Творчество
Глава 32. Уингфолд и Хелен
Хелен попыталась заснуть, но не могла даже лежать спокойно. Несмотря на то, что она предпочла обратиться за советом к Джорджу, и несмотря на надежду, вспыхнувшую в ней благодаря тому, как он отнёсся к произошедшему, одна мысль о том, что в соседней комнате возле Леопольда сидит её кузен, наполняла её тревогой и беспокойством.
Сначала ей не давало покоя простое чувство, что эти двое вместе: ведь она так долго пыталась этому помешать. Затем она испугалась, что Леопольд убедит Джорджа в реальности своего преступления - а что Джордж как честный человек может посоветовать в этом случае? И самое главное: какую надежду на покой дадут Леопольду все его слова, кроме того, чтобы подвести его к вратам смерти и подтолкнуть к абсолютному ничто за её порогом? И потом, вдруг Джордж ошибается, и там всё же что-то есть? Каким бы ни было это «что-то», разве рассуждения её кузена помогут Леопольду хоть сколько-нибудь к нему подготовиться? Может быть, пока остаётся хотя бы малейшая возможность на жизнь после смерти, Леопольду лучше было бы умереть верующим подобно мистеру Уингфолду, а не неверующим подобно Баскому? Тогда, даже если после смерти ничего нет, хуже ему не будет; а если есть, то священник поможет ему хоть немного к этому подготовиться.
И тут Хелен впервые почувствовала, что немного боится своего кузена, что поддалась его влиянию или, вернее, позволяла ему думать, что он обладает над ней определённым влиянием, до тех пор пока не ощутила внутри какого-то неясного раздражения. Да, он очень славный - но готова ли она передать ему бразды своей жизни? Сможет ли она всегда следовать его принципам, если они поженятся? Но эта мысль лишь лёгким облачком скользнула по поверхности её сознания, потому что главной её заботой оставался Леопольд, на которого она сейчас почти сердилась, и это донельзя её огорчало.
Вот какие чувства бродили в её душе, когда горничная постучала в дверь и сказала, что мистер Уингфолд дожидается в библиотеке. Хелен немедленно решила к нему спуститься.
Уингфолд ждал её прихода с трепещущим сердцем. Он был не вполне уверен, его ли это дело - говорить с ней о её долге, но что-то неотступно побуждало его к разговору: ему была невыносима сама мысль о том, что мисс Лингард пойдёт по тропе неправедности. Даже в самых простых жизненных вопросах одному человеку весьма нелегко сообщить другому, в чём состоит его долг. А тут от природы застенчивый и сомневающийся в себе мужчина отважился обличать и наставлять женщину, чьё присутствие действовало на него с невероятным могуществом и теперь, когда страдания смягчили её красоту, стало в десять раз сильнее!
Она вошла, бледная и голубоглазая, с неспокойным, но горделивым видом; явно борясь с сомнениями, но с неким полудоверием в чертах и движениях, с горькими складками возле рта и веками и плечами, опущенными от усталости и печали, и священник почувствовал, что готов преклониться перед ней уже из одного сострадания к её полному достоинства горю.
По натуре Томас Уингфолд был более других склонен помогать ближнему, но до сих пор история его детства, отсутствие друзей, уверенности, убеждений, принципов и жизненных целей не давали этой склонности воплотиться на деле. Но теперь, словно бьющая из земли вода, отыскавшая себе русло и мгновенно набравшая силу, эта тяга служить ближнему, до сих пор запертая в душе, властно заявила о себе. Теперь, когда он немного лучше понимал человеческое сердце и умел распознавать за выражением чужого лица прутья клетки, в которой томилась пленённая душа, сердце его загорелось любовью к беспомощным. И если в этой любви и было какое-то желание стать благодетелем, стремление к власти, тщеславие, гордость от собственного влияния или желание быть главным источником добра и безраздельно править своим маленьким царством помощи нуждающимся, эту болотную поросль в самом скором времени всё равно ожидала бы бесславная смерть, ибо единственное солнце, несущее пшенице жизнь, а плевелам смерть, есть лик Иисуса Христа а Уингфолд с каждым днём всё больше и больше жил в Его присутствии.
