Творчество

Глава 12. Призыв

Пока Уингфолд шёл домой, в его прежние размышления влилась новая струя. Им за­владело человеческое страдание - не его собственное, и не страдание человечества, а страдание мужчин и женщин. Тайное оно было или явное, не имело значения: в мире су­ществовали сердца, чьи терзания вырывались наружу безумными воплями, и чья тоска от­ражалась на безрадостных лицах, как у Хелен Лингард. Может быть, такие сердца стенают и корчатся от боли и в тех домах, мимо которых он шагает, и даже если бы сердца эти бы­ли ему известны, даже если бы он знал, что за вампир сосёт из них кровь, он ничего мог бы сделать ради их облегчения.
Ему действительно трудно было вообразить, во что превратится жизнь такой леди, как мисс Лингард, со всех сторон охраняемой комфортом, если в тихое течение её реки, струящейся меж мирных лугов, вдруг ворвётся устрашающее чудовище, поднявшееся из
древнего океана хаоса. А сколько их, должно быть, в мире - сколько их даже на британ­ских островах - даже в Гластоне! - этих людей, чьи сердца, пусть не разрываемые угрызе­ниями совести и не сокрушённые тяжким чувством вины, всё равно осознают собствен­ную желчность, но не знают никого, кто мог бы своей лучезарностью осветить их тёмные углы!
Уингфолда охватила печаль о судьбах своих собратьев. Он всегда был человеком добрым, но до сих пор никогда не помышлял ни о чём подобном. У него были свои беды и он, как мог, с ними справлялся; вообще, люди должны сталкиваться с неприятностями, иначе они станут невыносимыми из-за своей гордыни и наглости. Но теперь, когда Уинг- фолд впервые увидел проблески света в дальнем конце мрачной пещеры, где он, как не­давно обнаружилось, был похоронен заживо, одновременно он начал ощущать, как несчастны должны быть те, кто бредёт по жизни на ощупь, без единой искры надежды в незрячих глазах.
Уингфолд не совершил ни одного преступления, но сделал достаточно для того, чтобы познать горечь стыда и бесчестия, и потому, если в сердце мира всё-таки не ока­жется любящего человеческого сердца, с радостью (если она вообще возможна при таком положении дел) принял бы теории Джорджа Баскома, чтобы упасть в челюсти мрака и сгинуть навеки. Насколько же хуже должно быть тем, кто совершил какое-нибудь ужас­ное злодеяние, или такое злодеяние совершил кто-то из близких и дорогих им людей! Найдётся ли им облегчение, надежда, просветление? Сколько червей тревоги и страданий постоянно вылупляется в гадючьем гнезде человеческого сердца! Нет, ему непременно нужно какое-то убежище! И если Спаситель ещё не приходил, измученный мир человече­ских сердец громко взывал о его приходе невыразимыми стенаниями. Что бы сделал Бас­ком, соверши он убийство? Или соверши убийство кто-то другой, что он мог бы сделать для него? Даже если всё это выдуманные басни, то, по крайней мере, выдумали их из-за того, что люди нуждаются в Спасителе, к Которому может прийти любой, немедленно, без рекомендаций и верительных грамот. Но нет, если всё это ложь, те, кому действитель­но нужна была помощь, не могли её придумать: ведь им даже сейчас нелегко в неё верить. Да, миру сильно не повезло, если в нём нет того, кто своим прощением мог бы остановить содеянное зло! Только что пользы в этом прощении, если осознание совершённого пре­ступления продолжает жечь преступнику душу? Да и кто пожелает, чтобы дорогой ему человек перестал чувствовать весь ужас того, что натворил? Как можно радоваться тому, что преступный друг снова научился смеяться, потому что наконец-то отогнал от себя воспоминание о своей скверне? Неужели друзьям будет приятно видеть его возрождаю­щееся самодовольство, и они станут искать его общества из-за той мудрости, которую он почерпнул в познании зла? Скорее, наоборот: тот, кто усерднее всех старался утешить преступника в муках совести, сейчас первым отшатнётся от его порога. Но если Бог есть - и такой Бог, Который, как учат христиане, послал в мир собственного Сына, позволил Ему появиться среди нас в одеждах человеческой плоти, которую так легко пронзить, что­бы Он принял на Себя на себя всё, что ждёт бога послушания среди сынов противления, поглощая их грехи Своим бесконечным терпением и возвращая их Отцу медленным, ма­лообещающим и утомительным обновлением, - то, уж конечно, такой Бог не стал бы тво­рить людей, если бы знал, что некоторые из них согрешат так, что даже самая преданная Его любовь не сможет искупить их от ужаса содеянного!.. И с этой мыслью в памяти его встали слова: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас».
Сердце его переполнилось. Он принялся усердно размышлять над ними и, придя домой, отыскал их в Евангелии. Неужели какой-то человек и вправду произнёс такие сло­ва? Если да, то либо он был самым самонадеянным из смертных, либо действительно мог сделать то, что обещал. А если так, то увидеть такого Человека и не поверить ему - зна­чило бы погубить в себе самую способность верить и уже никогда и никому не доверять. А ведь Он по самой Cвоей безгрешности должен знать, что ничто не выматывает и не да­вит так тяжко, как зло и преступление, и что Сам Он способен в полноте праведности, не
прибегая к уловкам забвения или фальшивого самомнения, снять с людей это сокруши­тельное бремя и дать им покой.
«И при всём этом, - подумал священник с некоторой долей самобичевания, - на каждого, кто отправится к Нему, чтобы обрести покой, найдётся тысяча вопрошающих: "Икак же Он это сделает?».. Как будто они способны это понять!»