Творчество

Глава тринадцатая | И вдруг раздался звонок

"Не сердитесь, господин Перс, сегодня мы не будем с вами беседовать. Я очень занята. В последнее время случилось столько всяких событий. Но об одном я хотела бы все же сказать. Кристи Хрустальная так вас любит. Из вас выйдет прекрасная пара. Вы можете сыграть свадьбу одновременно с Дюлой Свечкой. Я вам потом расскажу, какие бывают свадьбы. Сегодня я иду к Густи Бубе и сама все увижу. Если ничего неожиданного не случится, тетушка Марго скоро отвезет меня на свадьбу Густи Бубы…"
Шари откинула назад голову. Скоро она перестанет походить на жителей Комнатии: она будет ходить. А кто ходит, тому не нужно целый день сидеть на одном месте, как Ханна Херенди, или стоймя стоять, как Карчи Кувшин или Венцель Железный. И бедная Рози тоже целыми днями висит на окне, и тетушка Маришка стонет, прислонившись к стене. А Шарика будет ходить! Ноги станут ее слушаться и поведут туда, куда она захочет.
Кресло на колесах вовсе не так плохо, напрасно мама против него возражала. Неплохо, но все же, когда они выходят на улицу с коляской, все на них таращатся. И при этом склоняют голову набок. А Шарика знала: когда на тебя смотрят, склонив голову набок, тебя жалеют. Это очень неприятно, когда тебя жалеют!
Однажды к маме подошла какая-то тетя. В тот день они гуляли вдвоем. Уже смеркалось. Мама никак не могла понять, чего хочет от них совершенно незнакомая тетя. А Шарика глянула на склоненную набок голову и сразу поняла, что та подошла к ним, чтобы пожалеть и посочувствовать.
— Девочка у вас не ходит? — спросила тетя и прижала к сердцу черные кожаные перчатки.
— Пока нет, — нехотя ответила мама.
— Бедняжка! — И тетя еще сильнее наклонила голову. — Когда она заболела?
— Год назад, — пробормотала мама.
— Год назад! А есть надежда на выздоровление? — Казалось, голова тети вот-вот скатится по правому плечу на тротуар.
— Сударыня, — сказала мама уже раздраженно, — оставьте нас в покое.
Голова тети сразу вернулась в нормальное положение. Она отняла от сердца черные перчатки.
— Стоит только посочувствовать кому-нибудь, и тебе тут же нагрубят. Нет, нельзя быть доброй. Нельзя! — И незнакомая женщина, гордо подняв голову, поплыла на другую сторону улицы.
Тетя Жужи обещала Шарике, что ходить она будет, и Шарика сразу же поверила ей.
Тетя Жужи! "Смехота, да и только!" — сказала бы Габи, но Шарика, вытянув шею, с любопытством разглядывала тетю Жужи, когда мама ввела ее в комнату.
Эта тетя Жужи была такой крохотной, что ее легко можно было бы упрятать в любой из ящиков тетушки Маришки. И выглядела она так молодо, что тетей называть ее было как-то странно. Но все-таки она была взрослой, что доказывали туфли на высоких каблуках и подведенные черным карандашом глаза. Шарика, как только увидела ее, подумала: после мамы тетя Жужи самая красивая из всех, кого она знает.
Тетя Жужи брала Шари на руки, покачивала — не так хорошо, как папа, но все-таки иногда даже подбрасывала — и гладила ее по волосам, если бывала ею довольна. Когда тетя Жужи занималась с ней гимнастикой, Шарике и в голову не приходило беседовать с жителями Комнатии. Тетя Жужи сказала, что нужно очень внимательно следить за тем, что ты делаешь, и Шари ее слушалась.
— Вы красиво одеваетесь, — шепнула она тете Жужи, а про себя решила, что, когда вырастет, тоже постарается так выглядеть и будет так же одеваться.
— Ну, что ты, — рассмеялась учительница гимнастики, — эту белую блузку мне подарили, когда я закончила гимназию, а брюки у меня совсем древние.
Тетя Жужи все время разговаривала с Шари. Трескучка — та всегда лишь командовала. А тетя Жужи говорила:
— Наклонимся вперед, еще ниже, вот так, будто королеве кланяемся. А теперь попробуй сама! Напрягись немножко! Ну, до чего у тебя ловко получается! Скоро будешь порхать, как бабочка. А эти непослушные, неподатливые мышцы расслабим. Ничего с ними страшного не случилось, просто они отвыкли от движений. Заснули, а мы их разбудим.
