Творчество

Глава 9. Осенние каникулы

Последний день семестра был днем предотьездной суеты. Все здание школы было отдано сундукам и упаковке вещей. Миссис Нипсон сидела у себя за столом, выписывая счета и выслушивая просьбы о распределении комнат на следующий семестр. Мисс Джейн пересчитывала учебники и атласы, обращая внимание на каждое чернильное пятно или загнутый уголок страницы. Девочки бегали по дому в поисках забытых вещей, решали, что взять с собой, а что оставить, договаривались, кто с кем будет гулять предстоящей зимой. Все правила распорядка были забыты. Белла дважды съехала вниз по перилам лестницы и не получила замечания, а Роза Ред, обхватив Кейти за талию, в вальсе прошлась с ней вдоль всего Квакер-коридора.
— Я до того счастлива, что мне хочется кричать! — объявила она, когда, повернувшись последний раз, они оказались прижатыми к стене. — Какая прелесть — каникулы! Но, Кейти, ты, похоже, совсем не рада.
— Ты же знаешь, мы едем не домой, — ответила Кейти довольно печально. Они с Кловер не так радовались приходу каникул, как остальные девочки. Провести месяц с миссис Пейдж и Лили было, разумеется, совсем не то, что провести его с папой, Элси, Джонни, Дорри и Филом.
Но на следующее утро, когда к школе подъехал большой дилижанс и его заполнили девочки, когда миссис Нипсон встала в дверях и ласково махала рукой на прощание, а горничные, вытиравшие пыль в комнатах верхнего этажа, размахивали из окон своими тряпками, девочки обнаружили, что общее волнение передалось и им, и всей душой предались веселью, которое усиливалось по мере того, как дилижанс удалялся от школы. Все чувствовали себя такими счастливыми и добродушными, что некоторые даже посылали воздушные поцелуи мисс Джейн.
Не часто встретишь на железной дороге такую необузданную компанию пассажиров. Им предстояло всем вместе доехать до узловой станции, и мистеру Грею, отцу Эллен, чьим заботам миссис Нипсон поручила всю компанию, приходилось прилагать множество усилий, чтобы поддерживать хоть какой-то порядок. Это был робкий немолодой джентльмен, и, как заметила Роза, своим видом он напоминал степенную курицу, которая вдруг обнаружила, что отвечает за поведение целого выводка утят.
— Ах, что вы! — слабо протестовал он. — Вы хотите купить еще сластей? Вы не думаете, что столько орехов может быть вредно для вас?
— Нет-нет, сэр, — ответила Роза, — орехи никогда еще мне не повредили. Я могу есть их тысячами! — Но так как в этот момент в вагон вошла полная дама и сделала несколько шагов к свободному месту рядом с Розой, та дико выкатила глаза и сказала: — Извините, но, пожалуй, мне лучше сесть с краю, чтобы я легче могла выйти, если у меня будет припадок.
— Припадок! — вскрикнула полная дама и удалилась со всей поспешностью. Роза засмеялась с плутовским видом девочки прыснули со смеху, а мистер Грей явно содрогнулся.
— Она действительно подвержена припадкам? — шепнул он дочери.
— О нет, папа! Это все ее шалости! — извиняющимся тоном сказала Эллен, смеявшаяся вместе со всеми. Но мистер Грей не чувствовал себя спокойно и был очень рад, когда они добрались до узловой станции и половина его беспокойных подопечных пересела на другой поезд.
В шесть часов они прибыли в Спрингфилд. Полдюжины пап ожидали там своих дочерей, поезда уже были поданы на посадку, последовал хор прощальных восклицаний. Мистер Пейдж был всецело поглощен Лили, которая непрестанно целовала его и болтала без умолку, так что он не замечал ничего другого. Луизу увел ее дядя, в доме которого она должна была переночевать, а Кейти и Кловер оказались совсем одни. Им не хотелось мешать Лили, и они отошли в сторону и сели на скамью, остро ощущая свое одиночество и тоску по дому; и хотя ни одна не сказала этого, я уверена, что они думали о папе.
Это продолжалось лишь минуту. Мистер Пейдж заметил их и, подойдя, так любезно приветствовал, что чувство заброшенности мгновенно исчезло. Как оказалось, им предстояло провести ночь в той же гостинице, где полгода назад они впервые встретились с Лили. Мистер Пейдж взял их саквояжи, и все пошли к гостинице, где для них уже были заказаны комнаты.
Они поднялись наверх, чтобы умыться и причесаться, а затем спустились в столовую.
— Скорей за вафли, — шепнула Лили.
