Творчество

Глава 15. Разговоры о проповеди

- Поразительный молодой человек! - с подчёркнутым вздохом отчаяния воскликну­ла миссис Рамшорн, выйдя из церкви. - Он кто, безбожник или фанатик? Иезуит или со- цинианин?
- Если бы он немного тщательнее составлял своих проповеди, то со временем мог бы превратиться в неплохого оратора, - безразлично отозвался Баском. - По-моему, в нём
есть неплохие риторические задатки, если только он немного поразмыслит над тонкостя­ми связи между словами и эмоциями и на лучших примерах нашего времени научится вы­зывать у своей паствы нужные чувства. Конечно, с уверенностью тут ничего сказать нель­зя, но он вполне может сделать себе имя. Правда, если он и дальше будет бросать предло­жения на середине, смешивать метафоры, говорить без всякого вступления и не прибегать к фигурам красноречия, великим проповедником ему всё равно не стать - хотя, по всей видимости, стремится он именно к этому.
- Если так, ему лучше немедленно перейти к методистам. Для них он будет настоя­щим сокровищем, - фыркнула миссис Рамшорн.
- Он ничуть к этому не стремится, Джордж. Как вы можете так говорить! - тихо, но со скрытым негодованием проговорила Хелен
Джордж неприятно улыбнулся и замолчал. По дороге домой они почти не разгова­ривали. Хелен поднялась к себе снять шляпу, но так не появилась в гостиной до тех пор, пока её не позвали к раннему воскресному обеду. Джордж надеялся прогуляться с нею по саду и потому рассердился - правда, скорее, из-за того, что верно угадал причину её по­спешного уединения, нежели из-за того, что теперь ему предстояло сесть за стол, так и не высказав всего, что накопилось у него на душе, хотя это тоже вызвало у него некоторую долю раздражения.
Когда Хелен появилась в гостиной, на её лице явно виднелись следы слёз, но хотя они были одни и тётушка должна была появиться лишь через несколько минут, Баском великодушно решил проявить такт и ничего не говорить, пока они не пообедают, чтобы не испортить кузине аппетит. Поднявшись из-за стола, Хелен собиралась было снова улиз­нуть, но когда Джордж, отставив свой бокал вина, немедленно последовал за ней и настойчиво, по-дружески, но почти укоризненно попросил её немного прогуляться с ним по саду, она уступила.
Как только они углубились в сад, подальше от окон особняка, он заговорил тоном человека, вынужденного попенять тому, кого любит:
- Хелен, дорогая, разве можно так дурно относиться к своему здоровью, и так уже подорванному ночными дежурствами у постели брата, и прислушиваться к бормотанию этого ничтожного церковника, позволяя его лживому красноречию так расстраивать вам нервы! Помните, самое ценное - это здоровье, и прежде всего вам следует заботиться именно о нём, ради себя самой и ради всех ваших друзей. Какой прок от жизни, если нет здоровья?
Хелен ничего не ответила, но подумала про себя, что в мире всё-таки есть две-три вещи, ради которых она с радостью согласилась бы поболеть. Решив, что ему удалось её пристыдить, Джордж ещё увереннее продолжал:
- Если уж вам непременно нужно ходить в церковь, то каждый раз следует заранее твёрдо напоминать себе, что всё это - лишь часть системы, и системы лживой; что пропо­ведников специально обучают религиозному ремеслу, что это их хлеб, и они просто обя­заны по мере сил убеждать людей (прежде всего, самих себя, если удастся, но, по мень­шей мере, своих прихожан) в истинности всего, что содержится в этой мешанине клери­кальных нелепостей, которая называется Библией. Вот уж воистину, Книга книг! Как буд­то кроме неё нет ничего достойного! Подумайте только, как быстро развалилось бы всё их драгоценное сооружение, не будь у них храмов, молитв, музыки и этих идиотских пропо­ведей. Сколько беспокойных, неискренних душ лишились бы достатка, довольства и вли­яния в обществе! Что же ещё им остаётся, как не продолжать как можно ловчее играть на людских надеждах, страхах и угрызениях совести? Вот дурень! Говорить тем, кому плохо: «Придите ко Мне!» Ба! Да неужели он всерьёз ожидает от нормальных, взрослых людей веры в то, что Человек, произнёсший эти слова (если он вообще когда-либо существовал), в этот самый момент, в 1870 году от Рождества Христова (Джордж весьма ценил точ­ность!) действительно слышит те несуразные слова, с которыми обращается к Нему пре­подобный Томас Уингфолд или любое другое двуногое существо, стоя на коленях возле
кровати и зарыв лицо в подушку, или вырядившись в стихарь и возвышаясь на церковной кафедре? Не говоря уже о том, что нам предлагается, под угрозой вечного проклятия, по­верить в то, что каждая мысль, вибрирующая в хитросплетениях нашего мозга, известна Ему не хуже, чем нам самим! Но это же чистый абсурд! Ха-ха-ха! Человек умер - и, как нам говорят, смертью преступника, - и его последователи выкрали мёртвое тело из гроб­ницы, чтобы навязать грядущим поколениям тысячелетия нелепых вымыслов! И теперь, когда кому-то из нас плохо, нам надо только воззвать к этому мертвецу, утверждавшему, что он кроток и смирён сердцем, и мы тут же обретём душевный покой! Всё, что я могу на это сказать, что если кто-то действительно таким образом обретёт себе покой, это будет покой душевнобольного! Поверьте мне, Хелен, хорошая гавана и бутылка кларета сослу­жат вам в этом куда лучшую службу; ну, для дам, может быть, чашка чая и немного Бет­ховена! - и он рассмеялся, ибо поток красноречия унёс с собой всю его раздражитель­ность. - Нет, право, - снова заговорил он, - всё это слишком смехотворно, чтобы всерьёз об этом говорить! В наши дни прогресса всё так же проливать слёзы по древней иудей­ской небылице! Кстати, вы слышали о последнем открытии насчёт природы света?..