И вот в его жизни появилась Хелен, которая нуждалась в помощи больше, чем все другие люди, чья история была ему известна, - даже, пожалуй, больше, чем Леопольд! - и он с уверенностью надеялся, что сможет указать ей верный источник сил и света. Но теперь, когда она стояла перед ним, измученная, заплаканная и гордая, явно обвиняя его в
жестокости и бессердечии по отношению к своему брату; когда в душе он чувствовал, что его влияние на Леопольда вызывает у неё жгучую ревность, что она не любит и даже презирает его, ему понадобилось сделать над собой немалое усилие, чтобы не напустить на себя вид, соответствующий её нынешнему о нём представлению, но покорно смириться с несправедливостью её суждений.
Однако когда чистым усилием воли он поднялся над своей слабостью и прямо и открыто посмотрел ей в лицо, внутри его поднялась новая ревность к самому себе: Хелен стояла перед ним такая прелестная, такая манящая и в десять раз более женственная в своей печали, что ему пришлось строго следить за собой, чтобы малейший интерес к ней как к женщине не вторгся в сферу простого человеческого участия, не выделяющего благосклонным взглядом ни иудея, ни еллина, ни князя, ни крестьянина - ни даже мужчины или женщины! - а знающего лишь одно человеческое сердце, способное любить и страдать. Правда здесь ему помогла его естественная скромность: он смотрел на Хелен как на страдающую богиню, благородную, величественную, прекрасную и не ведающую лишь одной тайны, из которой он, идущий по стопам Освобождённого Прометея, узнал лишь первые строки, прерывистые, но могущественные, и теперь страстно хотел отыскать какой-нибудь способ поведать ей об этом могуществе. Кроме того, чтобы помочь той, которая сейчас взирала на него с далёкой высоты сознательного превосходства, ему придётся убедить её в том, что казалось ей невыносимым унижением! Обстоятельства решительно уберегали его от всякой опасности предложить ей такие уверения в своём сочувствии, которые она сочла бы нежеланными.
Самую лучшую помощь женщине действительно может оказать подходящий мужчина. Однако не менее верно и обратное, так что мужчине, дерзающему предложить женщине помощь, следует поостеречься. Если он не способен призвать её к самому трудному и тяжёлому долгу, лучше ему воздержаться от совета, даже если она просит о нём сама.
Однако Хелен пришла не для того, чтобы просить у Уингфолда совета. Ничего подобного ей сейчас не хотелось. Она действительно устала от безнадёжной борьбы, и пока на горизонте не мелькнул лучик надежды на возможную помощь кузена, видела перед собой лишь мрак неизбежного крушения. Но возродившееся упование на Джорджа вызвало в ней новый прилив негодования на Уингфолда, вторгшегося к ней с тем, что она сочла непрошеным советом. Но несмотря на всё негодование, страх и боязнь, некий внутренний голос упорно твердил ей, что не её кузен, а именно священник сможет вывести Леопольда к тем местам, где растут травы утешения. Поэтому сейчас она вошла в библиотеку с чувством замешательства, душевного разлада и неуверенности.
Уингфолд встал, поклонился и сделал шаг или два ей навстречу. Он не стал протягивать ей руку, думая, что это может быть ей неприятно, и Хелен не протянула ему свою. Она грациозно наклонила шею и жестом предложила ему сесть.
- Надеюсь, мистеру Лингарду не стало хуже, - сказал Уингфолд.
Хелен вздрогнула. Неужели что-то произошло, пока её не было рядом?
- Нет. А почему ему должно стать хуже? - ответила она. - Вам что-то сказали?
- Нет, ничего; только мне не разрешили к нему подняться.
- Я оставила его с мистером Баскомом, полчаса назад, - сказала Хелен, не желая, чтобы он обвинял её в том, что это она запретила принимать его.
Уингфолд невольно вздохнул.
- Я вижу, вы не считаете общество этого джентльмена полезным для моего брата, - проговорила она с тусклой, почти горькой улыбкой.
- Он не причинит ему вреда. По крайней мере, я не думаю, что вам стоит этого бояться.
