Библиотека

Пеппи

Однажды вечером я хотела встретиться с подругой, которая жила за мостом у Швамендингена. Мы к тому времени оттуда уже переехали, и мой путь был очень далеким. Она была на несколько лет старше меня и очень модно одевалась. Конечно, я не хотела от нее отставать. Мы договорились на вечер, а я после обеда уже была свободна от школы. Это время я использовала, чтобы переделать на себя мамино платье, которое она уже не носила. Кстати, шить я научилась от мамы, которая была очень хорошей портнихой. Я могла часами зачарованно наблюдать, как она создавала чудеснейшие вечерние платья, фасоны которых придумывала сама. Она также придумывала и шила наши карнавальные костюмы, которые пользовались неизменным успехом, когда мы с мамой бывали на карнавалах.

Однажды я надела очень модную узкую юбку, которую сама сшила, свои первые туфли на высоком каблуке, уложила выкрашенные накануне волосы и направилась к маме на работу, чтобы вместе пойти домой. Как ударом сраженная, пристально рассматривала она меня:

- Ты только посмотри, на кого ты похожа. А волосы! Они же как солома! И юбка слишком узкая, в ней невозможно ходить. - при этом мама наглядно изобразила, как я семеню.

Мое лицо вытягивалось от досады, к горлу подступали слезы. Однако я не могла допустить, чтобы мама увидела мои чувства, и развернулась с каменным лицом. Мама проводила меня, или я ее, до остановки трамвая. Я прилагала огромные усилия, чтобы делать как можно большие шаги, но я могла, действительно, только семенить, и при этом еще виляла задом, как будто я была гулящей девчонкой.

В таком виде я и поехала к своей подруге. Меня радовало то, что мой облик вдруг совсем изменился, и это нравилось мне вопреки всяким возражениям. В трамвае и в автобусе меня рассматривали совсем другими глазами, чем раньше. Кондуктор тоже не хотел верить, что мне нужен половинный билет. Это мне было действительно неприятно, потому что привлекало ко мне внимание людей. Радуясь, что цель моей поездки, наконец, достигнута, сошла я вниз с высоких автобусных ступенек, что было очень нелегко сделать в юбке-дудочке. Некоторые люди сзади меня хихикали. Это я нашла по-настоящему глупым. Обиженная, я продолжала семенить к подруге. Вдруг я услышала, как меня окликнули:

- Нина, это ты?

Мужской голос приближался. И поскольку было туманно, я долго не могла понять, кому он принадлежит. Но голос показался мне таким знакомым, что стало тепло на сердце. Колени мои дрожали, и я остановилась как вкопанная, хотя сначала хотела убежать, потому что испугалась. Только мне было все еще не ясно, кто выступит из темноты мне навстречу. И вот он стоял передо мной: лучший друг моих ранних детских лет. В одну секунду всплыли воспоминания. Как часто тянул он меня со своим велосипедом, крепко привязанную на роликах! Как часто мы держались за руки! Я услышала свой голос как из далекого далека:

- Да, это я.

Я отвечала сдержанно, тогда как мне хотелось броситься ему на шею. Сердце вырывалось из груди, к горлу подступил комок... На его первые вопросы я могла отвечать лишь кивками головы. Только потом я начала разговаривать нормально. Он сказал:

- Ты стала настоящей девушкой.

Это мне и понравилось, и одновременно вызвало тихую боль, тоску по прежним временам.

Мы долго беседовали - а может быть, мне это только так показалось. Он рассказывал о своей работе, я - о школе, о месте, где я в данный момент жила, и моих целях в жизни. Сидя на мотоцикле, он притянул меня легким движением к себе так, что я полулежала в его сильных руках. Спустя много лет я часто ощущала его нежное прикосновение и идущее от него тепло. На какое-то мгновение я почувствовала себя такой защищенной и склонилась к нему. Его теплая рука гладила мое ухо и он зашептал:

- Давай завтра встретимся? Ты придешь встретить меня с работы? Это недалеко от того места, где ты живешь: но только приходи непременно, или откажи мне сразу. И не опаздывай!

