Творчество

Глава первая | Все радости жизни

1.

Адвокат Камаев опаздывал на работу. Из дома вышел вовремя, даже на пять минут раньше обычного, но прошел два квартала, встретил знакомую… и задержался — пришлось дать небольшую юридическую консультацию. И опоздал бы, да, на счастье, рядом взвизгнули тормозами «Жигули». Знакомый голос окликнул:
— Привет, Александр Максимович! Садись, подброшу.
— Здравствуй, Петр Михайлович! Тебе же не по пути!
— По пути не по пути, а на машине и семь верст не крюк, если дорога добрая. Осторожнее, головой не стукнись!
Поехали, ругнули неожиданно ударивший крепкий мороз, о житье-бытье разговорились. Старый товарищ пожалел Камаева:
— Крепкий ты еще, Александр Максимович, пахать на тебе можно, а без глаз все-таки плохо: вот везу тебя, ты думаешь — в суд. А может, волкам на съедение?
— Не беспокойся, правильно путь держим.
— Пра-виль-но?! Еще скажешь, где едем?
— А вот поворот минуем, и с правой стороны почта будет…
Камаев едва не ударился о лобовое стекло — так резко затормозил Петр Михайлович.
— Не знал, что ты немного видишь? — сказал удивленно, даже с каким-то испугом.
— Совсем не вижу, — заверил его Александр Максимович.
— Тогда как же ты?..
— Э, Петр Михайлович, я в Сухом Логу с сорок первого прописан, он в то время еще поселком был, так что исходил и изъездил его вдоль и поперек.
Хорошо, когда, долго живешь на одном месте: почти все знают тебя и ты знаешь многих. Ты помогаешь людям, и тебя иногда выручают.
Камаев поднялся на второй этаж за две минуты до начала рабочего дня. Тронул дверь юридической консультации. Она легко подалась — секретарь Ольга Александровна Князева была на месте.
— Сейчас начнем, товарищи, — предупредил ожидавших, — только разденусь. — Закрыл за собой дверь. — Здравствуйте, Оля! Как выходные провели? Ребятишки здоровы?
— Все хорошо, Александр Максимович.
— Ну и ладно.
Прошел к вешалке, скинул пальто, шапку, расчесал светлые, уже с проседью, но все еще непокорные волосы, поправил галстук и воротничок свежей сорочки.
— Приглашайте, Оля. Там, кажется, ждет женщина с ребенком… И узнайте в суде, какие дела на эту неделю назначены.
Сразу же послышался неуверенный женский голос;
— Можно к вам?
— Можно, можно. Проходите, садитесь, пожалуйста, Я вас слушаю.
— Может, я и напрасно пришла, — заговорила женщина, — но сын у нас родился, и договорились мы с мужем, что я годик дома посижу. Есть, слышали мы, такой закон. А мне отпуск не оформляют. Сдавай, говорят, своего парня в ясли и выходи на работу. Вот зашла узнать, как быть.
— Что закон такой есть, вам сказали верно. Одну минутку, — протянул руку к объемистым книгам на тумбочке, нашел нужную. — Возьмите на столе бумагу и ручку. Я вам прочитаю, а вы запишите. Готовы?
— Да.
Закончив диктовать, попросил:
— Прочитайте, пожалуйста. Так… Так… Все правильно. Если еще будут возражать, позвоните мне. Я с вашими руководителями потолкую об ответственности за нарушение законов.
— Спасибо! Большое спасибо! — благодарила молодая мать. — А я уже голову потеряла. Вдруг, думаю, и и самом деле не отпустят. Жалко такого крохотного в ясли отдавать, да и толк какой — он болеть все время будет, а мне с ним на бюллетене сидеть, так что ли?
— Тоже верно.
— Забыла еще вас спросить… — смущенно заговорила женщина.
— Ну-ну.
— Этот год, что я дома буду, в трудовой стаж войдет?
— Обязательно! И у вас даже перерыва в стаже не будет.
— Хорошо-то как! — обрадовалась женщина.
