Творчество

Глава 23. Убежище

Ночь была пасмурная, но Хелен прекрасно знала дорогу. Её охватило странное воз­буждение, полностью прогнавшее всякий страх. Как только она оказалась на улице, все силы, дремавшие у неё внутри, каким-то сверхъестественным образом проснулись, и го­лова её стала необыкновенно ясной. Она порадовалась, что накануне не было дождя, и на земле почти не останется следов. Деревья едва вырисовывались на фоне неба, и их чёрные силуэты помогли Хелен добраться до калитки в парк, откуда она повернула прямо к за­брошенному дому. Она отлично помнила, как боялся Польди этого места, и потому ничего не сказала о том, куда они идут, но когда он внезапно остановился, поняла, что он сам всё сообразил. Несколько мгновений он колебался, но за спиной его подстерегало нечто куда более пугающее, и он двинулся дальше.
Выйдя из рощицы на краю лощины, они посмотрели вниз, но было так темно, что они не увидели ни самого дома, ни малейшего отсвета с поверхности озера. Вокруг цари­ло гробовое молчание, как на заброшенном кладбище, и они начали спускаться в лощину, словно в подземное царство мёртвых. Дойдя до стены сада, они пошли вдоль неё, покуда не отыскали высокую и узкую калитку, насквозь проржавевшую и стоявшую полуоткры­той. Через неё они проскользнули в старый сад, который днём походил на жалкую, за­блудшую душу, но теперь закутался в чёрную мантию ночи. Раздвигая руками колючие ветви беспорядочно растущего кустарника и двигаясь почти вслепую, они добрались до переднего крыльца с покосившимися ступенями, которые от многочисленных дождей и паводков совсем потеряли былой вид. Дверь, как обычно, была не заперта, и, толкнув её посильнее, они вошли в дом. Он был окутан непроницаемой тишиной, и внутри было куда тише, чем снаружи, хотя до сих пор ночь казалась им совершенно безмолвной. Во всём доме не было ни единой крысы, ни одного таракана. Брат с сестрой на ощупь пробрались через коридор и поднялись по широкой лестнице, ни разу не скрипнувшей под их осто­рожными шагами, хотя в осторожности большой нужды не было: вокруг них на целую милю не было ни одной живой души.
Хелен взяла Леопольда за руку и повела его прямо к тому шкафу, за дверцей которо­го скрывалась потайная комнатка. Он не сопротивлялся, словно чувствуя в крыльях ноч­ной темноты надёжную защиту, - как одинока должна быть та душа, что радуется такому прибежищу! Но как только Хелен чиркнула спичкой, зная, что ни один лучик света не прорвётся отсюда наружу, глазам Леопольда открылось то самое место, которое с детства вызывало в нём жуткую дрожь. Он дико вскрикнул и рванулся было прочь, но Хелен си­лой удержала его, и, покорившись, он позволил ей провести себя внутрь. Там она зажгла свечу, и когда бледно-жёлтый свет стал чуточку ярче и ровнее, он выхватил из темноты голые стены, остов кровати и остатки изъеденного молью матраса, валявшегося в углу. С жалобным звуком, похожим не столько на стон, сколько на сдавленный вопль отчаяния, Леопольд рухнул на груду ветхого тряпья.
Хелен присела рядом, положила его голову к себе на колени и, пытаясь хоть как-то утешить его, заговорила с ним такими нежными и ласковыми словами, которые ещё нико­гда не рождались в неё в сердце и не слетали с её губ. Она вынула из кармана кусочек его любимого лакомства и попыталась было заставить его поесть, но тщетно. Тогда она нали­ла ему немного вина. Он жадно осушил чашку и попросил ещё, но Хелен решила, что пока ему хватит. Вместо того, чтобы успокоить и усыпить его, вино, казалось, пробудило в нём новые опасения. Он судорожно прижался к сестре, как ребёнок прижимается к няне, кото­рая только что рассказала ему страшную сказку, но взгляд его то и дело метался к двери, словно в предчувствии надвигающейся беды. Хелен как могла пыталась унять его страхи, уверяя его, что пока он в безопасности, и, думая, что это ещё больше убедит Польди в надёжности его укрытия, напомнила ему о том, что под полом стенного шкафа скрывается потайной колодец. Но как только она заговорила об этом, глаза Леопольд расширились от ужаса:
- Я всё вспомнил, Хелен! - вскричал он. - Так я и знал! Помнишь, раньше я не вы­носил этого места? Теперь-то я понимаю, что заранее предчувствовал, как однажды буду
прятаться здесь от чужих глаз со чудовищным преступлением на совести! Помнишь, как я говорил тебе об этом? О Боже, Хелен, как ты могла привести меня сюда?!
