Творчество

Глава 16. Гаснущий луч надежды

Хелен взлетела наверх, упала на колени возле постели брата, и плечи её затряслись в судорожных рыданиях, не находивших облегчения в слезах.
- Хелен, Хелен! Если и ты поддашься отчаянию, я сойду с ума! - раздался несчаст­ный голос с подушки, и она тут же вскочила, вытирая сухие глаза.
- Ах, Польди, какая же я всё-таки ужасная, эгоистичная, никудышная сестра, нику­дышная сиделка и вообще никудышная! - воскликнула она, и голос её повышался с каж­дым словом по мере того, как она всё больше и больше негодовала на себя. - Но если хо­чешь, я расскажу тебе,.. - перед тем, как продолжать, она оглядела спальню и заглянула в гардеробную, - расскажу тебе, Польди, почему мне так. я даже не знаю как!.. Это всё сегодняшняя проповедь. До сих пор я ни разу по-настоящему не слушала ни одной пропо­веди - и уж точно ни разу не вспоминала о ней, выйдя из церкви. Не знаю почему, но по­следнее время мистер Уингфолд проповедует очень и очень странно, хотя до сих пор я как-то к нему не прислушивалась. Знаешь, такое чувство, будто он впрямь верит в то, о чём говорит; более того: будто он совершенно серьёзно собирается убедить в этом и всех нас! Раньше я думала, что все священники верят в то, что должны проповедовать, но те­перь сомневаюсь, потому что мистер Уингфолд говорит совсем иначе, и вид у него совсем другой. Я ещё никогда не видела, чтобы у священника было такое лицо, и мне ещё ни разу не приходилось видеть, чтобы человек так менялся. Должна же этому быть какая-то при­чина! Неужели он пошёл - как говорил сегодня - пошёл и нашёл покой. ну или что-то, чего, раньше у него не было? Но ты не поймёшь, пока я не расскажу, о чём он говорил. Он проповедовал по отрывку из Евангелия: «Придите ко мне, все труждающиеся и обреме­нённые» - ты наверняка сто раз его слышал, Польди, - но говорил так, словно лишь не­давно услышал его впервые. Да и я словно впервые поняла его, и мне показалось, что эти слова были сказаны не для того, чтобы по ним проповедовали в церкви, а для того, чтобы они коснулись человеческих сердец, без всякой проповеди. И знаешь, как мистер Уинг- фолд это сделал? Сначала заставил нас почувствовать, что за Человек произнёс эти слова, а потом заставил нас поверить, что Он действительно их сказал, чтобы нам захотелось узнать, что они означают на самом деле. Но для меня они были особенными ещё и потому, - тут из глаз Хелен брызнули слёзы, но, с трудом подавляя подымающиеся рыдания, она продолжала, - потому что. потому что сердце моё разрывается, когда я думаю о тебе, Польди! Потому что мне уже никогда не увидеть, как ты улыбаешься!
Она зарылась лицом в его подушку. «Громкий и весьма горький вопль»[35] вырвался из груди Леопольда, но Хелен тут же приложила ладонь к его губам, и её рыдания смолк­ли, хотя слёзы продолжали беззвучно катиться по её побелевшему лицу.
- Ты только подумай, Польди, - сказала она не своим голосом, словно в трудный час ей пришлось одолжить его у кого-то чужого, - подумай немного. Что если в где-то в огромном мире всё-таки есть помощь - хоть где-нибудь, ведь он такой огромный! Что ес­ли во вселенной всё-таки есть сердце, которое так же разрывается о нас обоих, как моё разрывается по тебе? Вот было бы замечательно, верно? Как это было бы чудесно, вновь обрести покой! Что если в мире всё-таки отыщется тот, кто прогонит ненасытную змею, грызущую мне душу? - пальцы её нервно сжали её платье у самого горла. - «Придите ко мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас». Он так прямо и сказал. Ах, как мне хочется, чтобы всё это было правдой!