— Мне тоже так кажется, — улыбнулся Камаев и попросил: — Пригласите, пожалуйста, следующего.
В коридоре, у дверей консультации, клиенты сидели тихо. Каждого привела сюда своя забота, не поделишься ею со случайным соседом: и обстановка для доверительного разговора не подходящая, и время еще не приспело. Это позднее, когда все закончится в ту или иную сторону, язык сам собой развяжется, а пока на замке он.
Если жизнь вдруг берет в крутой оборот, не к судьям прежде всего идут люди, а к адвокату, и не только по уголовным делам, где без него не обойтись, но и по гражданским: узнать, какие документы надо приготовить и каких свидетелей вызвать, поинтересоваться, может, и без суда можно своего добиться.
Неуютно в коридоре, маетно. Изредка пройдут по нему привычной деловой походкой работники суда или прокуратуры, и снова наступает тишина. Одна только согбенная старушка, маленькая и худенькая, с острым задиристым носиком, едва вошла, объявила громко:
— Послушайте, люди добрые, дом я сама ставила, а зять, охальник, меня же теперь из него и выживает. Уходи, говорит, старая! Надоела! Я ему надоела, а он мне нет! — сокрушенно покачала головой и тут же уставилась на сидящего у двери парня: видно, его модное, в клетку пальто привлекло внимание. Цокнула языком: — Тебя-то кака беда сюда привела? Нафулиганил, али жена сбежала? Волосья-то отростил! Утром проснетесь — поди, и не разберешь, где твои, где ее.
Парень смутился, а сидевший в конце очереди мужчина услужливо вскочил с места:
— Садитесь, бабуся.
— Нет уж, — отказалась старушка, едва взглянув на доброжелателя, — это тебе можно посидеть, а мне недосуг — там внучка у соседки осталась. Здесь защитник-то занимается? — спросила, ни к кому не обращаясь, и без стука юркнула в дверь.
Никто и не возмутился — причина как-никак уважительная. Бабка, однако, долго у Камаева не задержалась и вышла довольнехонькая. Чистые, прозрачно-голубые глаза ее сияли.
— Позвонил завкому и велел, чтобы товарический суд зятьку устроили. Теперь я ему хвост прижму, теперь он у меня мягче льна станет! — На радостях ей хотелось поговорить еще, но спохватилась: — Ой, что это я раскудахталась? Домой надо! — И она опрометью на резвых ногах кинулась к выходу.
Веселая бабка, бойкая. Не рассчитал зятек ее силы. Люди заулыбались, приободрились и начали обсуждать, кто победит в завязавшемся поединке.
Пожилая женщина, едва вошла, села, не дожидаясь приглашения, и сразу приступила к делу.
— Из Богдановича я, Александр Максимович. Сына моего Вовку хотят судить. Женщину будто бы трактором задавил, да только не было этого. Хоть на калену доску ставьте, скажу: не виноват он! Не виноват, и все!..
— Простите, пожалуйста, как вас зовут?
— Анна я, по батюшке Никифоровна.
— Так зачем же вы, Анна Никифоровна, в Сухой Лог приехали? В Богдановиче свои адвокаты есть…
— Знаю, — перебила Камаева женщина, — но добрые люди вас нанять присоветовали.
«Вас нанять» — кольнуло, но от замечания воздержался.
— Помогите, Александр Максимович! В долгу не останусь! Последнюю корову продам…
— Вот это уже лишнее. Давайте лучше о деле поговорим. Ваш сын тракторист?
— Нет, он скотником на ферме робит, а тракторист — Серегин.
— Почему же обвиняют вашего сына?
— Так он убежал.
— Кто убежал?
— Да Серегин. Как задавил, так и убежал.
Вот оно что! Ну что ж, бывает, и довольно часто, при дорожно-транспортных происшествиях, особенно если водитель «прикладывался». Отсидится где-нибудь сутки, и попробуй докажи потом, что перед аварией он хлебнул спиртного. Недавно один и того проще поступил: явился с повинной через час. «Ты же пьян был!» — «Трезвехонек! После наезда, правда, заскочил домой и принял сотку, чтобы успокоиться».