Она заказала столько еды и таким трагическим тоном объявила себя «умирающей от голода», что два улыбающихся официанта сразу бросились на помощь и посвятили себя обеспечению ее нужд. Всё новые хрустящие вафли, одну горячее другой, приносили эти многострадальные официанты, пока не иссяк даже аппетит Лили и она была вынуждена признать, что не может больше проглотить ни куска. Достигнув этой высшей точки, они прошли в гостиную, где девочки сели у окна понаблюдать за людьми на улице, которая после тихого Хиллсовера казалась блестящей и людной, как Бродвей.
Людей в гостиной было немного. Поодаль сидела за столиком серьезного вида пара, а по комнате бегал хорошенький мальчик в бархатной курточке. На вид ему было лет пять, и Кейти, очень любившая детей, протянула руку, когда он пробегал мимо, поймала его и посадила себе на колени. Он не выглядел робким и взглянул ей в лицо серьезно, как взрослый.
— Как тебя зовут, дружок? — спросила она.
— Дэниел Д'Обиньи Спаркс, — ответил мальчик чопорно, отчетливо выговаривая слова.
— Ты живешь в этой гостинице?
— Да, мэм. Я остановился здесь с моими родителями.
— Что же ты здесь весь день делаешь? Есть здесь маленькие мальчики, с которыми ты можешь поиграть?
— Я не хочу играть ни с какими маленькими мальчиками, — ответил Дэниел Д'Обиньи с чувством собственного достоинства. — Я предпочитаю общество моих родителей. Сегодня мы ходили на прогулку. Мы осмотрели красивую оранжерею в окрестностях города. Там есть Victoria Regia. Я много слышал об этом чудесном растении, а в последнем номере лондонского «Musee» есть его изображение, представляющее маленького чернокожего ребенка, стоящего на одном из листьев. Мой папа выразил мнение, что это невозможно, но когда сегодня мы увидели это растение, то убедились, что в иллюстрации не было никакого преувеличения. Размер листа таков, что маленький ребенок вполне может стоять на нем.
— Ну и ну! — воскликнула Кейти, чувствуя себя так, словно случайно посадила себе на колени пожилого университетского профессора. — Простите, а сколько вам лет?
— Почти девять, мэм, — отвечал мальчуган с поклоном.
Кейти в смятении не знала, как продолжить беседу, и позволила ему соскользнуть с ее колен. Но мистер Пейдж, которого очень позабавил этот разговор, решил продолжить его. Дэниел, вскарабкавшись на стул и скрестив свои короткие ножки, беседовал со всей серьезностью старика. Речь шла главным образом о нем самом — его вкусах, его приключениях, его взглядах на науку и искусство. Иногда он упоминал о папе и маме, а один раз заговорил о своем дедушке.
— Мой дедушка с материнской стороны, — начал он, — был замечательным человеком. В юности он несколько лет провел во Франции. Он был там во время революции и даже присутствовал при казни несчастной королевы Марии Антуанетты см. примечание 47. Конечно, это было не преднамеренно. Так вышло случайно. Мой дедушка сидел у цирюльника — ему подстригали волосы. Вдруг он увидел, что мимо идет большая толпа, и вышел, чтобы узнать, в чем дело. Толпа была такой огромной, что ему не удалось выбраться из нее. Его унесло помимо его воли, и не только унесло, но и вынесло вперед, так что он был принужден стать свидетелем всех подробностей ужасной сцены. Он часто рассказывал моей маме, что после казни когда палач показал голову королевы народу, глаза ее были открыты и было в них выражение не боли, не страха, но огромного удивления.
Этот исторический анекдот вызвал «огромное удивление» у выслушавшей его компании. Мистер Пейдж усмехнулся, сказав: «Ну и ну!», встал и вышел из комнаты. Девочки высунулись в окно, чтобы можно было посмеяться украдкой. Дэниел смотрел на их вздрагивающие плечи с недоуменным видом, пока серьезного вида пара, которая уже несколько минут с тревогой смотрела на происходящее, не подошла и не напомнила чудо-ребенку о том, что ему пора спать.
— Доброй ночи, юные леди! — снисходительно прозвучал его голосок. Лишь у Кейти хватило самообладания ответить на его слова. Было приятно узнать, что Дэниел вообще ложится спать.
На следующее утро они увидели его за завтраком. Он сидел между родителями и ел хлеб с молоком. Увидев девочек, он поклонился им из-за своей чашки.
— Отвратительный маленький педант! Им следовало бы заспиртовать его как диковинку. Больше он ни на что не годится, — заметил мистер Пейдж, который нечасто выражался о ком бы то ни было с подобной резкостью.
