травму во время легкоатлетических соревнований: диск приземлился на мою бедную голову. Получил сильное сотрясение мозга. Год провалялся.
А потом стал преподавать в медицинском институте и поступил туда учиться. Закончил, подался в хирургию. 5 лет успел проработать. И... такой поворот судьбы...
Не для того ли он случился, чтобы мой горький трудный опыт помог другим людям, потерпевшим подобное несчастье, не терять надежды, обрести полноту жизни?
Если вдруг это произошло: травма позвоночника, самое главное — поверить в то, что можно встать. Вопреки всему: мнению врачей, сомнениям близких и пр. Но не просто верить, а трудиться.
Во-первых, не залеживаться. Во-вторых, добиться, чтоб тебе кто-то помогал. Заниматься надо много, но с перерывами. Я работал и по 8, и по 10 часов. Самомассаж. Гимнастика мощная: борцовский мост для позвоночника, стойки на голове, упражнения для туловища, рук, ног. Ежедневно в ванной обтираюсь так называемым аппликатором Кузнецова. (Можно заменить его жесткой щеткой). Это же массовое иглоукалывание, раздражение полей — все движется, все живет... Уже 40 лет у меня нет медицинской карточки в поликлинике. Своя у меня система оздоровления.
Как не болеть и жить долго? Раньше я себя восстанавливал, и только. А сейчас я думаю: «А почему бы мне не пожить долго?» Больных, людей, которые нуждаются в моей консультации, у меня много, дел много. И я задумался о долголетии. Я напридумывал всякие штучки, чтобы компенсировать свои физические недостатки и жить полноценно, деятельно. Да не только больным, но и здоровым тоже.
Вот и подумаешь: был бы я врачом, наверное, ничего бы особенного в этой жизни не сделал. А случилась беда — и вера в движение, воля, собственный горький и счастливый опыт позволяют мне делиться с людьми тем, что мало кто им может дать. И одновременно совершенствовать самого себя, даже о долголетии задумываться.
Вестник ЗОЖ 2003 23 (251)
Записала Нина Школьникова.
Личная страница: нет