Однажды тетя Жужи рассказала о себе. Когда она была маленькой девочкой, у нее болела спина. Она сбросила с себя хорошенькую беленькую кофточку и показала Шарике свою спину.
— Погляди-ка, — сказала она ей, — одна лопатка у меня больше другой. Лопатками называются эти две выступающие по бокам кости. Если бы я не занималась гимнастикой, левая была бы гораздо больше, прямо как в сказке у злой колдуньи. Но я каждый день занималась гимнастикой и плавала, чтобы лопатка стала меньше, не росла бы. Теперь они почти одинаковые, едва заметно отличаются.
— Совсем одинаковые! — воскликнула Шарика. Она даже думать не хотела о том, что у тети Жужи может вырасти на спине горб, как у злой колдуньи из сказки, пусть даже и не такой большой.
— Когда я занималась гимнастикой, — продолжала тетя Жужи, — я все время думала о своей спине. О тех мышцах, которые нужно заставить работать. "Ах негодные мышцы, — говорила я им про себя, — я вас заставлю работать как надо!"
Иногда на уроках гимнастики Шарика вместе с тетей Жужей беседовала со своими мышцами.
— А ну, ленивцы, двигайтесь, двигайтесь! — говорила тетя Жужи и помогала Шарике наклоняться направо и налево.
— Будете слушаться, лентяи! — вторила ей Шарика и изо всех сил старалась сама сделать упражнение.
Это случилось, возможно, на десятый день после того, как мама ввела в комнату тетю Жужи. Тетушка Марго появилась в дверях с подносом в руке. На подносе стояла чашечка с кофе. Тетушке Марго никто не говорил, чтобы она угощала кофе учительницу гимнастики, но, начиная с первого же дня, тетушка Марго всегда варила ей кофе — надо сказать, что Трескучку она никогда, ни единого раза ничем не угощала. Введет, бывало, ее в комнату, всегда вежливо улыбаясь, и оставит их вдвоем. Теперь же она вошла во время урока, неся, как обычно, кофе, взглянула на них, и поднос выскользнул у нее из рук. Чашка и маленькое блюдечко опрокинулись прямо на светлое одеяние Перса. Возможно, Перс громко завопил от негодования, когда кофе полился по его наряду. Все может быть, только никто этого не слыхал, потому что тетушка Марго закричала еще громче:
— Господи боже мой!
Ее не интересовали ни поднос, ни пролитый кофе. Потрясенная, она уставилась на тетю Жужи и Шарику. А потом заплакала.
Тетя Жужи вытянула вперед руку. Шарика обеими руками уцепилась за нее, словно за поручни. Лицо у нее было испуганное: еще очень нетвердо, но она стояла на ногах. Тетя Жужи чуть-чуть отодвинула руку, словно это была не рука, а шест, Шарика ступила одной ногой вперед и неловко подтянула к ней другую. Тетя Жужи снова отодвинула руку, и девочка опять шагнула к ней. Странными, напряженными шагами все же дошла до середины комнаты. И тогда тетя Жужи подхватила Шарику на руки и расцеловала в обе щеки. А плачущей тетушке Марго сказала:
— Пожалуйста, никому не рассказывайте! Мы еще немного поупражняемся, а потом сделаем родителям сюрприз!
Тетушка Марго не могла слова выговорить. Она лишь кивнула, всхлипывая, и наклонилась за кофейной чашкой. Только теперь до нее дошел смысл того простого явления, что, если полная чашка опрокидывается, кофе из нее выливается. Не мешкая, она побежала в кухню за тряпкой.
Тетя Жужи села на тахту и посадила Шарику себе на колени.
— Смелее, Шарика, — сказала она ей, — не бойся, ты не упадешь. А если даже упадешь, то не ушибешься. Разве что стукнешься слегка носиком о ковер. Ну, попытаемся еще разок! И ты на секундочку отпустишь мою руку, хорошо?
Шарика кивнула, и они снова попробовали ходить, но девочка теперь с такой силой цеплялась за руку учительницы, что, когда они обе, устав, присели отдохнуть, на руке тети Жужи выступили красные пятна.
