Творчество

«Еще поплачь!»

Мы сидели на кровати у Толика и играли в шахматы. Толик с Серым играли, а я болел. Мне было труднее всех, потому что когда ходил Толик — я болел за Толика, а когда ходил Серый — я болел за Серого.
Только играть было трудно, потому что стонал Тёпочкин. У него вообще-то было имя — Денис, но все звали его Тёпочкин, потому что он был Тёпочкин.
Он лежал на другой стороне палаты и стонал. Иногда он стонал «о-о-о», а иногда «м-м-м». Из-за него Толиков конь по-дурацки прыгнул куда не надо.
— Заманал стонать просто, — пробурчал Толик себе под нос.
Это он говорил, что у него все ребята во дворе так говорят. Ну и подумаешь!
— Угу, — сказал Серый, который теперь думал, что Толик поддается, потому что не хочет больше играть. — Еще поплачь!
Это нам с Толиком так понравилось, что мы хором повторили:
— Слышь, Тёпочкин! Еще поплачь!
И тут вошла тетя Инна, мама Сереженьки из нашей палаты. Она пришла, вообще-то, пол протирать, но сразу про пол забыла и стала на нас кричать. Она кричала:
— Ах вы, ироды бездушные! Человек мучается — и никакого сочувствия! Да как же вам не стыдно!..
И еще другие всякие такие вещи.
Я хотел ей сказать: «Тетя Инна! Но ведь этот Тёпочкин специально стонет, потому что Лина Петровна как раз сейчас будет уколы делать обезболивающим, кому надо!»
А Серый бы добавил: «А у Тёпочкина уже восьмой день после операции, ему уже колоть не положено, вот он и стонет!»
А Толик бы сказал, как самый спокойный: «И сочувствия у нас никакого нету, потому что мы ничего все равно сделать не можем. И незачем ему на нас стонать».
А я бы еще сказал: «Тёпочкин своими стонами дурацкими только мешает другим людям жить!»
А Серый бы еще тогда: «Чего он стонет, ну чего? Прям потерпеть не может, мимоза заморская!»
И я бы тогда еще сказал: «Заманал он уже своими стонами дурацкими!» — потому что мне очень это слово нравилось.
И Толик бы еще тогда сказал: «И вообще, вон Ивановы маленькие — и то не стонут!»
Ну, здесь он, конечно, немножко соврал бы. Ивановы все-таки плачут по ночам в подушку. Но это потому, что они домой хотят, я сам тоже плакал, когда совсем маленький был. А от боли они только совсем чуть-чуть.
Но разве взрослым чего объяснишь?!.
А тетя Инна все кричала и даже тряпкой на нас замахнулась:
— Кыш отсюда, лоботрясы бесчувственные! Глаза б мои вас не видели, как вашим матерям только не стыдно!
Ну и ладно.
Мы с Серым разобрали свои костыли и поскакали к дверям. А Толик уйти не мог — у него капельница, и еще часика на два так.