- Я охотно приду, - заверила я его, - но сейчас мне нужно пойти к подруге.

Нежный поцелуй подтвердил это обещание. Медленно высвободились мы из наших объятий, многозначительное пожатие рук - и он уехал. Рев мотора вывел меня из задумчивости. Еще наполовину пребывая в трансе, я помчалась так быстро, как только могла в непривычных для меня туфлях на "шпильках" и в действительно слишком узкой юбке, на условленную встречу.

- Ну, наконец-то! Я уж подумала, что тебя не пустили, - приветствовала меня подруга.

- Нет, нет, я просто кое-кого встретила.

- Ты не совсем в себе, что с тобой? Ты не радуешься празднику?

Мы были приглашены на день рождения. С огромными усилиями вернулась я в эту суматоху. Пока я не встретила Пеппи, пока мои воспоминания еще спали, я страшно радовалась предстоящему празднику. Обычно танцы доставляли мне огромное удовольствие, я любила компании. Здесь я чувствовала себя принятой, это возвышало чувство моего собственного достоинства. К тому же там было несколько юношей, которые мне очень нравились и которые меня интересовали. Но в один момент все эти чувства были вытеснены случайной встречей - все мои мысли кружились вокруг Пеппи.

Редко я возвращалась домой так точно к указанному сроку, как в тот вечер. На этот раз я была рада строгим предписаниям моей бабушки, которые позволили мне уйти из компании пораньше, не вызывая осуждения... Предназначенные для следующего дня указания падали на неплодородную почву. Хотя это мне было, в общем-то, не все равно и я не хотела обманывать маму и бабушку, но теперь я была убеждена, что должна действовать самостоятельно и отвечать за свои поступки. Мораль для меня состояла не из пустых слов. Но я знала с определенностью, что я, действительно, сделала бы все, чтобы снова завоевать Пеппи. Ведь я никогда не теряла его из виду. Его товарищи держали меня в курсе его дел. Информация функционировала настолько хорошо, что часто я даже знала, с какой девочкой он дружил. Однако меня он никогда не замечал. Теперь у меня в руках был огромный шанс, и я хотела действовать.

В эту ночь меня мучил крайне неспокойный сон, и я едва могла дождаться утра. Раньше чем обычно, я заняла нашу ванную комнату. Все должно было быть в порядке, потому что потом у меня не осталось бы времени и возможности что-либо изменить. Ведь после обеда я была не дома, а в Очаге, и там я не хотела никого информировать о своих намерениях. Быстро пила я свой кофе и еще быстрее неслась вниз по лестнице. Внизу поджидал соседский мальчик. Он сообщил мне, что его друг хочет со мной сегодня вечером встретиться. Однако это не вызвало у меня абсолютно никакой реакции. Я на бегу ему крикнула только, что очень спешу.

На уроках я никак не могла сосредоточиться. Минуты тянулись длинными часами. Наконец, школьный колокольчик прозвонил двенадцать часов. Есть я не хотела. Каждый кусок застревал у меня в горле, хотя еду такую я любила: картофельное пюре, рагу, морковь и салат. На десерт имелись еще карамельные головки, благо, они сами проскальзывали в рот. И сахар немного успокоил мои напряженные нервы. Всю работу по кухне я взяла на себя одна. Тут я могла вволю неистовствовать, никому я не была подотчетна и никто не ставил мне докучных вопросов. К моменту, когда мне снова нужно было в школу, чтобы отсидеть еще и послеобеденные часы, кухня была вычищена до блеска.

К моему великому облегчению, настало четыре часа. Со сгорбившейся спиной маршировала я к учительскому пульту, чтобы сообщить учителю, что в этот раз я хочу пропустить урок религии. Собственно, посещала я его добровольно, так как я была русской, исповедовала православие. К тому же, мне было не в первой его пропускать. Только чаще всего я не заявляла об этом. Результат моего хорошего намерения был теперь таковым, что не присутствовать учитель мне строго запретил. Я не знала, как этому воспротивиться - рьяно боролась с мыслью просто уйти, прогулять этот проклятый урок. И зачем только я вообще связалась с этим религиозным учением. За это получила вот такую благодарность. Как я должна была поступить? В конце концов, все-таки отсидела я на этом окаянном уроке. Ослушаться я не могла - это было небезопасно.

