Творчество

Глава 13. Проповедь для Хелен

Всю оставшуюся неделю Уингфолд продолжал думать, и посреди этих размышле­ний перед ним постоянно возникало страдающее лицо Хелен Лингард, а с ним - всё более крепнущее подозрение, что за ним кроется какая-то гнетущая и, может быть, страшная тайна. Однако он не предпринимал ни малейших усилий узнать, что это за тайна, и не за­давал никаких вопросов, которые могли бы подтвердить или рассеять его опасения. Он решил, что не станет исподтишка заглядывать к ней в окно, но будет как можно дальше и шире разбрасывать все семена утешения, которые сумеет отыскать, в надежде, что хотя бы некоторые из них упадут к ней в сад.
Когда в воскресенье он встал с колен с честным, преданным, полным дружелюбия сердцем и, взойдя на кафедру для проповеди, поднял голову и оглядел прихожан, глаза его лишь на мгновение задержались на том бледном, тревожном лице, чьё отражение по­следнее время так часто мелькало в волшебном зеркале его памяти. Далее они скользнули по самодовольному, холёному, красивому и умному лицу её кузена, явно говорившему о сытой и спокойной совести, привольно развалившейся в мягком кресле; затем заметили сварливое, увядающее лицо миссис Рамшорн, немедленно поспешили дальше и, немного поблуждав, остановились на круглой, добродушной физиономии мануфактурщика, чей ясный лоб осеняло облако задумчивости. Напоследок Уингфолд посмотрел назад, на об­щие скамьи, и увидел там обоих карликов. Рейчел пришла впервые, и Уингфолд невольно заметил, что выглядит она ещё слабой более и нездоровой, чем обычно. «Ей бы лежать в постели, а не сидеть в церкви», - подумал он. Её дядя тоже выглядел болезненнее обыкно­венного. И тут Уингфолду подумалось, что кафедра даёт ему прекрасный обзор человече­ской натуры, и люди обнажают перед проповедником куда больше своих подлинных мыс­лей и чувств, чем им кажется, - даже до начала проповеди! Выражения их лиц вторят их внутреннему состоянию, ибо церковь не только объединяет, но и обособляет людей, и ни­какие сиюминутные чувства и впечатления не мешают видеть их истинную сущность. Ко­гда Полварт беседовал с другом, всякая болезненность его лица растворялась в исходящем изнутри сиянии; когда же он сидел вот так неподвижно, первое, что посторонний читал в его лице, было мужественное терпение.
Всё это пронеслось в голове священника за несколько секунд перед тем, как он начал говорить, и его снова охватило ощущение - грустное, хотя оно и не должно быть грустным, - что ни одно из этих сердец не может облегчить страдания другого. Его глаза наполнились слезами, и душу затопило сострадание к своей плоти и крови, словно дух его готов был излиться в потоке заботливой нежности и утешения. Он поспешил заговорить, боясь, что ещё мгновение, и он не сможет с собой справиться. Как обычно, в начале его голос слегка дрожал, но вскоре страстная убеждённость пробилась наружу, и он зазвучал сильнее. Вот что он говорил:
- Судя по всему, тот необыкновенный Человек, про которого написано, что Он хо­дил по Палестине с учением и проповедями, испытывал куда большее сострадание к внут­ренним скорбям своих собратьев, нежели к их телесным страданиям. Разве Он не мог еди­ным словом уничтожить на земле все боли и болезни? Однако почему-то чаще всего, если не всегда, Он исцелял людей только в ответ на молитву, да и то ради какого-то глубинно­го, духовного исцеления, сопровождавшего выздоровление тела. Не может быть, чтобы
Он плакал о том мертвеце, которого с минуты на минуту собирался вызвать из могилы. Что могло вызвать эти слёзы, как не сострадание и жалостливое сочувствие к печали его сестёр и друзей, не имевших той внутренней радости, что давала силы Ему самому; как не мысль о страданиях и муках тех, кому приходится смотреть в лицо смерти, о множестве значений любви, о прерванных поколениях, о чёрной скорби утраты, гуляющей по измен­чивому миру человеческих сердец с того самого времени, когда первый человек был со- творён по образу своего Отца?