Он снова зарылся лицом в складки её платья. Хелен с новым ощущением безысход­ности подумала, что он, должно быть, сходит с ума, потому что на самом деле всё это бы­ло лишь плодом его воображения. Конечно, он всегда ненавидел это место, но ни разу не говорил ей ничего подобного. Но в этой мысли крылась и призрачная надежда: может быть, весь этот кошмар действительно обернётся галлюцинацией? Как бы то ни было, пришла пора выяснить, что же всё-таки произошло.
- Ну же, Польди, милый, родной мой братец, перестань, - сказала она. - Ты ведь так и не рассказал мне, что случилось. Что за преступление ты совершил? Может, всё не так плохо?
- А вот уже и светает, - глухим, бесцветным голосом проговорил он. - Утро! После ночи всегда настаёт утро!
- Нет, нет, Польди, - запротестовала Хелен. - Здесь нет окна; только чердачное окошко, а оно вон там, высоко, и выходит на лестницу чёрного хода. И до рассвета ещё далеко.
- Далеко? - переспросил он, впиваясь ей в лицо безумным взглядом. - Двадцать лет? Я родился как раз двадцать лет назад. Ну почему мне нельзя вернуться в утробу матери и никогда уже не рождаться? За что нас посылают в этот проклятый мир? И зачем только Бог сотворил его! Что в нём проку? Неужели нельзя было оставить всё как есть?
Он замолк, а Хелен подумала, что нужно как-то заставить его поспать. У неё словно появилась ещё одна душа, вдобавок к прежней, чтобы дать ей силы выдержать то, что иначе было бы для неё невыносимым. Невообразимым доселе усилием воли она сдержала смятение собственной души и, ласково гладя по волосам несчастного мальчика, снова уткнувшегося ей в колени, заставила себя запеть для него, как колыбельную, ту самую пе­сенку, которую он когда-то очень любил и которой она, со всей важностью воображаемо­го материнства, нередко убаюкивала его в детстве.
Давнее волшебство сохранило свою силу. Вскоре пальцы, вцепившиеся ей в руку, разжались, и по его дыханию она поняла, что он спит. Она сидела, как каменное изваяние, не осмеливаясь пошевелиться и едва дыша, чтобы не прервать те блаженные минуты за­бвения, когда океан покоя, обнимающий всё и вся, мог хоть ненадолго наводнить вы­жженную пещеру его сердца. Она сидела неподвижно до тех пор, пока ей не начало ка­заться, что от усталости она вот-вот мешком свалится на пол, и только острые иглы боли, то тут то там прошивавшие её насквозь, словно винтами или спицами скрепляли её тело, не давая ему упасть. До сих пор она не знала, что такое усталость, но теперь сполна полу­чила то, чего не ведала раньше. Однако измученное тело, облекавшее её душу, не давало ей забыть о внешней реальности, притупляя её горе и тем самым наделяя её жалким подо­бием покоя.
Сколько она просидела вот так, она не знала и не могла знать. Ей казалось, что про­шло уже бесконечное множество часов, но, хотя весенние ночи были короткими, темнота ещё и не думала рассеиваться. Тут Хелен вспомнила, что в каморку почти не проникает солнечный свет, и её охватила тревога: что если её отсутствие обнаружится, или кто- нибудь увидит, как она возвращается домой?
Наконец, какое-то нечаянное движение разбудило Леопольда. Он тут же вскочил на ноги с выражением безудержной радости, но в следующее же мгновение лицо его искази­ла гримаса страдания.
- О Боже, так значит это правда? - выкрикнул он. - Ах, Хелен, мне приснилось, что я невиновен, и всё это - просто ночной кошмар! Скажи, скажи мне, что я сплю! Скажи мне, что я не убийца!
Он с неистовой силой схватил её за плечи и потряс, словно желая пробудить её от летаргического оцепенения.
- Я и сама надеюсь, что ты невиновен, братец, но в любом случае сделаю всё, чтобы защитить тебя, - сказала Хелен. - Только для этого ты должен пообещать мне взять себя в руки, чтобы я могла вернуться домой.
- Нет! - вскричал он. - Не уходи от меня, Хелен! Если ты уйдёшь, я сойду с ума, по­тому что тогда ко мне придёт она!