Луиза присоединилась к ним на станции. Ей предстояло проехать оставшуюся часть пути под опекой мистера Пейджа, и Кейти была очень встревожена поведением Лили по отношению к Луизе. С каждой милей Лили держалась все более холодно и все менее вежливо. К тому времени, когда они добрались до Ашборна, Лили стала просто груба.
— Поскорей приезжайте навестить меня, девочки, — сказала Луиза, когда они расставались на станции. — Я очень хочу, чтобы вы познакомились с моей мамой и с малышкой Дейзи. Ах, вот и папа! — Она бросилась к высокому симпатичному мужчине, который нежно поцеловал ее, пожал руку мистеру Пейджу и, приподняв шляпу, приветствовал Лили. Та едва кивнула в ответ.
— Пансион — такая гадость! — заметила Лили чуть позже. — Приходится общаться с людьми, которых и знать-то не желаешь, — людьми совершенно не нашего круга.
— Как ты можешь говорить такие глупости? — возмутился ее отец. — Эгнью вполне достойные люди, а мистер Эгнью — умнейший человек из всех, кого я знаю.
Кейти была рада, что мистер Пейдж сказал это, но Лили с недовольным видом пожала плечами.
— Папа слишком демократичен, — шепнула она Кловер. — Его ни капли не интересует, кто те или иные люди, были бы они только умные и достойные.
— Ну, а почему это должно быть иначе? — возразила Кловер, вызвав у Лили еще большее неудовольствие.
Ашборн был большим и богатым городом, раскинувшимся на склонах живописной горы под сенью прекрасных вязов. Пока экипаж везих по улицам, Кейти и Кловер мельком видели оранжереи, обсаженные кустами аллеи, красивые дома с эркерами и верандами.
— Это наш дом, — сказала Лили, когда экипаж свернул в большие ворота. Лошади остановились, и мистер Пейдж спрыгнул на землю.
— Вот мы и дома, — сказал он. — Осторожно, Лили, не ушибись. Ну, дорогие мои, очень рады наконец видеть вас в нашем доме.
Девочки были рады этому любезному приветствию, так как их немного ошеломили размеры и великолепие дома и они несколько оробели. Им еще не доводилось видеть ничего подобного. В холле были мраморный пол, бюсты и статуи. С обеих сторон открывались двери в большие залы, а миссис — Пейдж вышла им навстречу в тяжелом шелковом платье со шлейфом и в кружевах. Вид у нее был такой, словно она оделась для приема гостей.
— Наша гостиная, — объявила Лили, в восторге от того, что девочки так поражены. — Великолепная, правда? — Она ввела их в пышно обставленную, но неуютную и холодную комнату, где все ставни были закрыты, шторы опущены, а вся мебель спрятана в полотняные чехлы. Даже рамы картин и зеркала были зашиты в чехлы, чтобы их не засидели мухи Лишь бронзовые и алебастровые украшения на камине и etagere см. примечание 48 призрачно поблескивали в тусклом свете. Кейти подумала, что комната производит гнетущее впечатление. Невозможно было представить, чтобы кто-то сел здесь читать или шить или заниматься еще чем-нибудь приятным; впрочем, комната, вероятно, и не предназначалась для этого. Миссис Пейдж вывела их из гостиной, и они проследовали за ней в другую, меньшего размера, комнату, куда вела дверь в задней части холла.
— Ну как, нравится вам Хиллсовер, Кейти? — спросила миссис Пейдж.
— Очень нравится, мэм, — ответила Кейти, но без энтузиазма.
— Да, нужно время, чтобы избавиться от домашних привычек, — сказала миссис Пейдж, покачав головой. — Трудно научиться ладить с молодыми, после того как столько времени прожила с людьми более старшего возраста и переняла их привычки. Со временем тебе больше понравится в пансионе.
В глубине души Кейти сильно в этом сомневалась, но ничего не сказала в ответ. Вскоре после этого Лили предложила отвести их наверх в комнату. Сначала она показала им три большие изысканно обставленные спальни, которые, как она объяснила, предназначались для важных гостей, а затем провела в другую, гораздо меньшую, расположенную в крыле здания.
— Мама всегда отводит ее для моих подруг, — заметила Лили. — Она говорит, что эта комната вполне хороша для школьниц, чтобы им в ней беситься.
— Что она имеет в виду? — в негодовании воскликнула Кловер, когда дверь за Лили закрылась. — Мы не бесимся!
— Понятия не имею, — ответила Кейти, которая тоже была рассержена. Но скоро она засмеялась: — Люди такие забавные. Не обращай внимания, Кловер. Комната совсем неплохая.