— Хорошо, Анна Никифоровна. Кто-нибудь видел, как все случилось?
— А как же, если он прямо на свадьбу наехал.
— И делая свадьба не заметила, кто управлял трактором?
— Так Серегин сперва отъехал подальше, потом убежал. А Зинка Глотова все на моего свалила.
— Зинка Глотова? Это кто такая?
— Да полюбовница Серегина, тоже на ферме робит. А зачем это ты, Александр Максимович, шилом бумагу колешь?
— Записываю ваш рассказ, Анна Никифоровна.
— Шилом-то? — не поверила Белозерова.
— Я им точки на бумаге выдавливаю. У нас каждая буква имеет свое расположение точек. Система Брайля называется, по фамилии изобретателя.
— А читаешь потом как?
— Очень просто. Вожу пальцами по точкам, и все.
— Ой, а что ты сейчас записал?
— Хотите послушать? Пожалуйста…
— Быстро-то как! — удивилась Анна Никифоровна. — А если тебе обыкновенную книгу надо — дело вот Вовкино?
— Дела мне читает секретарь, — улыбнулся адвокат: не из одного любопытства «допрашивала» его клиентка, другое ее беспокоило. — Но мы отвлеклись, Анна Никифоровна…
Александр Максимович подробно расспросил об обстоятельствах дела и заинтересовался.
— Хорошо, Анна Никифоровна, я берусь защищать вашего сына.
— Вот и ладно, — обрадовалась та, — а то следователь вчера вызывал, сказал, надо дело подписывать и защитника искать.
— Понятно, а теперь расскажите немного о Володе.
— Тихий он у меня. Не пожалуюсь. Учился немного: менингит был у малого, а робить горазд! Что ни скажи, все сделает, и водку ему на дух не надо. В его-то годы теперь вон как хлещут, а он ни-ни. Все денежки до копейки домой приносит. Попросит другой раз на кино — даю, как без этого. Не мог он женщину-то задавить да еще и убежать потом. Перед богом готова отвечать! Нет на нем греха, нет, а защитить себя не умеет.
Успокоенная тем, что Камаев берется за дело и внимательно выслушал ее, Анна Никифоровна рассказывала о сыне неторопливо и обстоятельно.
Камаев не перебивал. Он умел слушать и извлекать из разговора гораздо больше того, что хотел сказать собеседник.
Когда Анна Никифоровна ушла, Камаев спросил секретаря:
— Оля, вы ей поверили?
— Не знаю… Мне показалось, что она говорила правду. Однако… Анна Никифоровна высокая, светловолосая, в плюшевой фуфайке и валенках. Лицо открытое и простое, но глаза не без хитрости, настороженные, — добавила Ольга.
Двадцать семь лет секретарем Камаева работала его жена — Раиса Петровна. Она знала, что для правильного понимания человека муж должен знать, как он выглядит, во что одет, имеет ли какие-нибудь особые приметы. Ольга Александровна тоже быстро привыкла к такому порядку и, когда было нужно, обрисовывала посетителя.
— Спасибо, Оля. А я, грешный, поверил — не уловил в голосе Анны Никифоровны фальшивых ноток. Вначале, она, правда, немного позаискивала, но когда согласился вести дело, успокоилась и была довольно откровенна. Тут вот какой фокус: в разговоре со слепыми люди по привычке стараются убедить нас в своей правоте, как и всех других, жестами, мимикой и забывают о самом главном — о голосе, а он выдает человека с головой. Да, да, не удивляйтесь. Хотите, я расскажу историю англичанина Джона Фильдинга. Он ослеп в раннем возрасте, а в зрелом — длительное время был начальником полиции в Вестминстерской части Лондона. Как вам это нравится, Оля? Нелепица? Воля случая? Результат протекции? Нет. Все дело было в способности Фильдинга по голосам свидетелей и обвиняемых определять, врут они или говорят правду. Он обладал к тому же феноменальной памятью на голоса, и это позволяло ему разоблачать рецидивистов. Стоило Фильдингу несколько минут послушать разговор какого-нибудь попавшего под подозрение «респектабельного господина», и он тут же называл его прошлую кличку. Я, конечно, не Фильдинг, но рассказ Анны Никифоровны показался мне искренним… Вот вы поприслушайтесь к голосам наших клиентов. Внимательно только, и при желании тоже научитесь определять, когда человек что-то скрывает, не договаривает, а когда и просто лжет. Сбои у него получаются, паузы — он в это время соображает, как лучше сказать, — а то и дрожь в голосе. Это улавливается легко, как фальшивые нотки в музыке.

