Творчество

Продолжение счастья

Куда мы едем, я не спрашивал. Не все ли равно! С Сережкой я ничего не боялся. Правда, был внутри щекочущий холодок, но не от страха, а от предчувствия приключений.
Пахло тополями и нагретым за день асфальтом. Где-то трещал ночной кузнечик. Однако настоящей ночи не было, на севере в просветах среди многоэтажек неярко желтела июньская заря.
Мы ехали недолго, остановились у забора. Сережка ссадил меня в бурьян, раздвинул доски. Сперва протащил в широкую щель велосипед, потом меня. Устроил меня на деревянной скамейке со спинкой.
Мы были на краю большой площадки с футбольными воротами. Справа подымалось трехэтажное здание, в его квадратных окнах блестело отражение зари. Я понял, что Сережка привез меня на школьный стадион.
Он присел рядом, сказал деловито:
– Подходящее место.
– Для чего подходящее-то? – Я понял, что Сережка под деловитостью прячет беспокойство. Он ответил напряженно:
– Для взлета…
– Для чего? – Это я почти крикнул. Потому что… да, в самом деле я ожидал чего-то такого.
Сережка тихо и словно виновато посапывал рядом. Тогда я спросил шепотом:
– У тебя есть самолет?
– Нет… То есть да… То есть…
– Ну что? – У меня неожиданно прорвалась досада. – То «нет», то «да». Есть или нету?
Сережка не обратил внимания на мой тон:
– Ромка… ты только не удивляйся. Понимаешь, я сам… умею превращаться в самолет. Честное слово…
«Игра такая!» – подумал я. И почему-то пожалел Сережку. И чтобы загладить недавнюю раздражительность, сказал, как маленькому фантазеру:
– Ну что ж… это бывает. Конечно…
– Я сейчас покажу. – Он встал. – Ты только не пугайся. И еще…
– Что?
– Когда я превращусь, тебе надо будет забраться в кабину. Самому. Помогать-то будет некому…
– Ладно. Уж как-нибудь… – Я вдруг сразу поверил Сережке. И даже испугался оттого, что поверил так быстро и крепко. Но тут же старательно вспомнил опять, что это сон. И повторил веселее: – Ладно!.. А говорил, что у тебя никаких талантов!
Сережка отозвался серьезно, грустно даже:
– Я не знаю, талант это или наоборот. Но тут уж, видать, судьба, раз мы встретились.
Я не успел ничего ответить. Сережка отошел. В светлых сумерках я видел, как он встал прямо, приподнялся на цыпочках, раскинул руки… И через миг на школьном стадионе стоял самолет.
Размах крыльев занимал в моем поле зрения столько же места, сколько за секунду до того занимали раскинутые Сережкины руки. Поэтому самолет оказался не там, где только что стоял Сережка, а дальше, метрах в двадцати. «Эффект линейного зрения!»
Я съехал со скамейки на землю и пополз к самолету. Понимал, что крошки гравия обдирают мне ноги, но не чувствовал этого.
Самолет выглядел не так, как тот, на котором я летал в своих прежних снах. Крыльев было не две пары, а одна. Они торчали из бортов и сильно сужались к округлым концам. Но все равно это был, как и у меня, одноместный легкий самолетик – словно специально для мальчишки. И на серебристой, светящейся в сумерках ткани я различил знакомый знак «L-5». А еще – силуэт морской звезды с пятью изогнутыми щупальцами.
От самолета пахло бензином, теплым дюралем и резиной маленького тугого колеса. Сон, а все так подробно, реально.
Дверца была раскрыта, от нее спускался дюралевый трап с тремя дырчатыми ступеньками. Вот на этом трапе я помучился. Но Сережкин голос (немного изменившийся) подбадривал меня. Когда я оказался в кабине, на вогнутом пластиковом сиденье, то понял, что голос этот – из динамика на приборном щитке.
– Все в порядке? – спросил Сережка с виноватой ноткой.
– В порядке. Руки-то у меня сильные… – (И я тихонько плюнул через левое плечо, чтобы в локтях и пальцах не появилась пугающая слабость.)
– Значит, полетим?
– Давай…
– Нет уж, это ты «давай», – вздохнул Сережка в динамике.
– Почему я?!
– Ну… такое правило. Если я один, я могу управлять собой сам, а если кто-то у меня в кабине, то я уже не могу. Должен тот, кто в пилотском сиденье… Да чего ты боишься? – В голосе зазвенела привычная веселая струнка, Сережкина. – Ты же умеешь! Столько раз летал на своем самолете!
Я не принял его бодрого тона:
– Тогда у меня ноги работали. А сейчас-то как?
– Можно ведь и без педалей! Будешь делать крен свои телом.
– Я так не умею…
– Сумеешь. Туловищем направо-налево… Я же легкий.