- Почему вы так полагаете? Ни один священник не может считать воззрения мистера Баскома безвредными, а он ни в коем случае не станет их скрывать.
- Человек, у которого на душе лежит столь тяжкое бремя, как у вашего брата, не станет воображать, что ему стало легче из-за того, что кто-то добавит к этому бремени пару-тройку свинцовых слитков. Когда всё хорошо, человек может принять за крылья саван, висящий на его плечах, но когда наступает час нужды и ему нужно взлететь, ошибиться ему будет трудно. Нет, мистеру Баскому не увести Леопольда с верного пути.
Хелен побледнела. Она как раз надеялась, что Леопольда удастся увести с этого пути, по крайней мере, настолько, чтобы он не выдал себя властям.
- Сейчас меня больше страшит не его влияние, а ваше, - добавил Уингфолд.
- И какое же дурное влияние я, по-вашему, способна оказать? - спросила Хелен с ледяной улыбкой.
- Вы хотите, чтобы он повиновался не собственной совести, а вашей.
- А что, моя совесть хуже, чем у Леопольда? - спросила Хелен, но так, будто его ответ был ей совершенно безразличен.
- Она чужая, и этого достаточно. Только его собственная совесть и никакая другая может подсказать ему, как поступить.
- Тогда почему не предоставить ему действовать, как он сочтёт нужным? - горько откликнулась Хелен.
- Именно этого я у вас и прошу, мисс Лингард. Мне хотелось бы, чтобы вы поостереглись прикасаться к жизни этого несчастного юноши.
- Прикасаться к его жизни! Да я с радостью отдала бы свою жизнь, чтобы спасти его! Это вы призываете его выбросить её на ветер!
- К сожалению, мы с вами по-разному понимаем эти слова. Вы называете жизнью те несколько лет, которые ему суждено прожить в этом мире, а я.
- А вы имеете в виду миллионы лет, о которых ничего не знаете, в каком-то непонятном месте, откуда не вернулся ещё ни один человек! К тому же, судя по вашим словам, это не жизнь, а сущее несчастье!
- Простите, но это лишь ваше мнение о том, какой смысл я вкладываю в это слово. Это не так. На самом деле, я говорю вовсе не об этом. Говоря о жизни Леопольда, я думал не о том, что есть здесь или будет там, что есть сейчас и что будет потом. Вы поймёте, что я имел в виду, если вспомните, как загорелись его глаза и зарумянились щёки, когда он наконец-то решился сделать то, что уже давно казалось ему долгом. Когда я увидел его на следующий день, глаза его всё так же светились, и все черты его лица дышали хрупкой надеждой. Из призрачной тьмы, населённой бесами, существование начало превращаться для него в весеннее утро; из послушания и самоотречения начала пробиваться жизнь - жизнь, полная сознательного благоденствия, закона, порядка и покоя. Его воскресение было совсем близко. Но вы, а теперь ещё и мистер Баском, всеми силами мешаете этому воскресению. Вы уселись на могильный камень Леопольда, чтобы не дать ему подняться. И ради чего? Ради того, чтобы он, выйдя из могилы, чтобы открыть всем правду, не навлёк позор на себя, на вас и на вашу семью!
- Сэр, вы забываетесь! - воскликнула Хелен, возмущённо выпрямляясь в полный рост и даже немного больше.
Уингфолд подошёл к ней на шаг ближе.
- Я призван говорить правду, - сказал он, - и потому обязан предостеречь вас: вам никогда не обрести душевного покоя, пока вы не научитесь воистину любить своего брата.
- Любить моего брата! - Хелен почти сорвалась на крик. - Да я умру за него!
- Тогда, по крайней мере, пусть за него умрёт ваша гордыня! - ответил Уингфолд с некоторым негодованием.
Ничего не ответив, Хелен вышла из библиотеки, и Уингфолд немедленно покинул дом. Но не успела она закрыть за собой дверь и снова повалиться на постель, как сердце начало шептать ей, что священник прав. Однако чем больше она это чувствовала, тем упорнее не желала признаваться в этом себе самой: это было просто невыносимо.
Назад | Оглавление | Далее |