2.

День выдался трудный. В понедельник почему-то всегда много посетителей и в поликлиниках, и в юридических консультациях. Перед вечером уже, когда выкроился небольшой перерыв, Камаев поинтересовался:
— Оля, сколько человек мы сегодня приняли?
Секретарь раскрыла журнал приема посетителей:
— Семнадцать, Александр Максимович.
— Ого!
— Четыре исковых заявления, одиннадцать устных консультаций… те, что вы давали по телефону, я не записывала…
— Правильно сделали.
— Принято два уголовных дела и одно гражданское… Постойте, кажется, я ошиблась! Ну конечно! Восемнадцать человек, а не семнадцать.
— Достигли наивысшей производительности труда! Правда, консультации и заявления были на удивление простыми. Вот только дело Белозерова… Целый день думал о нем.
Он замолчал, пораженный внезапно пришедшей мыслью: консультации стали для него «простыми» после тридцати с лишним лет работы адвокатом, после того, как законы, положения, всевозможные случаи из практики уже прочно держались в памяти.
— Что-то вспомнили, Александр Максимович?
— Угадали, Оля, вспомнил, — Камаев поднялся, потер руки, — как писал самое первое исковое заявление. Сочинял его целый день… Дело же заключалось в том, что у одной женщины соседская собака задавила овцу. Я эту клиентку до того умотал, что она готова была еще одну овцу подарить соседке, лишь бы побыстрее от меня избавиться. Да, а нынче вы только раз сбегали в «сундучок с железками»…
Сундучок с железками был когда-то у деда Камаева — Ивана Даниловича, и в нем хранилось все: гвозди, болты, гайки, обломки шарниров, проволока, сыромятные ремни. Словом, за что ни возьмись, без сундучка не обойтись. Дед знал страсть внука ко всякого рода поделкам и потому прятал сундучок старательно и в разных местах. Внук же всегда находил его, а много лет спустя, занявшись кодификацией — без своего свода законов немыслима работа юриста, — великим трудом скопленное сокровище тоже окрестил «сундучком с железками». В нем скопилось около пятисот томов выписок по всем вопросам текущего законодательства. Стоит открыть каталог, найти нужную запись — и через пять минут Оля принесет необходимый том. Пальцы пробегут по оглавлению и быстро отыщут нужную страницу.
— Александр Максимович, а сколько вы всего провели дел, написали заявлений? Много, наверное?
— По скромным подсчетам, тысяч семьдесят, Оля, — не задумываясь ответил Камаев. — Сто тысяч наберу и — на пенсию.
— Семьдесят тысяч?! — не поверила Ольга. — Так много!
— Давайте прикинем: в году, за вычетом выходных, праздничных и отпускных, двести с небольшим рабочих дней. Возьмем ровно двести. За день в среднем я десять человек принимаю?
— Больше, пожалуй.
— Ну, когда больше, когда меньше, будем считать для ровного счета десять. Значит, две тысячи в год. Помножьте на тридцать пять лет, и сколько будет?
— Да-а-а, — согласилась Ольга. — Устали же вы, наверное. От людей, я имею в виду.
— Ну, не-е-ет! — не согласился Александр Максимович. — От людей я не устаю. Я учусь у них.
— Учитесь? По-моему, наоборот.