— Как ты думаешь, мы должны распаковать вещи и переодеться? Или можем спуститься прямо так, в наших дорожных платьях? — спросила Кловер.
— Не знаю, — ответила Кейти неуверенно. — Может быть, лучше переодеться. Тетя Оливия всегда так наряжается! Вот твое голубое муслиновое, под самой крышкой сундука. Ты можешь надеть его, а я — мое фиолетовое.
Девочки были рады, что переоделись, так как этого от них, очевидно, ожидали. Лили сделала прическу и нарядилась в новое белое платье. Миссис Пейдж оглядела платья Кейти и Кловер и сказала, что голубое — прелестно, но оборки совсем вышли из моды, и все нужно носить с баской. Она предполагала, что им понадобится куча новых вещей, и уже пригласила для них портниху.
— Спасибо, — ответила Кейти, — но, я думаю, нам ничего не нужно. У нас есть зимние платья, сшитые перед тем, как мы уехали в школу.
— Зимние платья! С прошлой весны! Дорогая, о чем ты думаешь? Они, должно быть, совершенно немодные.
— Вы понятия не имеете, как мало жители Хиллсовера знают о модах, — ответила Кейти, смеясь.
— Но, дорогая, сделай это ради себя самой! — воскликнула миссис Пейдж, огорченная этими беззаботными заявлениями. — Завтра я посмотрю на ваш гардероб и тогда буду знать, что вам нужно.
Кейти не решилась сказать «нет», но все в ней восстало против этого. Когда чаепитие было в самом разгаре, открылась дверь и вошел мальчик.
— Как ты поздно, Кларенс, — сказал мистер Пейдж, а миссис Пейдж нахмурилась и заметила: — Кларенс опаздывает нарочно. Право же, он заслуживает, чтобы его оставили без ужина. Закрой дверь, Кларенс. Помилуй! Зачем так хлопать! Когда ты научишься закрывать дверь как следует? Это твои кузины — Кейти и Кловер Карр. А теперь посмотрим, можешь ли ты пожать им руки как джентльмен, а не как мальчишка от плуга.
Кларенс, коренастый, веснушчатый мальчик лет тринадцати, с рыжеватыми волосами и рыжеватыми отблесками в глазах, казалось, был очень рассержен этим заявлением матери. Он не стал пожимать руки кузинам, но, подняв плечи, пробормотал угрюмо: «Как поживаете?», сел за стол и без промедления уткнулся в стакан с молоком. Мать с отвращением вздохнула.
— Ну что ты за мальчик! — сказала она. — Твои кузины подумают, что тебя совершенно не воспитывают. Но это не так, я потратила на тебя в два раза больше сил, чем на Лили. Я прошу прощения за него, Кейти. Но бесполезно пытаться учить мальчиков вежливости!
— Вы так думаете? — сказала Кейти, вспоминая Фила и Дорри и не понимая, что миссис Пейдж имеет в виду.
— Привет, Лили! — бросил Кларенс, только теперь заметив сестру.
— Как поживаешь? — отозвалась Лили небрежно. — Я как раз думала о том, сколько времени пройдет, прежде чем ты соизволишь заметить мое существование.
— Я тебя не видел.
— Я знаю, что не видел. Кто еще так может? Что есть у тебя глаза, что нет…
Кларенс бросил на нее сердитый взгляд и продолжал есть. Но мать, казалось, была не в силах оставить его в покое. «Кларенс, не бери так много в рот! Кларенс, прошу тебя пользоваться салфеткой! Кларенс, ваши локти на столе, сэр! Кларенс, не пытайся говорить, пока не проглотишь весь хлеб, что у тебя во рту!» — звучало поминутно. Кейти было очень жаль Кларенса. Конечно, манеры его были из рук вон плохи, но казалось ужасным, что к ним постоянно привлекали общее внимание.
Вечер прошел довольно скучно. Гостиная производила впечатление приведенной в порядок исключительно для гостей, отчего все держались чопорно. Миссис Пейдж не шила, не читала, а просто сидела в кресле, словно леди с модной картинки, и задавала вопросы о жизни в Хиллсовере. На некоторые из них было нелегко ответить, например: «Есть ли у вас другие близкие подруги в школе, кроме Лили?» Около восьми часов пришли два очень молодых джентльмена, увидев которых полусонная до этого Лили оживилась и стала болтлива. Один из них был тот самый мистер Джордж Хикмен, чей отец был женат на сестре свояченицы мистера Пейджа, и это неким непостижимым образом делало его «двоюродным братом» Лили. Он был студентом Эрроумауского колледжа и, казалось, имел такой запас шуток, над которыми им с Лили нужно было посмеяться, что вскоре они удалились на диван в глубине гостиной, где беседовали шепотом. Другой молодой человек, представленный девочкам как мистер Илс, остался развлекать остальных трех дам, каковую обязанность исполнял, посасывая в полном молчании набалдашник своей тросточки, пока они говорили с ним.
