Библиотека

На улице "цурлинде"

Мы все время переезжали и я стала задумываться: другие люди также часто меняют квартиры или нет? Когда мы вселились в квартиру на улице Цурлинден, соседи нам сказали, что недавно здесь умерла старушка.

Квартирка была такой маленькой, что при расстановке мебели возникли проблемы. Бабушка, будучи очень суеверной, никак не хотела ставить кровать на том месте, где умерла старушка, объясняя, что тогда ее душа будет являться во сне тому, кто спит на этой кровати. Но другого места просто не нашлось. Лично меня это ничуть не пугало, скорее наоборот, мне не терпелось поскорее лечь на этом "нечистом" месте. Я вспомнила белые фигуры, явившиеся мне много лет назад в лесу, и мне показалось, что я смогу снова их увидеть. Я долго лежала без сна и лишь под утро начала дремать и медленно поплыла "туда" - в мир душ. Да, они явились мне снова - не было слов, только жесты, которые источали любовь и куда-то звали... Я совсем не ощущала свое тело - таким оно было легким, невесомым и от него шел звон колокольчиков. Из этого блаженного состояния меня вырвал резкий звонок будильника. После легкого колокольного звона его треск показался мне набатом. Я встала и, чтобы избежать расспросов о том, как прошла ночь, быстро собралась и убежала не завтракая. А эта кровать стала для меня особым местом. Каждый раз, оставаясь одна, я ложилась на нее и мечтала, фантазировала, погружалась в мир грез.

Бабушка часто делала покупки в маленьком магазинчике за углом, владелец которого был итальянцем. За это ее осуждали и, случалось, высказывали удивление: ну что можно купить у этого "чингге" - только импортные продукты. Но их же нельзя есть!

Что могла ответить бабушка, мы были тоже иностранцами! И ничто не мешало нам посещать аккуратный, аппетитный магазинчик! А я не понимала, почему у людей было такое пренебрежительное отношение к иностранцам, которое я с самого детства ощутила на своей шкуре. Так как бабушка была русской, то я нам с мамой частенько давали понять, что мы "не настоящие" швейцарцы. Но, несмотря на то, что я сама страдала от своего русского происхождения, я никогда не думала о русских плохо.

Некоторые, обычаи, уклад жизни, принятый в нашей полурусской семье, не вписывались в местный быт и это приводило порой к курьезам. Когда к нам приходили друзья, одни хвалили наш обед, наслаждаясь русской кухней, а другие не могли понять: "как можно это есть?" "Болгарский перец едят разве что "чингген", - услышала я как-то брезгливый возглас. Это прозвучало так, будто речь шла не о людях, а о свиньях.

В нашей квартире у меня были две маленькие комнатки, разделенные дверью. В одной я спала, другая служила мне для занятий. Здесь была одна замечательная вещь - радиоприемник очень старой модели. Моим любимым занятием было слушать его, разбирать и ремонтировать, когда он ломался. Вообще ремонт электроприборов лежал на мне. Я же чистила засорившийся унитаз и водопроводные трубы. Только уж в совсем безысходных случаях приглашался мастер.

В этой комнате пол был устлан бесчисленными покрывалами и подушками. Я сидела на них или лежала, слушала радио и фантазировала, или витала в моих снах. Такие сны наяву я могла по желанию растягивать надолго. Стоило только начать - и словно натягивалась какая-то тонкая ниточка, которая вела меня куда-то в даль, вне времени и пространства. Я проживала невероятные истории, воплощалась в каких-то героев, пыталась действовать так, как они могли бы это делать. Иногда в моем воображении разыгрывались целые романы. Теперь мне даже жаль, что я их никогда не записывала.

Иногда на меня накатывал стих чистоты и я принималась дома за основательную уборку: мыла и натирала паркет, чистила лестницу, надраивая ступеньку за ступенькой так, что они просто сияли от блеска. Соседи сверху и снизу были этим очень довольны, потому что я не ограничивалась только нашей частью, а мыла всю лестницу. Они меня так хвалили, что мне становилось стыдно. Ведь, в конце концов, я делала это не для них, а для своего удовольствия.

После такой уборки однажды я отправилась рано утром, еще до школы, за молоком. Сбегая по лестнице, как всегда, через две-три ступеньки, я поскользнулась и упала, но не придала этому значения. Возвращаясь обратно, я уже и думать забыла о своем падении. Однако наполненный до краев бидончик несла осторожно, стараясь не расплескать ни капельки. Чем больше я старалась, тем сильнее меня раздражали блестящие ступени, которые я сама же и начистила. И в какое-то мгновение напряжение обернулось неловкостью - и я полетела вниз, а молоко потекло белым блестящим Ручейком по ступенькам, как будто они и так не достаточно блестели. Я мысленно прощалась с молоком и с не такими уж малыми деньгами, за него заплаченными. Бабушка, напуганная грохотом, Уже тревожно выглядывала из двери:

- Ниночка, что случилось?

Я была испугана, меня жгло сознание вины. Угрюмо ответила, что молока больше нет. Взяв би-

дончик и заглянув в него, бабушка спокойно сказала:

- Ничего, нам с тобой хватит по чашечке. А потом я схожу, куплю еще.

