Творчество

Глава 10. Снова дома

Уингфолд вошёл в лавку мануфактурщика в полыхающем зареве летнего заката, но на его плечах сидел бес неверия, и хотя ближе к сердцу священника он подобраться не мог, этого было достаточно, чтобы превратить «царственный свод, выложенный золотой искрой», в «скопленье вонючих и вредных паров»[33]. Когда же Уингфолд вышел, солнце уже опустилось за горизонт, и его великолепие угасло на западном краю неба, но дони­мавший священника бес бесследно исчез, и бурые перья сумерек были не менее прекрас­ны, чем крылья серебристой голубки, вспорхнувшей в небо из каменной громады камин­ных труб.
«Либо Бог есть, и именно в Нём заключена вся совершенная истина и красота, - рас­суждал Уингфолд сам с собой, шагая домой, - либо вся поэзия и искусство - лишь слу­чайно выросший цветок без корня и почвы, возвышающийся над более-менее симметрич­ной грудой камней. Тех, кто не видит красоты в его лепестках и не чувствует аромата его дыхания, вполне удовлетворит такое положение вещей, но тот, чьё сердце при виде его переполняется, непременно решит, что у него всё-таки есть корни и уходят они намного глубже».
Надо сказать, что поиски священника уже успели значительно расширить сферу его сомнений. Однако чем шире поле, тем более вероятность отыскать на нём кротовую нору, и если истина действительно существует, то каждое новое сомнение становится ещё од­ним знаком, указывающим на её обитель. Так рассуждал сам с собой священник, когда, завернув за угол, неожиданно, нос к носу, столкнулся с Джорджем Баскомом.
Молодой адвокат, распрямив статные плечи, с радушной готовностью протянул ему широкую ладонь, и они пожали друг другу руки, что даже в их случае я не могу признать таким уж отъявленным лицемерием, каким считают сию церемонию итальянцы и испан­цы.
- Я так и не поблагодарил вас за ту огромную услугу, которую вы мне оказали, - первым заговорил Уингфолд.
- Весьма рад это слышать. Только.
- Я имею в виду то, что вы открыли мне глаза на моё истинное положение.
- Ах, вот вы о чём! Я не сомневался, что стоит лишь развернуть вас в верном направлении, и вы сами во всём разберётесь. И когда же. то есть. я. Простите, я чуть
было не нарушил все приличия, спросив вас, когда вы собираетесь оставить своё место. Ха-ха!
- Пока не собираюсь, - ответил Уингфолд на этот одновременно заданный и взятый назад вопрос. - Чем глубже я исследую суть дела, тем больше у меня оснований надеяться на то, что мне удастся. э-э. и далее исполнять свои обязанности.
- Неужели?
- Чем дальше я продвигаюсь, тем больше убеждаюсь, что если я не найду объясне­ния и оправдания жизни в учении Церкви, то мне не найти их ни в каком ином месте - и уж, во всяком случае, не в том, что проповедуете вы.
- Но что если это учение окажется неправдой! - воскликнул Джордж в порыве полу­благородного возмущения.
- Но что если оно окажется правдой, даже если вам никогда не удастся этого уви­деть? - возразил Уингфолд, и уже через секунду двое молодых людей были друг от друга на расстоянии десяти шагов, как будто какой-то взрыв отбросил их в разные стороны.
«Если я не могу доказать, что Бог есть, - сказал себе Уингфолд, - то и он не может доказать, что Его нет».
Но тут ему в голову пришла ещё одна мысль: «Только ведь он скажет, что поскольку видимых признаков существования Бога нет, бремя доказательства лежит на мне». И с этой мыслью Уингфолд понял, насколько бесполезно что-то доказывать человеку, кото­рый, не видя Бога, не испытывает ни малейшего желания Его увидеть.
«Нет, - твёрдо решил он про себя, - моё дело не в том, чтобы доказывать существо­вание Бога, а в том, чтобы найти Его самому. Вот когда я найду Его, тогда и буду думать о том, как лучше показать Его людям». С этими словами мысли его вновь вернулись к ма­нуфактурщику.
Придя домой, он принялся было отделывать свой сонет, но вскоре понял, что должен сначала облегчить душу, написав новое стихотворение.
Мне снилось: в гулкой церкви я сидел.
Горели свечи тихо и светло,
Светилось тускло витражей стекло,
А на кресте над алтарём висел
Тот, кто за нас Себя не пожалел.
Священники сновали тут и там,
Степенно люди заходили в храм,
И каждый поклонялся, как умел.
Прислужница хромая день-деньской
К дверям сметала пыль от ног чужих.
Вдруг незнакомец, строгий и простой,
Идёт к старухе меж колонн немых.
«Ты хорошо метёшь Мой дом!» - Он ей сказал.
«То сам Господь!» - воскликнул я, и сон пропал.
Мне кажется, если бы можно было заставить соловья замолчать так, чтобы он мог дышать, но уже не мог петь, он, наверное, немедленно упал бы с ветки и умер от песни, распирающей его изнутри. Может быть, так же умирают и некоторые люди, я не знаю; может быть, лучше умереть, чем жить, докучая своим друзьям тем, что никак не удержать внутри. Как бы то ни было, если кто-то из нас, к собственной радости, окажется способен выразить себя в любой доступной человеку форме, то пусть благодарит за это Бога; а если он не отнесёт свои стихи издателю, у него будет ещё один повод для благодарности: ведь для него самого ценность написанных строк не станет от этого меньше.
Так, по крайней мере, казалось Уингфолду. Он опять вышел из дома, прошёл на кладбище и уселся на какой-то камень. «Как странно, - размышлял он. - Вот эта каменная
церковь рождена чьей-то верой. Мою же веру пока видно лишь в паре-тройке неумелых стишков. Правда иногда я чувствую, что сердце моё словно горит изнутри. Ах, как бы мне хотелось точно знать, что его зажгли именно Его слова!»