Он тоже был студентом второго курса Эрроумауского колледжа.
Неожиданно посреди разговора дверь, стоявшая приоткрытой, распахнулась чуть шире, и стала видна голова собаки, а затем хвост, так умоляюще махавший о разрешении пройти дальше, что Кловер, которая любила собак, протянула руку со словами:
— Ну, иди сюда, бедняга!
Пес сразу бросился к ней. Он не был красив — крапчатый, «цвета перца с солью», тупоносый, с неопределенной формы хвостом. Но вид у него был добродушный, и Кловер дружески приласкала его, в то время как мистер Илс вынул набалдашник изо рта, чтобы спросить:
— Что это за порода, миссис Пейдж?
— Понятия не имею, — ответила она, а Лили с дальнего дивана добавила жеманно:
— О, это ужаснейший пес, мистер Илс. Мой брат подобрал его на улице, и никто ничего о нем не знает, кроме того, что это самая вульгарная порода — дворняжка, я думаю.
— Неправда! — раздался суровый голос из холла. Все подскочили на месте, а Кейти заметила в приоткрытую дверь блестящий мстительный глаз, уставившийся на Лили. — Это очень ценная порода — полумастиф-полутерьер с примесью бульдога. Так-то, мисс!
Эффект был потрясающим. Лили взвизгнула, миссис Пейдж бросилась к двери, но пес, услышав голос хозяина, также метнулся к двери и проскочил перед миссис Пейдж, едва не сбив ее с ног. Кейти и Кловер не могли удержаться от смеха, и мистер Илс, встретив их веселые взгляды, снова вынул тросточку изо рта и сделался разговорчив.
— Этот Кларенс — забавный мальчуган, — заметил он доверительно. — И сообразительный к тому же. Славный был бы малый, если бы его не пилили столько. Нагоняи никогда не приносят человеку пользы. Вы согласны, мисс Карр?
— Конечно, не приносят.
— Послушайте, — продолжил мистер Илс. — Я, кажется, видел вас в Хиллсовере? Вы ведь обе из Монастыря?
— Да, но сейчас каникулы.
— Я уверен, что вас видел. Вы жили в комнате прямо напротив дома ректора, да? Я так и подумал. Мы в колледже не знали ваших имен и называли вас «настоящие монашки».
— Настоящие?
— Да, потому что вы никогда не смотрите на нас из окон. Настоящие монашки и мнимые монашки — разве непонятно? Почти все юные леди в пансионе — мнимые монашки, кроме вас и еще двух, хорошеньких, на верхнем этаже — пятое окно с конца.
— О, знаю! — сказала Кловер, которую очень позабавило данное им определение. — Он говорит о Салли Элсоп и Эми Эрскин, Кейти. Они такие милые девочки!
— Да? — отозвался мистер Илс, с видом человека, старающегося запомнить имена, чтобы повторить их впоследствии другим. — Я так и думал. Они не такие веселые, как некоторые другие, но человеку нравится в девушках не только веселость. Если бы моя сестра была в таком пансионе, я предпочел бы чтобы она вела себя, как вы.
Кейти заботливо сохранила в памяти эти слова для пользы ОИЛ.
Вскоре вернулась миссис Пейдж, и мистер Илс снова взялся за свою тросточку. О Кларенсе в тот вечер больше не было сказано ни слова.
На следующее утро тетя Оливия осуществила свою угрозу и тщательно пересмотрела гардероб девочек. Разглядывая простые, без отделки платья из мериносовой шерсти и толстые суконные пальто, она качала головой.
— Бесполезно. Но очень жаль. Вам было гораздо лучше подождать и сшить платья по моде. Может быть, еще можно поправить эти шерстяные и прибавить к ним что-то вроде баски. Я поговорю об этом с мадам Шонфлер. А пока я закажу по одному красивому теплому платью для каждой из вас, и сшиты они будут по моде. Уж без этого вам никак не обойтись.
Кейти была довольна, что дело ограничилось лишь этим, и не стала возражать. И в тот же день миссис Пейдж взяла ее и Кловер «выбирать материал», как сказала миссис Пейдж, но на самом делеим пришлось просто сидеть рядом, пока она выбирала его для них. То же самое повторилось у портнихи: девочки терпеливо ждали, пока все решалось за них и отдавались необходимые указания.