— Нет, Оля, нет! Я даю советы, помогаю найти правильное решение — это верно, но я давно бы забыл все законы, если бы не приходилось обращаться к ним ежедневно, вспоминать аналогичные случаи из практики. А кто меня подталкивает к этому? Наши клиенты. Чтобы помочь человеку, надо всегда находиться в форме, потому что каждый посетитель — новый характер, новые нужды и беды, и жизнь со всеми ее мелочами мимо тебя на рысях не проскочит. Я вот упомянул о пенсии, а честно сказать, жду ее без радости. Как-то не представляю себя без работы.
Камаев умолк, еще раз утверждаясь в давно продуманном и решенном, и он не грешил, говоря, что любит свою профессию прежде всего за то, что она открыла ему широкий доступ к людям. Судьба подарила ему дело, которому он отдавался с радостью, знал, что такое выпадает далеко не каждому, и был счастлив.
— Оля, посмотрите, пожалуйста, нет ли кого в коридоре, — прервал свои размышления Александр Максимович. — Нет? Тогда расскажу об одном давнишнем процессе. В Рудянское — вы эту деревню знаете — приехала погостить пожилая чета Прохоровых. Выпили изрядно, поссорились, и Прохоров хлопнул дверью. Никого это не взволновало — не первый раз так поступал, да и не маленький. Вернулся, подумали, в город. С тем и спать легли. А утром за деревней, на Гришином поле, — есть там такое местечко — обнаружили труп Прохорова и рядом следы трактора. — Камаев незаметно для себя поднялся и заходил по кабинету. — Кто ездил вчера на Гришино поле? Малышев. Зачем ездил? За хлыстами. Все понятно! Подать сюда Малышева! Стали допрашивать, а он: «Ездить ездил, но знать ничего не знаю и ведать не ведаю». Привлекли к уголовной ответственности — одна фара у трактора не горела. Светила бы она, заметил спящего, а так не разглядел и прошелся по нему хлыстами… Вот как, на ваш взгляд, Оля: был в данном случае виноват тракторист?
— Не знаю… человека-то задавил он?
— И суд исходил из того же, но я вам сейчас кое-,что разъясню. Как же вам проще сказать?.. Впрочем, почему проще? Юридическую терминологию вы уже знаете. Словом, так: под преступлением понимается только такое действие или бездействие, которое можно поставить человеку в вину. Вина же бывает умышленной и неосторожной. Умышленная, когда человек предвидел наступление преступных последствий и желал этого. Неосторожная — если он не предвидел, но по обстоятельствам дела должен был предвидеть. Когда же нет ни умышленной вины, ни неосторожной, нет и преступления. В этом случае человек не отвечает за свои действия, если они повлекли за собой даже самые тяжелые последствия. Уловили? Очень хорошо, а теперь, после теоретической подготовки, найдете вы в действиях Малышева состав преступления? Да, напоминаю: наезд был совершен ночью, мела поземка и спящий был занесен снегом.
— Выходит, что нет.
— А почему? — подался вперед Камаев.
— Малышев не мог предполагать, что в поле может спать человек. И заметить не мог, потому что тот был под снегом. А если бы вторая фара?..
— В том-то и дело, Оля, что горевшая освещала как раз ту сторону дороги, где спал Прохоров, и Малышев все равно его не рассмотрел.
— Тогда тракторист не виноват.
— Пятерку вам за первый экзамен, Оля, — воссиял Камаев. — И я так считал и доказывал, что у тракториста нет неосторожной вины, произошел казус, за который он не может нести ответственности. Малышеву, однако, дали четыре года лишения свободы… Я с приговором не согласился и написал кассационную жалобу в областной суд. Он оставил приговор народного суда без изменения, и пришлось подавать жалобу в порядке надзора в Верховный суд РСФСР.
— И… — не утерпела Ольга Александровна.
— Отменили — и приговор, и определение областного суда, а дело дальнейшим производством прекратили. Малышев вернулся домой. Вот так! Дело Белозерова иного плана. Здесь вина очевидна, только чья — его или Серегина? И есть тут что-то такое, о чем нам не рассказала Анна Никифоровна. Какие-то были у следователей основания привлечь к ответственности скотника и освободить от нее хозяина трактора. И эти основания должны быть очень вескими. Руки чешутся — так хочется познакомиться с материалами.