Но есть беда куда страшнее, чем смерть, которая, я надеюсь, разлучает лишь на вре­мя и не способна навеки удерживать души друг от друга. Я говорю о невыносимом бреме­ни сознательной нечистоты и совершённого зла: именно этот камень необходимо отвалить от гроба, чтобы человек воскрес к жизни. Вспомните, как Иисус прощал людям грехи, тем самым снимая с их сердец тот давящий груз, что сковывал все их усилия. Вспомните, как ласково Он принимал тех, от кого отвернулись тогдашние религиозные власти: кающихся женщин, рыдавших от любви, коснувшейся их изболевшихся сердец; мытарей, знавших, что все их презирают от того, что они заслужили всяческого презрения. В Нём они искали и обретали убежище. Он спасал их от бури человеческого осуждения и жестокой стужи общественного мнения, даже если их собственные сердца соглашались со справедливо­стью этого суда. Он принимал их, и, несмотря на стыд и самоуничижение, внутри поды­мала голову жизнь, и начинал лучиться свет, сознательный свет света. Если Бог за нас, то кто против нас? Во имя Его они восстали из ада собственного осуждения и пошли по ми­ру, творя истину в силе и надежде. Они услышали Его слова, поверили и исполнили их. И из всех сказанных в мире слов найдутся ли те, которые (в том случае, если они истинны) были бы добрее, милосерднее, смиреннее, прекраснее - или (в том случае, если всё это неправда) были бы более самонадеянными, унижающими человека и отвергающими Бога - чем те, о которых мне хотелось бы поговорить с вами сегодня? «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирён сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко».
Несомненно, такие слова - если только поверить им от всего сердца - отзовутся ра­достью в любой человеческой душе! Кто из нас хоть раз в жизни не причислял себя к тру­дящимся и обременённым? Вы, называющие себя христианами, якобы верите, что такой покой доступен на земле. Только почему многие из вас согбены до самой земли, но при этом на делают ни единого шага к Тому, Кто призывает их прийти, и не подымают глаз, чтобы посмотреть, не склоняется ли над ними Лик, дышащий милостью? Может быть, вы всё-таки не верите, что в мире действительно существовал тот, кого называют Иисусом? Вряд ли это так. На свете найдётся мало столь невежественных или нарочито непоследо­вательных людей, которые могли бы всерьёз усомниться в том, что такой человек жил на земле, или в том, что Он воистину произносил нечто подобное. Или, может, вас повергает в сомнения то, что Он говорил о смысле и цели Своего пришествия? В таком случае, даже если предложенное лекарство кажется вам сомнительным, не лучше ли всё-таки попробо­вать его? Если уж Он произнёс эти слова, то, по меньшей мере, должен был сам верить в то, что способен их исполнить. Любой, кто хоть немного знает Его, ни на миг не усомнит­ся, что этот Человек говорил лишь то, во что верил сам. Лучшие из иудеев хоть и не верят в Него, всё же считают Его хорошим, пусть и обманутым человеком. Неужели кто-нибудь станет лгать ради того, чтобы принять от людей презрение и поругание, стать мужем скорбей и изведать болезни? Что, как не уверенность в истине, способно было поддержать Его, когда Он знал, что даже друзья оставят Его, если уверуют в Его слова о предстоящей Ему доле?
Но, может, Он всё-таки ошибался, хоть и искренне?.. Только вряд ли человек спосо­бен ошибиться в том, есть ли у него на сердце мир, спокойна ли его душа. Точно так же, вряд ли он может ошибаться в том, откуда приходит к нему этот покой, из какого источ­ника он черпает своё утешение. Даже скряга знает, что утешается своим золотом. Так
неужели Иисус мог ошибаться, считая, что утешение приходит к Нему от Бога? Как бы то ни было, Он видел источник Своего покоя в послушании, в Своём единении с волей Отца. Знаете, друзья, если бы у меня был такой покой, какой я явственно вижу в Нём, неужели я не смог бы сказать, как я обрёл его?..
Кто-то возразит мне и скажет: «Несомненно, этот добрый человек утешался мыслью о своём Отце. Но ведь он вполне мог ошибаться, полагая, что такой Отец существует!».. Поймите меня правильно, друзья: я не осмеливаюсь заявлять, что точно знаю о существо­вании Отца, или полагаю, что Он существует. Я могу лишь сказать, что от всего сердца надеюсь, что на небесах у нас действительно есть Отец. Однако этот Человек утверждает, что знает это точно. Кто я такой, чтобы оспаривать Его слова? Как могу я, осознающий в себе столько неправды, воображать, что я честнее Его? Если Он говорит, что знает, я умолкаю и начинаю прислушиваться. Одно Его слово «Язнаю, что Он есть», перевеши­вает целую вселенную голосов, вопящих: «Я не знаю, и потому Его нет». И обратите внимание: Он хочет дать им Самого Себя, дать им самое лучшее, что у Него есть! Он не пытается подкупом добиться от них повиновения Своей воле, но уверяет их в том, что всякого, кто будет поступать как Он, ждёт подлинное блаженство. Он хочет, чтобы они обрели покой - Его покой - из того же самого источника, откуда черпает его Он.