— Смешно! — шепнула Кловер. — Но мне это все ни капли не нравится. А тебе? Это как если бы Элси заказывала наряды для своей куклы.
— Что ж, это платье не мое, а тети Оливии, — ответила Кейти, — и она вольна сделать ему такую отделку, какая ей нравится.
Но когда сшитые платья доставили на дом, Кейти была просто вынуждена остаться довольной: они не имели вида «пышного наряда», не были перегружены отделкой, хорошо сидели на фигуре и отличались той завершенностью, которую девочки прежде заметили и оценили в одежде Лили. Кейти почти забыла, что возражала против новых платьев как совершенно ненужных.
— В конце концов, приятно все-таки хорошо выглядеть, — призналась она Кловер.
Других развлечений, кроме посещения портнихи, в первую половину каникул было мало. Миссис Пейдж иногда брала девочек прогуляться в экипаже, а Кейти нашла в библиотеке дома интересные книги и много читала. Кловер тем временем подружилась с Кларенсом. Я думаю, она покорила его сердце в тот первый вечер, когда обратила внимание на Гостя, пса непостижимой породы — «полумастифа-полутерьера с примесью бульдога». Кларенс горячо любил Гостя и был благодарен Кловер за внимание к бедному животному, у которого мало было друзей в доме. Вскоре Кларенс стал относиться вполне дружески к Кловер и довольно дружелюбно к Кейти. Девочки нашли его, как и говорил мистер Илс, «сообразительным» и даже довольно приятным и добродушным, если только правильно понимать его поведение. Лили же никогда не понимала его, и поэтому в отношениях с ней он был очень неприятным, грубым и задиристым.
— Очень ты не любишь апельсины! Очень! Как бы не так! — сказал он однажды за обедом в ответ на ее вполне невинное высказывание. — Я видел, как ты съела два подряд без остановки. Папа, Лили говорит, что не любит апельсины! Я видел, как она съела два подряд без остановки! Очень она их не любит! Я видел, как она съела два подряд без остановки! — Он продолжал твердить это минут пять, глядя по очереди на всех сидевших за столом. — Очень она не любит! Очень! — повторял он, пока Лили чуть не начала плакать от досады, и даже Кловер захотелось дать ему пощечину. Никто не был огорчен, когда мистер Пейдж приказал ему выйти из комнаты, что он и сделал с последним мстительным «очень!», обращенным к Лили.
— Как Кларенс может так себя вести? — сказала Кейти, когда они с Кловер остались вдвоем.
— Не знаю, — ответила Кловер. — Он иногда такой милый, но когда не милый, то просто отвратительный — отвратительней я не видала. Я хочу, чтобы ты поговорила с ним, Кейти и сказала ему, как это ужасно, когда он говорит такое.
— Ну уж нет! Будет гораздо лучше, если он выслушает это от тебя. Ты ближе ему по возрасту, и ты сумеешь поговорить с ним мягко и ласково, так что у него не будет такого чувства будто его снова ругают. Бедняга, сколько его уже ругали в жизни!
Кловер ничего больше не говорила об этом, но продолжала размышлять. Она была необыкновенно тактична для девочки ее возраста и, прежде чем приступить к поучениям, постаралась привести Кларенса в особенно дружеское расположение духа.
— Послушай-ка, скверный мальчишка, как ты мог так изводить Лили вчера за обедом? Гость, скажите-ка, сэр, вашему хозяину, каким он был нехорошим!
— Вот так так! Ты тоже собираешься меня пилить? — проворчал Кларенс обиженно,
— Нет, не собираюсь ничуточки. Я обещала не пилить. Но только скажи мне, — и Кловер погладила его по всклокоченным рыжеватым волосам, — только скажи мне, почему ты это делаешь? Ведь это совсем некрасиво.
— Лили такая противная! — проворчал Кларенс.
— Ну… да, иногда. Я знаю, — признала Кловер откровенно. — Но то, что она противная, вовсе не значит, что ты можешь вести себя так, как не подобает мужчине.
— Не подобает мужчине! — воскликнул Кларенс, краснея.
— Да. Я называю это вести себя не по-мужски — дразнить, ссориться и спорить вот так, как ты вчера. Девчонки так себя ведут иногда, но я не думала, что мальчик станет так поступать. Я думала, ему будет стыдно!
— А Дорри никогда не ссорится и никого не дразнит? — спросил Кларенс. Он любил слушать, когда Кловер рассказывала ему о своих братьях и сестрах.