«Это ведь сон, – уже который раз напомнил я себе. – Во сне все получается, если он хороший… А это хороший сон, раз я с Сережкой!»
Но следом подумалось: «А если хороший, почему не работают ноги? Будто наяву…»
Но эту мысль я прогнал.
– Хорошо, Сережка! Я попробую! – И даже пошутил: – Только не превратись в себя самого в воздухе. А то мне придется лететь на тебе верхом. Как кузнец Вакула на черте!
Сережка посмеялся, но как-то нервно:
– Ромка, торопись. Ночь-то короткая…
Приборная доска была почти такая же, как в моем самолете. Только ключ зажигания похож был на обычный плоский ключик от квартирного замка (уж не тот ли, что Сережка носил на шее?). Я повернул его.
Пропеллер махнул узкими лопастями, растворился в воздухе, самолет-Сережка задрожал. Мотор загудел негромко и уверенно.
– Поехали? – деловито спросил я.
– Давай!.. Сразу бери круче вверх, здесь мало места для разбега.
Я разогнал самолет и крепко потянул на грудь рычаг с резиновой велосипедной рукояткой. Оторвался от земли.
– Ой! – вдруг тонко сказал динамик сквозь шум мотора.
– Что?
– Говорил ведь: бери круче! Левым колесом штангу на воротах зацепил. Крутится, как сумасшедшее…
– Я нечаянно… Больно, да?
– Не так уж… Но если бы оно оторвалось, как бы ты меня посадил? На одно-то колесо!
– Ой, а разве придется садиться?
– А как же!
В своих прежних снах я ни разу не сажал самолет. Взлетать взлетал, а посадок не было, я всегда просыпался до окончания полета. Так я и объяснил Сережке. Он отозвался насуплено:
– Сейчас другой сон. Даже и не совсем сон… Если грохнемся, ты, может, и проснешься как ни в чем не бывало…
– А ты?!
– А от меня – щепочки. И уж завтра я к тебе не приду…
У меня ослабели руки.
– Тогда зачем ты… такое дело…
Сережка откликнулся так, словно вез меня в коляске:
– Да не бойся. Ведь все в порядке.
И правда все пока было в порядке. Страхи страхами, но я машинально работал ручкой управления, ровно набирал высоту. Желтые крохотные лампочки уютно светились над приборами. Воздух привычно свистел, обтекая изогнутое лобовое стекло. Впереди в бледном небе проступили звезды Большой Медведицы.
– Теперь попробуй поворот, – посоветовал Сережка. – Крен налево и… ну, ты знаешь.
Я плечом лег на левый борт кабины, высунул голову из-за прозрачного щитка. Ветер крепко рванул волосы, ударил по щекам, по глазам… Но даже сейчас встречный воздух был теплым. И с уютным, спокойным таким запахом полыни…
Сережка-самолет послушался, крылом наклонился к земле. Я повел рычаг влево, и самолет вошел в плавную дугу. У меня из-за плеча выкатилась розовая, на три четверти полная Луна. Я осторожно выпрямил машину. Луна повисла неподвижно. Она быстро желтела, делалась ярче. Небо вокруг нее темнело.
– Видишь, получилось, – одобрительно сказал Сережка.
– Ага… Смотри! – Я взглядом привычно приблизил Луну, уменьшил ее до размеров арбуза и, снова накренившись влево, повел самолет вокруг этого ноздреватого глобуса.
– Чудеса! – искренне восхитился Сережка.
А я осмелел еще больше. Подвинул к себе Луну так, что она стала вроде елочного шарика. И я… ухватил это космическое яблоко ладонью!
«Яблоко» было тяжелым, теплым и шероховатым.
– Сережка, я поймал Луну! Вот!
– Молодец… – В Сережкином голосе были и одобрение, и осторожность. – Ты не кузнец Вакула, а сам черт, который украл месяц… Только не держи долго. А то сдвинется что-нибудь в космическом механизме…
Я выпустил увесистый шарик. Он умчался в дальнюю даль и превратился в обычную луну. А мне показалось, что ладонь у меня светится, словно я стер с шарика фосфорическую краску.
Я пригляделся. Нет, краски не было. Но при свете приборных лампочек я увидел на ладони розовые колечки – отпечатки лунных кратеров.
А в воздухе в это время выросли облачные столбы. Этакие гигантские застывшие смерчи из просвеченного луною пара. Я лавировал между ними, а Сережка в динамике легкомысленно мурлыкал старую, слегка переделанную песенку:
Потому, да потому что мы пилоты,
Небо наш, эх небо наш родимый дом.
