Творчество

Глава 21. Хелен в одиночестве

Неверными шагами Хелен добралась до летней беседки, ставшей её любимым ме­стом уединения с тех пор, как она отдала свою комнату брату, и там опустилась на ска­мью, чтобы прийти в себя и успокоиться перед тем, как пойти к нему. Она хотела найти ворота в рай, но вместо этого перед ней распахнулись врата ада! Если сейчас Леопольд укрепится в этом жутком решении, которое, несомненно, уже приходило ему в голову, впереди её ждёт лишь чёрное безумие. Её дорогой Польди - на виселице! Боже правый! Нет уж, лучше отравить его и себя! Тут она вспомнила, как он обрадовался и успокоился, когда она заговорила о том, чтобы им умереть вместе, и воспоминание немного ободрило её: нет, Леопольд никогда не согласится предать себя публичному позору! Теперь главное не подпускать к нему этого глупого, сумасбродного священника. Кто знает, к чему он мо­жет склонить его! Бедняжку Польди так легко убедить призывами к благородству, ко все­му, что выглядит возвышенно или самоотверженно!
Её единственное представление о чувстве вины состояло из его бледного образа, из­вестного ей лишь благодаря тому, что чужая вина преломилась через призму её сочув­ствия. Она не знала и, пожалуй, не способна была понять тошнотворную мерзость созна­тельной вины, по сравнению с которой меркнет всё остальное зло. Даже если человек спо­собен вынести терзания несправедливой обиды, и не только выдержать, но и подняться над ними в десять раз более сильным и возмужалым, ужас осознанного преступления пре­вращает его в бессильное, навеки сломленное существо. Вообще, если Бога нет или если Он не способен исправить всё, что испортилось, сбилось с пути в Его творении, тогда нам и вправду лучше уверовать (ибо тогда это можно назвать верой) в то, что после смерти нет никакой жизни! Хелен не знала, на какие бездны тайного стыда и вершины всеобщего по­зора готов пойти человек, лишь бы убежать от клыков догнавшей его вины, если он знает, что там ему действительно удастся найти от неё убежище. А убежище там есть. Странно, но факт: уже в том, что преступление из тайного становится явным, преступник обретает некое облегчение, и червь вины уже не так яростно гложет ему душу, словно даже осуж­дающий рёв толпы ограждает измученную душу от содеянного греха, и она обретает в нём пристанище от самой себя. Мне кажется, именно поэтому некоторые преступники выгля­дят такими спокойными: им становится легче от публичного признания, даже если они признались в содеянном только перед людьми. Может быть, груз преступления уже не так давит им на плечи, потому что им удалось хоть чуточку разделить его со всеми?
Хелен надеялась, что человек, который с такой добротой и одновременно с такой си­лой говорил с кафедры о спасающем Сердце вселенной, не допускающем ни разделений гордыни, ни раздоров ненависти, но жаждущем объединить многих в одно, с глазу на глаз скажет ей ещё более душевные слова надежды и утешения, чтобы она могла с радостью передать их своему исстрадавшемуся брату и ими утешить и укрепить его: слова, способ­ные смягчить жгучую едкость яда, отправляющего ему душу, и убедить его в том, что ему ещё есть место во вселенной и его не отринули в пламя геенны. Но вместо того, чтобы сказать ей эти сильные и добрые слова - подобно Тому, о Ком он так любил говорить, - этот священник лишь нудно говорил c ней о долге, намекая на страшный кошмар, кото­рый повергнет их респектабельную семью в преисподнюю позора и презрения! Какие всё- таки бессердечные пустословы эти церковники! Только бы разглагольствовать о своём бесплодном богословии! Да они просто сухари, а не люди!.. Что бы сказал отец?! - нет, об этом лучше не думать, а то она сойдёт с ума. А её мама. Ах, будь она матерью Леополь­да вместо той темнокожей женщины со сверкающими глазами, он никогда не навлёк бы на них этого несчастья! Во всём этом виновата его мать, кровь её народа и этот жуткий опиум, к которому приучили Леопольда её сородичи! И теперь он должен пойти, публич­но во всём признаться, предстать перед судом и быть. Боже правый!!! А тут ещё этот священник предлагает ей то, что хуже любого самоубийства!
Но тут она неожиданно подумала, что на самом деле священник не знал подробно­стей дела и потому был вынужден говорить наугад. Он никак не мог подозревать, в каком преступлении повинен её брат, и потому не знал, к каким ужасным последствиям приве­дёт чистосердечное признание. Может, ей лучше рассказать ему всё как есть, чтобы он дал ей верный и разумный совет о том, как умерить страдания её несчастного ангела с изло­манными крыльями? Но нет! Разве можно надеяться, что человек, способный на столь не­сгибаемую церковную суровость и безжалостность (из-за страха Хелен не замечала соб­ственной непоследовательности), ради так называемой справедливости собственными ру­ками не предаст на расправу практически невинного страдальца? Нет, больше она ничего не станет ему говорить. Уж лучше она пойдёт к Джорджу Баскому, хотя духовного уте­шения у него не найти: только жестокие теории против всех преступников! Увы, увы! Она была одна, абсолютно одна в этой громадной, пустынной вселенной со смертоносными глазами!.. Но как мог человек, столь убедительно говоривший о милосердии Иисуса Хри­ста, так с ней поступить! Это было просто бессовестно! Сам Христос никогда бы не по­ступил так c бедной, несчастной женщиной!
Но с этой мыслью где-то внутри её существа снова раздались слова: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас». Откуда донёсся до неё этот голос? Из её памяти или из той внутренней кельи духа, которую единый жизненосный Дух хранит для себя в каждом построенном Им доме? Увы, в большинстве человеческих домов этот уголок наглухо закрыт от остальных комнат, давно забыт и заброшен, а если о нём и вспоминают, то с неловким чувством, словно о кладовке, где свалено слишком мно­го такого, что лучше не ворошить. Но какая разница, откуда раздался этот голос: главное, чтобы слова его были истинны и она могла в них уверовать: ведь правдивое сердце всегда может уверовать в то, что истинно.
Не помня себя, Хелен упала на колени, опустила голову на сиденье скамьи и ещё раз взмолилась к Тому, кто слышит все мольбы, заклиная Его помочь ей в час безысходной нужды. Она не знала, есть Он или нет, но её вопль родился из того, что она услышала о Нём.
Однако вместо слова или хотя бы мысли, которую можно было бы принять за ответ, Хелен услышала приближающиеся шаги и испуганно вскочила. Это была экономка: тё­тушка послала её сказать, что Леопольд ведёт себя странно и беспокойно, что он сам на себя не похож и она просто не знает, что с ним делать.