— Он иногда вел себя так, когда был маленький, но теперь — никогда. Он ни за что на свете не стал бы говорить с девочкой так, как ты говорил с Лили. Он счел бы, что это не по-джентльменски.
— Опять вся эта чушь насчет джентльменов и всего прочего! — отозвался Кларенс. — Мать все уши мне этим словом прожужжала, пока я его не возненавидел.
— Конечно, это неприятно, когда все время напоминают, я согласна. Но ничего удивительного, что твоя мама хочет, чтобы ты, Кларенс, был джентльменом. Я надеюсь, что Фил и Дорри вырастут такими, как папа, а все говорят, что он настоящий джентльмен, и я горжусь, когда это слышу.
— А что это вообще значит? Мать говорит, что это то, как ты держишь вилку, жуешь, как надеваешь шляпу. Если это все, то я думаю, это слово не много значит.
— О, это не все! Это значит быть благородным, разве ты не понимаешь? Благородным и любезным со всеми, таким же вежливым с бедными, как и с богатыми, — горячо и быстро заговорила Кловер, стараясь объяснить, что имеет в виду. — И никогда не быть себялюбивым, или крикливым, или занимать чужое место. Вилки, шляпы и все такое — это только мелочи, которые нужны, чтобы сделать человека приятным для других. Джентльмен — это джентльмен внутри, насквозь! О, как я хотела бы, чтобы ты понял, о чем я говорю!
— А, значит, вот как, да? — пробормотал Кларенс. Понял он или нет, принес или нет этот разговор какую-то пользу, Кловер не знала, но у нее хватило благоразумия ничего больше не говорить, и, очевидно, Кларенс не обиделся, так как с этого дня полюбил ее сильнее, чем прежде. Лили не помнила себя от ревности. Она никогда особенно не стремилась к тому, чтобы Кларенс полюбил ее, но ее задевало то, что ей предпочитают кого-то другого.
— Я думаю, что это несправедливо, — сказала она Кловер. — Кларенс тебя во всем слушается, а ко мне относится отвратительно. Это абсолютно несправедливо! Я его родная сестра, а ты только троюродная.
Все это время девочки почти не виделись с Луизой Эгнью. Однажды она заходила в гости, но Лили, которая принимала ее вместе с девочками, держалась так холодно и чопорно, что Луиза тоже стала так держаться и пробыла в доме Пейджей совсем недолго, а когда девочки заехали с ответным визитом, Луизы не оказалось дома. Но за несколько дней до окончания каникул от нее пришла записка:
"Дорогая Кейти, мне очень жаль, что я так мало видела тебя и Кловер в эти каникулы. Не хотите ли вы приехать и провести у нас среду? Мама передает вам привет и надеется, что вы приедете пораньше, чтобы пробыть у нас весь день. Она очень хочет с вами познакомиться. А я очень хочу показать вам нашу малышку и все остальное. Приезжайте! А вечером папа отвезет вас домой. Передайте привет Лили. У нее так много друзей, с которыми она встречается в каникулы, что я уверена, она простит меня за то, что я похищаю вас у нее на один день.
Любящая вас,
Луиза".
Кейти нашла, что Луиза очень любезно извинилась перед Лили. Но Лили, выслушав, вскинула голову и сказала, что «право же, мисс Эгнью могла бы оставить в покое ее, Лили, когда пишет свои записки».
Миссис Пейдж, казалось, очень жалела девочек. Конечно, они должны, как она полагает, поехать, ведь это подруга по школе. Но она боится, что им будет скучно. Эгнью — странные люди, совсем не светские. Говорят, что мистер Эгнью очень умный человек, но она мало знает об этой семье. Вероятно, будет нехорошо, если девочки откажутся поехать.
Кейти и Кловер даже думать не хотели о том, чтобы отказаться. Они отправили записочку, в которой с сердечной благодарностью приняли приглашение, и в назначенный день рано утром отправились в путь, оживленные и с самыми приятными ожиданиями.
Дом Луизы находился довольно далеко от дома мистера Пейджа и стоял не на столь великолепной улице, но выглядел очень милым и уютным. Перед ним был маленький садик с яркими клумбами, а на тенистой веранде, увитой плющом, сидела за маленьким рабочим столиком миссис Эгнью. Она была красива и молодо выглядела, а ее голос и улыбка сразу позволили девочкам почувствовать себя как дома.
— Можете не представляться, — весело сказала она. — Луиза так часто мне вас описывала, что я отлично знаю, кто из вас Кейти, а кто — Кловер. Я так рада, что вы смогли приехать! Не хотите ли пройти в мою комнату — дверь у того длинного окна — и раздеться? Луиза говорила вам, что я хромая и почти никогда не хожу, так что, надеюсь, вы не найдете странным, что я не провожаю вас сама. Луиза сейчас придет. Она побежала наверх, чтобы принести малышку.