Какой мерой может быть измерена здесь, на земле, так называемая "справедливость взрослых", которую я испытала на своей шкуре, которую ощутил каждый ноготок моих пальцев, а некоторые даже кровоточили?

Уже через час я бежала так, будто за мной гнались, - никто и ничто не могло меня остановить. Немного перевела дух я только в автобусе. А тут, как нарочно, час пик, на дороге возникла пробка, пришлось трижды пересаживаться, а время летело.

Я готова была рвать на себе волосы от горя и досады. Наконец, я близка к цели - водитель объявил: "Вокзал Видинон". Сейчас я уже забыла название улицы, но память хорошо сохранила то чувство, с каким я ее искала. Но все мои усилия пропали даром - я стояла перед закрытыми, прочно запертыми на засовы дверями. Пеппи нигде не было. Увы, слишком поздно попала я на такое важное для меня, заранее обусловленное место встречи!

Все мое существо трепетало, земля, казалось, разверзлась у меня под ногами. Мой воздушный замок, моя заветная мечта - все безнадежно рухнуло! Горько рыдая, мчалась я все три остановки до дому. Во взглядах встречных прохожих я ловила беспокойство, сочувствие, многие спрашивали меня, что случилось, предлагали свою помощь. Но нет, никто и ничто уже не могло мне помочь. Меня терзала мысль, что я навсегда потеряла самое дорогое, самое любимое. Что еще могло сильнее потрясти мою юную душу? Всю дорогу я мечтала только об одном - забраться в свою постель и спрятаться там от всего мира.

...На следующее утро я едва проснулась. Я бы охотно пропустила школу. Но, как нарочно, сегодня урок по поварскому делу. С учительницей, которая вела этот предмет, мы все находились в состоянии затяжного конфликта. Хотя я любила готовить, угодить нашей наставнице было просто невозможно. Тем более, что иногда она давала нам очень трудные задания. Например, разрезать кусочек масла на миллиметровые ломтики. Пока мы в поте лица трудились, она стояла у нас за спиной с массивной линейкой в руках, и горе было той, которая допускала хотя бы маленькую неточность! Очень часто на нас сыпался град ударов и оскорблений. И, несмотря на все наши старания на уроках, эта вздорная женщина постоянно придиралась к нам, жаловалась на нас другим учителям. Так что между нею и ученицами шла нескончаемая скрытая война. Очень трудно было сохранять выдержку и мы всегда боялись как-нибудь сорваться и выйти из рамок предписанного поведения. Кстати, она собиралась стать женой одного своего коллеги, такого же "бешеного" учителя, как и она сама.

Помнится, на одном из занятий мы проходили "уборку пыли" - надо было водить по столу тряпкой точно по предписанию, начиная и заканчивая в заданном месте. И хотя я любила заниматься хозяйственными делами, такая казуистика казалась мне бессмысленной пыткой, бесполезной тратой времени. Особенно в моем тогдашнем состоянии.

Но случалось кое-что и похуже. Однажды наша "фроляйн" дошла до того, что ударила одну ученицу прямо по лицу. Девушка носила очки, поэтому инстинктивно подняла руки, чтобы защитить лицо. Учительница истолковала ее жест как попытку нанести ей удар. Боже, какую она закатила истерику - не у одной меня, наверное, катился по спине холодный пот. Девочки пытались ее успокоить и объяснить, что никто не собирался с ней драться, но все было тщетно. Громко причитая, взбешенная дама покинула школьную кухню. На следующем уроке она не удостоила нас ни единым взглядом, ни словом. Вскоре нас вызвали в школьный секретариат. Казалось, там поверили нашим объяснениям. Но отношения продолжали оставаться натянутыми, мы всегда держались с этой фурией официально, мы взвешивали каждое свое слово, просчитывая ее реакцию.