— Вижу уж, — улыбнулась Ольга Александровна.
Камаев резко повернулся к ней:
— Видите? Каким образом, разрешите полюбопытствовать?
— Ходите много. Вы всегда ходите, если волнуетесь. Только по-разному: выиграете процесс — быстро, проиграете — медленно.
— Да? Не замечал. Не буду больше.
— Будете! — со смехом заверила Ольга.
Своего секретаря Камаев знает много лет и потому лишь на народе называет ее Ольгой Александровной. Наедине же зовет просто Олей. В свое время жена описала ее так: «Молоденькая, десятиклассницей выглядит. Чуть выше среднего роста, красивая, волосы светлые, глаза строгие, а улыбаются часто. Характер, по-моему, покладистый». У Камаева — тоже, потому и была между ними всего одна небольшая размолвка. И то давно.
— Что-то засиделись мы сегодня, — спохватился Александр Максимович. — В суде все уже разбежались. Пойдемте-ка и мы на отдых.
Одевшись, вышел в коридор первым и, пока Ольга Александровна закрывала дверь, спросил:
— Свет погасили?
— Конечно, — недоуменно взглянула Ольга на Камаева.
Он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Веселый вы человек, Александр Максимович!
— Будешь веселым, если жену вспомнишь. У нас в квартире семь «горячих» точек и два крана, и пока она не убедится, выключены ли лампочки, телевизор, приемник, за порог не переступит. Другой раз выскочит на лестницу первой и кричит: «Саша, проверь электричество!»
— А вы?
— Все в порядке, отвечаю, что я могу еще сказать?
— И она верит?
— А как же? Я ее никогда не обманываю.
— Но вы же не знаете…
— Я на нее надеюсь: в жизни не было, чтобы она оставила какой-то прибор включенным.
На улице потеплело. Шел мокрый снег. В новеньком, тяжелом с непривычки зимнем пальто Камаев сразу вспотел. Рая потащила недавно в магазин: «Идем, Саша, хочу тебе обнову справить». И когда надел это пальто, едва не захлопала в ладоши: «Прямо на тебя сшито! Ты в нем как военный — подтянутый такой и строгий. Гусар, чисто гусар и еще пижон немного». — «Что-то не пойму, на кого же я все-таки похож — на гусара или на пижона?» — «А гусары, по-твоему, кто были? Настоящие пижоны».
У своего дома Ольга остановилась:
— Вас проводить, Александр Максимович?
— Спасибо, я сам. До свиданья!
Ольга не стала настаивать. Знала, что он любит ходить один и потому носит в кармане пальто легкую складную палку, а если дорога хорошо знакома, обходится и без нее. Предупредила как-то: «Опасно ведь так!» — «Не опаснее, чем зрячим — они чаще под машины попадают, — ответил. — Посмотреть на дорогу им „некогда“, а слушать не умеют. У нас же со временем вырабатывается какое-то шестое чувство, и мы ощущаем встречающиеся на пути предметы. Во всяком случае, на машину, столб не наскочу, а вот детских колясок у магазинов боюсь. Если не особенно внимателен, могу и налететь».
Ольга свернула к дому, прошла немного и остановилась — как он там? Александр Максимович шел медленно, но уверенно.
Он не спешил. Радовался хорошей погоде, запоздалому снегу, что приятно холодил лицо, и тому, что в воскресенье может покатать внучат на санках — довольнехоньки будут. И эта заманчивая мысль породила другую: самому вдруг захотелось прокатиться, нет, не на санках, а встать на лыжи и с горы, с горы, как когда-то. И не загазованным городским воздухом, показалось, пахнуло на него, а деревенским, с горчинкой от печных труб, с запахом свежеиспеченного черного хлеба и парного молока, и будто услышал голоса друзей-приятелей, которые кричат ему: «Курица, падай! Мужик едет!»