- Но вы же согласитесь, что у тех, кто ею обманывается, - ответила Хелен с неким ожесточением, - есть некое оправдание: по крайней мере, эта древняя небылица обещает помощь тем, кто угнетён духом, и если только это не вивисекция, я.
- Ну же, Хелен, не надо так шутить, - перебил её Джордж. - Я не возражаю против юмора, но вы сейчас шутите совсем не в том духе. Речь идёт о благоденствии человече­ства, и мы должны думать о других. Однако ваше иудейское евангелие, в подлинно еврей­ском духе, призывает каждого печься лишь спасении собственной душонки. Поверьте, жить ради других - это единственный верный способ позабыть о наших собственных во­ображаемых несчастьях.
Хелен глубоко вздохнула. Воображаемые несчастья! Да она бы с радостью жила, по крайней мере, для одного другого человека! Да что там, она готова за него умереть! Толь­ко что в этом проку для того, чьё существо без остатка поглощено неописуемым горем?.. Надо поскорее заговорить, а то Джордж прочтёт её мысли.
- Несчастья бывают и настоящие, - сказала она. - Они не все воображаемые.
- На свете очень мало несчастий, в которых воображение не играло бы куда более сильной роли, чем готова признать даже самая разумная женщина, пока она находится в его власти, - возразил Джордж. - Я вспоминаю свои детские приступы горя: казалось, ни­кто и никогда не сможет меня утешить. Но уже через минуту всё кончалось, и моё сердце, или селезёнка, или диафрагма становились такими же весёлыми, как и раньше. Поверьте, что всё хорошо, и тогда всё действительно будет хорошо - то есть, сравнительно неплохо, если учесть все сложившиеся обстоятельства.
- Да, если учесть, что это благосостояние нужно постоянно делить, распределять и раздавать разным частям столь огромного целого, и в мире нет Бога, чтобы Он всем этим занимался! - сказала Хелен, которая принимала или отвергала рассуждения кузена в зави­симости от того, насколько волны собственной беды захлёстывали её душу.
Женщинам не хочется верить в смерть. Большинство из них любят жизнь и преданно верят в надежду, и мне кажется, что Хелен вряд ли стала бы относиться к наставлениям своего кузена с такой терпимостью, если бы к тому времени, когда он впервые задумал сделать из неё свою ученицу, какая-нибудь беда уже успела пробудить в ней женщину. Но мне странно видеть, как даже благородные женщины, наделённые духовным даром вооб­ражения, перестают верить в свои лучшие инстинкты под влиянием какого-нибудь невзрачного умника, каких кругом полно и которые рядом с ними - всё равно что извест­няк рядом с мрамором. Пронырливая лодка незаметно пробирается к борту роскошного галеона, и вдруг этот чудный корабль с громадой сверкающих на солнце парусов развора­чивается и уходит вслед за фелюгой, влекущей его на буксире на жаркое, душное мелко­водье между ветрами!
- Я в полном недоумении, дорогая моя кузина, - сказал Баском. - Нет, уход за боль­ным явно истощил ваши силы. Вы слишком предвзято всё воспринимаете.
- Благодарю вас, кузен Джордж, - ответила Хелен. - Сегодня вы ещё учтивее, чем обычно.
Она отвернулась от него и пошла к дому. Баском дошёл до дальней ограды сада, за­курил сигару и признался себе, что на этот раз ему не удалось понять свою кузину. Было ли это только потому, что он не знал жуткой правды, сосавшей ей душу? Или он не знал и самой сущности той души, которая не могла не страдать от этой правды? Было ли в его аккуратной системе хоть что-нибудь, способное стереть это жгучее, невыносимое, крова­вое пятно? «Так уж заведено: человек, покусившийся на общество, должен пострадать ра­ди общества». Только пролитая кровь обжигала совесть и ей, Хелен, - а ведь она никого не убивала! Что же до подлинного убийцы, то он вообще не думал об обществе, но истово метался во сне с криками и стонами, а просыпаясь, рыдал, вспоминая об обманувшей его девушке, которую, если Баском был прав, он одним ударом вытряхнул из существования, словно букашку из розового бутона.