И вот в такую обстановку мне пришлось идти со своим горем. Обычно я не съедала весь обед, который мы готовили в школе, иногда мне позволяли взять с собой то, что оставалось. Как мы радовались дома этим крохам, ведь наша семья знала, что такое голод! Но после печального инцидента я не ждала от учительницы поблажек и нечего было думать просить разрешения взять с собой остатки еды. По всей вероятности, я услышала бы в ответ нечто очень обидное и как знать, смогла бы я сдержаться и не нагрубить в ответ. Нет, уж лучше голодать, чем терпеть унижения.

С такими невеселыми мыслями брела я в школу. Не заходя на кухню, устроилась в читальном зале, машинально взяла какую-то книгу. Но смысл ее не доходил до меня. Точно также я могла "прочитать" что-нибудь на любом иностранном языке. Плакать я тоже уже не могла. А после обеда у нас в этом же здании начинался урок домоводства. Мысль об этом была для меня невыносима. Я решила прогулять.

...Резче, чем обычно, зазвенел пронзительный школьный звонок, возвещая начало урока. Я направилась в гардероб и, как мне казалось, надежно укрылась среди одежды.

- У тебя нет занятий?- вопрос прозвучал так неожиданно, что до меня не сразу дошел его смысл. Надо мной склонилась фроляйн Штуки. Вопросительно, с резко поднятыми бровями, смотрела она на меня.

- Мне надо к зубному врачу, - быстро нашлась я.

- А ты предупредила учительницу? Нет? Тогда иди сейчас же извинись.

Послушно поплелась я по ступенькам, но лишь затем, чтобы постоять возле закрытой двери. Встреча с нашей фурией вовсе не входила в мои планы. Я тихонько, чтобы никто не услышал, спустилась по лестнице, но, неожиданно для себя самой, не убежала, а стала прогуливаться с вызывающим видом перед окнами класса. Окно было распахнуто, все меня видели и до меня ясно доносился истерический голос нашей фроляйн. Прибежала запыхавшаяся моя подруга и стала шептать мне на ухо, что учительница желает знать, почему я ушла с занятий без спроса. Я повторила свою выдумку про зубного врача, но сказала, что пойду не к школьному, а к другому. И мы расстались.

Даже сейчас, много лет спустя, размышляя над этим случаем, не могу понять, почему я не ушла тихонько, а стала демонстрировать свой протест. Надеялась ли я на какую-то помощь? Но на чью? В любом случае это была непростительная глупость. Мой демарш лишь еще больше разозлил учительницу и на следующий день она раскаркалась на всю школу, какая я у матери неряха, так как сбегаю с занятий по домоводству, и т.д. и т.п.

Но не это поразило меня, а совсем другое. Неожиданно в полной тишине прозвучал мой дрожащий, но решительный голос, который я сама слышала как бы со стороны:

- Пожалуйста, пожалуйста, никогда в моем присутствии не смейте оскорблять мою маму!

Красное от гнева лицо учительницы вдруг побелело, как мел. Я даже подумала, что она сейчас упадет на пол или лопнет от злости. Но ничего этого не произошло. Обстановка потихоньку нормализовалась и урок пошел своим чередом. После занятий она подошла ко мне и попросила, чтобы я никогда больше не говорила с нею в таком тоне. Заготовленные уже дерзкие слова для ответа так и остались у меня на языке. Инцидент был исчерпан. А Пеппи ничего не хотел обо мне знать, отказывался от разговоров, и я не имела возможности с ним объясниться. Все это как-то надо было пережить, выдержать. И я подружилась с одним из его многочисленных друзей в надежде хоть иногда видеть Пеппи. Действительно, я несколько раз его встретила. Но он проходил мимо меня так, как будто меня не существовало. Это причиняло мне безумную боль. Больше всего хотелось громко закричать: "Ну посмотри, это же я, я!" Но невероятными усилиями воли я сдерживалась и кажущееся спокойствие было у меня на лице. Это давало мне возможность, по крайней мере, видеть его глаза, слышать его голос...

Дружба с его товарищем быстро кончилась, как этого и следовало ожидать. Прошли месяцы, годы. Рана постепенно затянулась, но не до конца. При малейшем воспоминании она начинала кровоточить.