Мы с тобою превратимся в самолеты,
Чтоб на землю не свалиться кувырком…
Превратился-то он один, но я не стал спорить. Мне было хорошо. Так же, как днем, когда гуляли по окраинам. Даже еще лучше, просторнее. Это было продолжение дневного счастья…
Светлые облачные колонны стали раздвигаться, отходить назад, а впереди открылось черное пространство, а в нем горели редкие звезды – такие далекие, что я не смог бы придвинуть их никаким усилием. Пространство это мягко вздрогнуло, отозвалось во мне толчком. Раз, другой, третий…
– Гулкие барабаны Космоса, – сказал я. Шепотом сказал. Но Сережка услышал.
– Ромка, туда не надо… пока. Это уже… другие миры.
– Безлюдные пространства? – вспомнил я. И стало тревожно.
– Ну… всякие там пространства.
– Туда нельзя?
– Можно, только не сейчас…
– Ты, наверно, устал! – спохватился я.
– Не в этом дело. Просто пора. Поворачивай.
Тут я растерялся:
– А куда поворачивать?
В самом деле: где наш город, где стадион?
– На сто восемьдесят градусов! По компасу.
Я положил Сережку на правое крыло. Деления на шарике-компасе побежали за курсовой чертой, и я выровнял полет, когда вместо «150» появилось «330».
– Вот так и держи. Только давай ближе к земле…
Я послушно снизился. Теперь надо мной снова было обычное небо июньской ночи, впереди тлела заря, а внизу мерцали редкие огоньки. С десяток огоньков – красных, дрожащих – вытянулись в две параллельные цепочки.
– Ромка, смотри! Это чуки зажгли для нас посадочные костры!
Я ничуть не удивился, порадовался только, что садиться буду не в темноте. Сделал круг над огнями и стал снижаться, чтобы попасть между линиями костров.
– Смелей, смелей… Убери газ! – командовал Сережка. – Выпусти закрылки! Выключай… На себя чуть-чуть… Хорошо…
Колеса толкнулись в землю, нас мелко затрясло, пропеллер замелькал, замер. Замер и самолет. С двух сторон от него металось костровое пламя. Я разглядел, как от огня заспешили в темноту маленькие косматые существа.
– Ну вот, удрали, – с досадой сказал Сережка. – Я думал, они помогут тебе вылезти.
– Это чуки?
– Ну да! До того боязливые, даже тошно…
– Ничего, сам вылезу… – И я скатился по трапу.
Думал – попаду на каменную крошку стадиона. А оказалось – ласковый прохладный песок. Ой, да мы сели не у школы! Я узнал это место – мы были на краю Мельничного болота!
– Ромка, отползи подальше, – попросил самолет.
Я отполз к ближнему костру. В зябкости болотистого воздуха тепло от огня было таким приятным (даже ноги его почувствовали). Я с полминуты заворожено смотрел в пламя, потом оглянулся на самолет. Но самолета не было. Сквозь отпечатки огня я увидел, как бежит ко мне освещенный костром Сережка.
Подбежал, сел на корточки, засмеялся.
– Вот и приземлились! Хорошо, да?
– Да! – Я хотел, чтобы этот сон никогда не кончался.
Сережка обнял меня за плечи:
– Ты молодец. Ас…
– Ну уж ас!.. Ты же помогал мне! И не только советами!
– Самую чуточку…
– А почему мы сели здесь, а не на стадионе?
– Там же нельзя разводить костры! А здесь безлюдное пространство…
– Да, верно… Но смотри, впереди деревянный тротуар. Тот, что идет от коллектора. Еще бы немного и мы в него – колесами.
– Не-а, – беспечно отозвался Сережка. – Он еще далеко…
– А я недавно грохнулся об него в полете! – И рассказал я Сережке про свой сон с аварией.
– Ромка, значит, этот тротуар шел вверх среди облаков?
– Ну да! Я же говорю!..
– Так вот где начинается другая дорога, – шепотом сказал Сережка. – Как я раньше-то не догадался…
– Какая дорога?
– Я потом объясню, ладно?
– Ладно… – Я не обиделся. Мне так хорошо было с Сережкой у огня, среди этой ночи, где никого, кроме нас. Да кроме спрятавшихся чук и ночной птицы, которая вскрикнула в камышах.
Луна выглянула из-за развалин мельницы. С надутой щекой, важная, недоступная, словно я не держал ее недавно в ладони.
– Пора нам… – Сережка поднялся.
– Ой, а как ты потащишь меня отсюда? Велосипеда-то нет!
– А тут недалеко! Ну-ка… – Сережка подхватил меня на руки. Как младенца.
Неподалеку лежал полузарытый в песок барабан от кабеля. Этакая громадная, сколоченная из досок катушка. Сережка легко вспрыгнул со мной на круглую наклонную площадку.
– Зажмурься, Ромка.
Я доверчиво зажмурился.
– Раз, два, три! – И он прыгнул.
До земли было всего полметра, но я ощутил, что лечу. Вниз, вниз! Однако испугаться по-настоящему я не успел. Очнулся под своим одеялом…