Ибо что значат эти Его слова: «Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня»? Он не говорит: «Несите иго, которое Я возложу на вас, и исполняйте Мои слова». Я не стану утверждать, что Он никогда не произносил ничего подобного и порой не обращает­ся к некоторым из нас с такими речами. Но здесь Он говорит нам нечто совсем иное; здесь заключена совсем иная истина. «Возложите на себя то иго, которое несу Я Сам; научи­тесь поступать, как поступаю Я, сверяя всё с волей Моего Отца и покоряя всё Его воле. Пусть Моя воля будет для вас лишь в том, чтобы исполнять Его волю: будьте кротки и смиренны сердцем, и вы обретёте покой душам вашим». И, несмотря на всю скорбь по человечеству, жившую в Его сердце, и перед лицом ожидавшей Его смерти Он всё равно говорит: «Ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко». Из-за чего это иго было для Него бла­гим, а бремя лёгким? Из-за того, что этим игом была воля Отца.
Кто-то возразит и скажет: «Любой праведник, веровавший в Бога, мог бы сказать не­что подобное. Только мне-то от этого какая польза?» Но ведь этот Человек говорит: «При­дите ко Мне, и обретёте покой», обещая дать всякому приходящему ту помощь, которая нужна ему более всего. Быть может, друзья мои, всё это кажется вам неизмеримо чуждым, далёким от окружающего нас мира? Окружающий нас мир не даёт нам покоя, но мы всё- таки можем надеяться получить его из иного источника. И разве сами наши души не ощущают чужеродность всего, что происходит вокруг, и не взывают о лучшей, более бла­городной, более прекрасной жизни?
Быть может, кто-то другой скажет: «Всё это хорошо; но будь я столь же кроток и смирён сердцем, как Тот, о Ком вы говорите, моя беда всё равно не станет легче, потому что корень её таится не во мне, а в том, кого я люблю». Я же отвечу вам, что если обещан­ный нам покой есть покой Сына Человеческого, то ему подвластна любая беда и тревога. И если вы сами обрели этот покой, значит, он недалеко и от вашего ближнего. От кого ваш несчастный друг охотнее всего примет сие утешение, как не от того, кто любит его? Что если ваша вера будет ступенькой к его вере? Как бы то ни было, если этот покой не способен покорить себе всё и наполнить сердце, если он не несёт в себе праведности и красоты, несмотря на все противящиеся ему беды и тревоги, тогда это не Божий покой, ибо Его покой превосходит всякое разумение. По крайней мере, так говорят знающие лю­ди, и я готов поверить им на слово. Если ваш Бог не может исправить то, что с вами слу­чилось, то либо ваш Бог - не истинный Бог, либо истинного Бога и вовсе не существует, и Человек, называвший Себя Его откровением, прожил единственную в мире безгрешную жизнь благодаря тому, что верил в лживую выдумку. И если это так, то горе всем несчастным с истерзанными сердцами!
Если кого-то из вас смущает, что я называю Иисуса Человеком, утверждавшим, что в Нём Бог открыл Себя людям, я отвечу, что вижу в Нём именно человека, и Он влечёт меня к Себе всей силой пленительной Истины. Но если я найду в Нём того самого Бога, чьего покоя так жаждут и моё сердце, и сердца моих братьев и сестёр, тогда и Небеса будут слишком тесны для моего ликования, потому что лишь Сам Бог будет способен вместить мою радость!
Так приди же, измученное, истомившееся сердце, приди и посмотри, не исцелит ли Он тебя. Ему известны стенания и слёзы, и пусть Сам Он не знал греха, насколько печаль­нее Ему смотреть на стенания и слёзы, исторгающиеся из терзающихся виной сердец Его братьев и сестёр. Братья, сёстры, мы всенепременно должны избавиться от этого бремени! Оно губит нас! Оно превращает прекрасную землю в ад, а наши души - в пищу для адско­го пламени! Перед нами стоит Тот, Кто знает: так поверьте же Ему на слово и пойдите к Тому, кто со всей силой непреходящей нежности и человеческого сострадания говорит: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирён сердцем, и найдёте покой ду­шам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко»».