Девочки вошли в спальню миссис Эгнью. Это была красивая и необычная комната. Мебель была очень простая, но кровать, туалет и окна убраны белой тканью с оборками, а стены увешаны картинами, фотографиями, рисунками, выполненными пером, и акварелями — большинство из них без рамок и развешаны в беспорядке, но так, чтобы обеспечить каждой по возможности лучшее освещение. Это была странная манера вешать картины, но Кейти понравилось, и она охотно задержалась бы в комнате, чтобы рассмотреть каждую из них. Однако она не решилась сделать это из опасения, что миссис Эгнью ждет их и ей покажется странным их долгое отсутствие.
В ту минуту, когда они снова вышли на веранду, сверху спустилась Луиза с маленькой сестрой на руках.
— Я завивала ей волосы, — объяснила она, — и не слышала, как вы приехали. Дейзи, поцелуй Кейти. А теперь — Кловер. Ну не прелесть ли она? Разве не красавица? — добавила она, сама с восторгом целуя ребенка.
— Просто прелесть! — воскликнули девочки, и скоро уже все три сидели на полу веранды, передавая Дейзи друг другу из рук в руки, словно какое-то лакомство. Вероятно, это было привычным для малышки, и она вполне добродушно позволяла целовать себя, качать на колене, подбрасывать и вообще ласкать. Миссис Эгнью сидела поблизости и смеялась, глядя на них. Когда ребенка унесли, чтобы уложить поспать после обеда, Луиза провела девочек в гостиную — другую красивую и странную комнату, полную гравюр, эскизов и всевозможных картин, одни в рамах, другие с веткой осенних листьев или плюща вокруг них в качестве завершающей детали. На столе стояла ваза с красивыми поздними розами, и хотя, вероятно, одна камчатная штора миссис Пейдж стоила больше, чем вся мебель в гостиной Эгнью, все здесь казалось таким радостным, по-домашнему уютным и приятным для взора, что сразу согрело сердце Кейти. Они рассматривали портрет Луизы с Дейзи на коленях, написанный ее отцом, когда вошел мистер Эгнью. Девочкам сразу понравилось его лицо. Оно было красивым и открытым; и ничего не могло быть приятнее, чем видеть, как он поднял свою прелестную больную жену, словно она была ребенком, и понес в столовую, чтобы посадить ее на место во главе стола.
Кейти и Кловер впоследствии сошлись во мнении, что это был самый веселый обед в их жизни, с тех пор как они покинули родной дом. Мистер Эгнью рассказывал о живописи и о художниках и был очарователен. Не менее приятна была и задушевная беседа в комнате Луизы после обеда, и веселая возня с Дейзи, и долгий вечер, проведенный за книгами и фотографиями. День пролетел незаметно. Когда в десять часов они вышли из дома в сопровождении мистера Эгнью, из-за дерева появилась темная фигура и присоединилась к Кловер. Это был Кларенс!
— Я решил просто прогуляться по этой дороге, — объяснил он. — Дома было ужасно скучно весь день без вас.
Кловер была невероятно польщена, но удивление миссис Пейдж на следующее утро не знало границ.
— Право же, — сказала она, — я начинаю наконец питать некоторые надежды в отношении Кларенса. Не припомню, чтобы прежде он хоть раз сопровождал кого-нибудь.
— Слушай, Кловер, — сказал Кларенс вечером накануне того дня, когда девочкам предстояло вернуться в школу. Слушай, может, напишешь когда-нибудь человеку.
— Ты имеешь в виду себя, когда говоришь «человеку»? — засмеялась Кловер.
— Ты же не думаешь, что я имею в виду Джорджа Хикмена или этого осла Илса? — возразил Кларенс.
— Нет, не думаю. Я не против написать человеку, если этот человек ты, при условии, что человек будет отвечать на мои письма. Ты будешь отвечать?
— Буду, — грубовато ответил он, — только не показывай моих писем другим девочкам и не смейся над моим почерком, а то я перестану писать. Лили говорит, что я пишу как курица лапой. Не так уж много, впрочем, она об этом знает — я ей не пишу! Ну, обещай писать, Кловер!
— Обещаю, — сказала Кловер, довольная тем, что Кларенс сам предложил переписываться.
На следующее утро девочки уехали в Хиллсовер. Дружба с Кларенсом и воспоминание о дне, проведенном в гостях у Луизы, были самым приятным, что девочки увезли с собой после этих осенних каникул.