Хелен внутренне содрогнулась, но усилием воли удержала внешнее спокойствие.
- Подумай, что будет, если я останусь, - рассудительно сказала она. - Обнаружится, что меня нет, и тётушка поднимет на ноги всю округу. Ещё подумают, что меня. - она осеклась и замолчала.
- Конечно! И не только тебя, а кого угодно! - воскликнул Леопольд. - Ведь я ещё на свободе. О Боже! Неужели всё так ужасно? - и он спрятал лицо в ладонях.
- И тогда, Польди, - продолжала Хелен, стараясь говорить как можно ровнее, - они придут сюда, найдут нас с тобой, и я не знаю, что будет дальше.
- Да, да, Хелен! Иди скорей домой. Оставь меня и иди! - торопливо зашептал Лео­польд, снова хватая её за плечи, словно для того, чтобы вытолкнуть её из каморки, но при этом продолжая говорить. - Я знаю, тебе надо идти, но когда придёт утро, я сойду с ума. Лучше бы мне и вправду сойти с ума; потому что утро хуже ночи, ведь в его свете я вижу собственную черноту. Иди же, Хелен, иди! Но ты ведь придёшь ко мне, как только смо­жешь, правда? Как мне узнать, когда тебя ждать? Сколько сейчас времени? Мои часы остановились.с тех пор, когда. Боже, скоро здесь будет совсем светло. Хелен, теперь я знаю, что такое ад. Так, где же... - он пошарил в кармане сюртука и что-то нам нащу­пал. - Ага! Живым я им не дамся. Ты умеешь свистеть?
- Да, Польди, - дрожа ответила Хелен. - Разве ты не помнишь, как сам учил меня?
- Да, да. Тогда, когда будешь подходить к дому, начинай свистеть и не останавли­вайся. Если я услышу хоть один шаг без свиста, то убью себя.
- Что у тебя там? - спросила Хелен в новом приступе страха, увидев, что он не вы­нимает руку из кармана.
- Всего лишь нож, - хладнокровно ответил он.
- Отдай его мне, - так же хладнокровно сказала она.
Он рассмеялся, и его смех был страшнее любого крика и плача.
- Нет уж, я не настолько глуп, - ответил он. - Кроме ножа у меня никого нет. Кто ещё защитит меня, пока тебя нет? Ха-ха!
Она решила, что лучше не отнимать у него это утешение, да, в общем-то, и не боя­лась, что чей-то случайный визит заставит Леопольда пустить его в ход. Разве только по­лиция действительно явится сюда, и тогда. «А что ещё ему делать?» - подумала она
- Ну хорошо, хорошо, не буду тебя уговаривать, - примирительно сказала она. - Да­вай ложись, я укрою тебя своей шалью, и ты будешь думать, что это я обнимаю тебя. Я приду, как только смогу.
Леопольд повиновался. Она покрыла его шалью и поцеловала его.
- Спасибо тебе, Хелен, - тихо проговорил он.
- Молись Господу, чтобы Он спас тебя, - ответила она.
- Мне осталось одно спасение - смерть, - отозвался он. - Я буду просить Его об этом. Но ты иди, Хелен, иди. Я постараюсь взять себя в руки, ради тебя.
Он проводил её взглядом, в котором поселилось весь адский ужас безмолвного отча­яния. Я не стану пытаться дальше описывать его чувства. То, что всегда казалось ему не­вероятным, невозможным, действительно случилось, - и не с кем-нибудь, а с ним самим! Всякий, кому случалось во сне ощутить себя преступником и кто знает безумную радость вновь обретённой невинности и ликование солнечного света, без следа рассеивающего ночной кошмар, может представить себе весь ужас хрупкой и тонкой души, внезапно наводнившейся ясным осознанием чудовищной вины. И эту вину не могло рассеять ника­кое пробуждение кроме того, которое способно было бы начисто уничтожить прошлое. И такое пробуждение действительно есть; и если человек достигнет его, то проснётся в
стране, где даже луга и поля исполнены гармонии, способной утешить не только стра­дальца - простое страдание утешить нетрудно! - но и того, кто совершил самый тяжкий грех.
Как только Хелен вышла за дверь, Леопольд вытащил из внутреннего кармана ма­ленькую серебряную табакерку, и при виде её его глаза загорелись нетерпеливой радо­стью голодного зверька. Он взял из неё щепотку какого-то порошка, положил в рот, за­крыл глаза, снова откинулся на матрас и затих.