Милая бабушка, как она понимала и любила меня!

Немного успокоившись, я собрала школьную сумку и стала осторожно спускаться по лестнице. Только теперь я почувствовала боль в спине, которая пронзала меня при каждом шаге: скорее всего, от ушиба копчика. К счастью, бабушка не заметила, с каким трудом я шла, иначе она бы оставила меня дома. Сгорбившись, ковыляя, как ведьма, добрела я до трамвайной остановки. Сумку нести было очень трудно, лучше всего было бы ее бросить. Но сознание необходимости, которое всегда было во мне сильно, не позволяло даже подумать об этом. Я только перекладывала свою ношу из руки в руку.

Прохожие смотрели на меня сочувственно и были очень доброжелательны. Помогали мне подниматься в трамвай, уступали место. Но достаточно было лишь раз сесть на жесткую скамейку, чтобы отказаться от дальнейших попыток. В течение последующих десяти дней хождение в школу и пребывание в ней стало настоящей пыткой. На улице и в трамвае мне приходилось отказываться от предлагаемой помощи, так как добровольные помощники, не сознавая того, своими прикосновениями причиняли мне боль. В школе я устилала свой стул многочисленными подушками. И то мне приходилось ухитряться сесть на свою обвязанную ногу - так, чтобы "драгоценный" копчик висел в воздухе. Сумку мне позволили оставлять в классе, под столом, и я забирала только то, что нужно было для домашнего задания. С каждым днем мне становилось легче ходить, а со временем прошло и все остальное.

Когда мне было уже 13 лет, новое несчастье случилось с бабушкой. Из-за нескольких переломов ноги она и так ходила с трудом, а тут еще упала и сломала ключицу. Мне пришлось помогать ей по утрам вставать, умываться, одеваться. Мне сначала было неловко, когда приходилось мыть интимные места, но я привыкла. Потом я готовила завтрак и мы садились за стол. Когда бабушка ела, ей тоже надо было помогать. И в случаях, когда мне надо было очень рано идти в школу, она до моего возвращения оставалась без завтрака. Несмотря на то, что мама тоже участвовала в уходе за бабушкой, мне было очень трудно успевать еще и учиться. Приходилось отказываться от свободного послеобеденного времени или по вечерам сразу из школы спешить домой. Признаться, этот отказ от привычных удовольствий давался мне нелегко. Иногда я стыдилась этой мысли, но самой себе врать не могла.

Однажды бабушке захотелось отведать жаркого. Она села со мной на кухне и стала давать указания что и за чем делать. Все шло совсем неплохо. Но потом мы обе отлучились из кухни. Когда я снова вернулась, от сковородки пахло как от старого паровоза. Это мне напомнило запах, который шел от нашей топившейся мазутом печи, когда в топку что-то попадало. Бабушка крикнула мне из комнаты, чтобы я подняла крышку и перевернула мясо. С большим трудом, неумело перевернула я этот кусок. Одна его сторона была совершенно черная, а вторая - золотисто-румяной. Подгоревшее я соскребла острым кухонным ножичком. Теперь жаркое должно было томиться в собственном соку. Приготовление гарнира из макарон и салата, который я уже делала раньше, было просто детской игрой. Я накрыла стол для моего самостоятельно приготовленного обеда и мы с большим удовольствием принялись за еду. Обед был превосходен, а я невероятно горда собой!

Недалеко от нас находился спорткомплекс, где тренировались знаменитые легкоатлеты. По субботам или воскресеньям я часто ходила смотреть на их тренировки. И даже если шел проливной дождь, меня невозможно было оторвать от этого зрелища. Восторженно смотрела я на спортсменов и училась у них. Больше всего я любила с ними плавать и прыгать с вышки. Причем, в последнем виде спорта я получила все значки, которые только можно было получить. Легкая атлетика была для меня возможностью всегда держать себя в форме. С удовольствием занималась я и акробатикой. К большому страху мамы и бабушки, я устраивалась дома между двумя кроватями и начинала свои упражнения. Так же усердно тренировалась я во время уроков физкультуры, которые остальные ученики посещали неохотно.

Иногда я приводила с собой маму, чтобы она понаблюдала за моими упражнениями. Вообще, я отличалась железной волей и то, за что бралась, мне всегда, за редким исключением, удавалось. Мое усердие приводило иногда к переутомлению и даже к травмам: однажды у меня порвалось сухожилие на бедре, в другой раз - на стопе.

Еще одно детское воспоминание согревает мне душу. Недалеко от нашего дома протекала река, в этом месте довольно бурная. Я часто бегала туда и прогуливалась вдоль берега или сидела на лавочках. У меня было всего несколько человек знакомых. Некоторое время я почти каждый вечер прогуливалась с одним молодым человеком. При этом мы не говорили почти ни слова - просто держались за руки и были счастливы. Это была совершенно своеобразная дружба. Она длилась недолго, но тем не менее, многое мне дала. Иногда мы говорили на философские темы и это каждый раз давало мне повод заглянуть в словарь, чтобы найти объяснение незнакомого слова. Вскоре этот юноша поступил в гимназию. Интересно, получился ли из него философ?