Творчество

Страница 33 | Тайная жизнь растений

— Выключи фонарь, — сказал отец.
Это было так неожиданно, что в первый момент я даже не понял, кто со мной говорит. Я выключил фонарь, освещавший мне дорогу, и спросил:
— Брат, это ты?
— Он спит. — Только сейчас я узнал отца в скрючившейся передо мной тени.
— Отец? — спросил я с удивлением и радостью.
В лесу было тихо. Ничто не нарушало тишины — ни раздающийся то здесь, то там печальный крик ночных птиц, ни треск сухих веток, которые я задевал плечами. Ни шелест травы под ногами. Эти звуки только подчеркивали гробовое молчание леса. Как пусто и неуютно…
Через силу ступая в темноте, я подумал, что тишина вокруг напоминает ту, что была, наверное, до начала времен. Страх не отпускал меня, и я, сделав шаг вперед, тихонько позвал брата. Лес мгновенно поглотил звук моего голоса, как сухая бумага впитывает влагу. Давящая тишина леса заставила забыть, ради чего я здесь. Лес сам по себе и есть тот гигантский ясень, часовая стрелка на циферблате вселенной, лес сам по себе — глубокая темная пещера.
Отец сидел, опершись о толстый ствол дерева. Брат лежал, положив голову отцу на колени. Отец гладил его волосы. Эта картина своим оглушающим безмолвием напоминала внезапный стоп-кадр из фильма. Вокруг них будто не было воздуха — только вытесняющая все тишина. Словно невидимая стена отделяла это священное место от всего остального мира. Создавалось впечатление, что туда не дозволено входить, и я остановился. Отец, проводя рукой по волосам брата, приговаривал что-то. Я не слышал слов, но интуитивно ощущал движение его губ. Казалось, он то ли подробно объясняет ему что-то, то ли дает сердечный совет. А может быть он пел ему колыбельную. Я не мог разглядеть лицо брата, но не сомневался, что он спокоен. Это было так непривычно. Мне вспомнилось, как отец гладил листья деревьев в саду. Тогда он посоветовал быть искренним с растениями. Сказал, что их нужно непритворно любить. По словам отца, растения безошибочно определяют, врет человек или говорит правду. Я будто слышал голос отца, который говорил мне: «Лживая любовь не отзовется в душе другого, то же и с людьми — как и растениям, им нужна искренность, только она сможет пробудить ответное чувство». Как тогда в саду я стал свидетелем его таинственной связи с растениями, так теперь я видел ту же связь между ним и братом.
Когда глаз отвык от света фонаря, темнота сама по себе начала излучать слабое свечение. Ветви деревьев клонились к земле. Кроны, как зонты, закрывали отца и брата. Казалось, деревья одновременно служили для них и защитой, и темницей.
— Он говорил, что хочет стать деревом, — голос отца прозвучал словно издалека.
Да-да, я хотел сказать то же самое. Брат хочет быть деревом. Поэтому, наверно, он и стал собирать мифы о превращениях.
Я впервые подумал, как хорошо, что я могу находиться в этом священном месте, где были брат и отец, и спросил:
— Отец, это вы привезли брата сюда, в лес?
Я знал от матери, что отец уехал искать брата. То есть брат покинул дом один, а не в сопровождении отца. Но я все равно задал этот вопрос, потому что добраться сюда самостоятельно — слишком сложная задача для брата, а может быть, потому что какая-то особенная связь между ним и отцом бросалась в глаза.
— Нет, — тихо ответил отец. — Когда я уже вышел из дома, чтобы ехать на лотосовый рынок, меня вдруг осенило, что он любит гулять по этой тропе. Я решил на всякий случай сначала поискать его здесь — и действительно, в конце дороги стояла его коляска. Не представляю, чтобы он перелез через забор, но он, очевидно, как-то проник сюда сам. Вот здесь он упал. Лежал весь в ушибах и ссадинах. Как уж он преодолел ограждение и как добрался до этого дерева… загадка. Думаю, он хотел найти самое что ни на есть безлюдное место. Хотел оказаться в чащобе, куда вход другим был бы заказан, — рассказывал мне о произошедшем отец, поглаживая, как тогда в саду листья деревьев, волосы брата.
Внезапное чувство жалости к брату захлестнуло меня. Мне казалось, что теперь я в полной мере понял глубину его страданий и горя. Но разве это было возможно? Я мог в воображении лишь прикоснуться к тому, что испытывал он. Он отчаялся найти свое место в жизни, но это было еще не самое страшное. Гораздо хуже было то, что он не мог с этим примириться, — его мучило собственное решение отказаться от поиска себя. Поразительно — он хочет оказаться там, где душа не ограничена никакими рамками, где она свободна даже от чувств. Разве это возможно в нашей реальности? Нет, он мечтает о том, чтобы расстаться со всем, что есть в этом мире, и принять совершенно другую форму существования, — какая огромная и какая безнадежная мечта. Можно ли хотеть чего-то большего, нежели другая реальность? Может ли быть желание менее осуществимым, чем желание быть там, где нет никаких желаний?
— Он сказал, что хочет стать деревом, — повторил отец. — Как только я прижал его к своей груди, он задрожал и заплакал. Я не вытирал его слез. Я дал ему отвести душу. Очиститься. Выплакать свое горе, боль, свои желания… «Хочу стать деревом», — он зарылся лицом мне в грудь и все продолжал повторять эти слова. «Ты хочешь стать деревом, значит, ты уже одно из них», — сказал я ему. «Тот, кто мечтает соединиться с миром природы, душой уже стал частью этого мира; тот, кто душой приблизился к этим созданиям, — уже стал одним из них».
Слушая отца, я, наверно, впервые понял, как сильно он любит брата.
— Мне лучше уйти. Я пошел… домой. — Это все, что я мог ответить.
Как неглубоко и незначительно было то, что я говорил. Это были слова того, кто не мечтает о том, чтобы выйти за пределы этого мира и достигнуть бесстрастия. Того, кто не страдал так, чтобы грезить о другой реальности. Мои мысли и поступки никогда не простирались за ту черту, что отделяет наш мир от иного. Поэтому я чувствовал себя ничтожеством рядом с отцом и братом.
— Он, наверно, будет крепко спать. Я думаю, мы лучше побудем здесь, пока он не проснется.
Отец не говорил мне остаться, не велел идти домой. Я переживал, что мать волнуется, но не мог решиться оставить отца и брата одних здесь. Я был в двусмысленном положении. Снова послышалось бормотание отца. Как он и предсказывал, брат, похоже, крепко заснул. Отец, обнимая брата, непрестанно что-то говорил. Не проник ли отец в сон к брату, чтобы говорить с ним там?.. Я чувствовал себя совершенно лишним.