- Да так оно и есть, для тебя! - воскликнул Леопольд. - Потому что ты лучшая из се­стёр. Только мне это не поможет. Ведь она мертва, и это я убил её. Даже если Бог воскре­сит её, Ему не изменить того, что случилось, и не воротить сделанного так, будто я нико­гда не пронзал кинжалом её сердца. Дать мне покой? Мне? Да вот же она, рука убийцы! О Боже, Боже! - застонал несчастный мальчик, глядя на свою тонкую, исхудавшую, почти прозрачную руку, как будто это она сама сознательно совершила чёрное зло, и на ней до сих пор оставались гнусные следы греха.
- Не может быть, чтобы Бог так уж сердился на тебя, Польди, - всхлипывала Хе­лен, слепо нащупывая в тёмной чаще своих мыслей хоть какую-нибудь травку утешения и протягивая ему первое, что попалось ей под руку.
- Тогда какой же он Бог? - яростно вскинулся Леопольд. - Мне не о чем говорить с таким Богом, который не рассёк бы на мелкие кусочки человека, совершившего такую подлость! Ах, Хелен, какая же она была красавица! И что с нею стало сейчас!
- Но если Бог есть, Он непременно сделает что-нибудь, чтобы как-то это исправить! Я знаю, что на Его месте я бы непременно придумала, как снова поставить тебя на ноги. Ты ведь совсем не такой дурной, каким выставляешь себя!
- А ты скажи это присяжным, Хелен, и посмотри, что они ответят, - презрительно проговорил Леопольд.
- Присяжным? - вскричала Хелен. - Что ты имеешь в виду?
- Ну что,.. - словно оправдываясь, отозвался Леопольд, но дальше отвечать на её во­прос не стал. - Единственное, как Бог может исправить то, что случилось - помолчав, снова заговорил он, - так это проклясть меня на веки и веки как одну из самых гнусных тварей во вселенной.
- А вот в это я верить не собираюсь, - откликнулась Хелен так же страстно и не­определённо. И тут рассуждения Джорджа Баскома впервые показались ей утешением. Все эти разговоры о Боге - сущая ерунда. А брат её несчастен из-за того, чему Шекспир приписал страдания Макбета; а уж кто разбирается в этом лучше, чем Шекспир? Он про­сто боится, что другие сделают с ним то же самое! Но не успела она так подумать, как вдруг поймала себя на том - какая ужасная мысль! - да, да она действительно так подума­ла! или, может быть, почувствовала? неважно! - поймала себя на том, что презирает свое­го несчастного, раздавленного брата! Внезапно она почувствовала к нему настоящее от­вращение - и даже не из-за презрения к его слабости, а из-за гнева за то, что он навлёк на неё такую беду. Но адская молния сверкнула лишь на мгновение: один взгляд в его огромные, тревожные, умоляющие, но безнадёжные глаза, мутные от тумана, клубивше­гося над Флегетоном[36] его души, и её гнев на брата превратился в ненависть к себе за то, что она убила его ангела в своём сердце. Так она узнала, что не все убийцы подобны Мак­бету и что человек не всегда сожалеет о содеянном только из-за самого себя.
Но где же найти того Бога, который способен помочь их горю и, может быть, дей­ствительно вмешается в их судьбу? Как к Нему подойти? И что Он может для них сде­лать? Если Он сможет уверить Леопольда в том, что с ним не случится ничего страшного, - или даже в том, что Сам Он не слишком серьёзно относится к его преступлению, - забь­ётся ли сокрушённое сердце новой жизнью? Восстанет ли Эммелина из тёмного гроба и могильных червей к солнечной земле и человеческому смеху? О том, куда, в какие ещё более дальние пределы Он мог её отправить, Хелен не осмеливалась даже думать. И Лео­польд не просто не находил себе места, но был навеки приговорён жить с собой, с тем «я», которое стало ему ненавистно. Единственным лучом надежды, который ей оставался, бы­ла смерть, которую проповедовал Джордж. Если в мире нет Помощника, способного очи­щать сердца и воскрешать в них свет жизни, тогда она с радостью встретит эту костлявую старуху! И пусть на каждом пиршестве главный венец достаётся черепу с его зловещим оскалом!