А между тем тетушка Марго подняла чашку и блюдце, влажной тряпкой вытерла наряд Перса, хлопотала, суетилась, и, когда тетя Жужи и Шарика после очередных трудов вновь взглянули на дверь, там опять стояла тетушка Марго со свежим кофе, от которого шел пар.
Тетя Жужи залпом выпила кофе, поблагодарила тетушку Марго, которая больше не плакала, а вся сияла: ей очень хотелось, чтобы кофе понравился маленькой учительнице. Когда тетя Жужи распрощалась с Шарикой, тетушка Марго потопала за ней в переднюю. Захлопнув входную дверь, она вернулась в комнату и, словно продолжая начатую раньше фразу, сказала:
— Так значит, мы пойдем на свадьбу Густи Бубы, если ничто нам не помешает…
Что могло помешать?
Тетя газовщица. Раз в два месяца она звонила к ним в дверь, беседовала в передней с тетушкой Марго, потом заходила к Шарике и давала ей поиграть карманным фонариком. Шарика включала и выключала его. Тетя газовщица когда-то давно объяснила ей, что фонариком она освещает газовый счетчик и узнает, сколько газа израсходовала тетушка Марго. Немного погодя тетя газовщица вынимала фотографию своей дочери.
О своей дочери она всегда рассказывала очень интересные вещи. Ее дочка готовилась стать певицей, и это не удивительно, потому что на фотографии она была в платье с глубоким вырезом и с длинными распущенными волосами. Фотография была раскрашенная, и у дочери тети газовщицы были прекрасные алые губы.
Сейчас тетя газовщица вошла и села на тахту против Шарики, вынула из большой сумки карманный фонарик, отдала, его девочке, затем вытащила маленькие, завернутые в бумажную салфетку бутерброды, развернула салфетку и сунула один бутерброд в рот. Усердно жуя, она сказала Шарике:
— Все-таки серебряное платье будет.
Наверное, никто на свете ничего бы не понял, но Шарике все сразу стало ясно. Потому что два месяца назад, во время своего последнего посещения, тетя газовщица вынула из сумки не только карманный фонарик и пакетик с едой, но и узкий кусочек материала серебристого цвета.
— Красивый? — спросила она у Шарики.
— Очень красивый! — Шарика пощупала материал. Повертела его так, чтобы на него упал луч солнца, и узкий, тонкий кусочек материи засверкал еще сильнее.
— Я куплю ей этот материал, — кивнула тетя газовщица и схватилась за очки в проволочной оправе, — если смогу накопить денег.
Вероятно, ей удалось это сделать, и к тому времени, как тетя газовщица проглотила последний кусок, Шарика даже знала, какого покроя будет серебристое платье. Большая кожаная сумка, висевшая на шее тети газовщицы, то и дело подпрыгивала, когда та, усиленно жестикулируя, объясняла, что серебристое платье будет с большим вырезом, в талии узким, книзу широким.
Шарика и сейчас, как всегда, с увлечением слушала, какой красивой будет дочка тети газовщицы в новом платье.
Тетушка Марго заглянула в дверь и сказала Шарике, что им пора одеваться.
— Ты ведь знаешь… — И она многозначительно посмотрела на Шарику.
Как не знать! С утра Шарика ни о чем другом, кроме свадьбы, и думать не могла.
Тетя газовщица поднялась с места.
— Я показывала тебе фотографию Иби? — спросила она и полезла в раскачивающуюся огромную сумку.
Конечно, показывала, она каждый раз показывает фотографию, но Шари все-таки еще разок поглядела.
— Она очень красивая. — Шарика вернула фотографию тете.
Тетя газовщица углубилась в созерцание фотографии, словно желая проверить, правду ли сказала Шарика; чуть погодя она решила, что девочка сказала правду, и, поправив на носу очки, подтвердила:
— Да. Очень красивая.
Она наклонилась, поцеловала Шарику в макушку и пообещала зайти к ней в ближайшее время, когда будет проходить мимо.
Дверь за собой она не закрыла, и Шарика услышала, как тетушка Марго говорила в передней тете газовщице, что сейчас они отправятся на свадьбу.
— Скажите пожалуйста! — изумилась тетя газовщица.
— Мой сосед женится, — сообщила тетушка Марго. — Целыми днями бедная девочка сидит дома, я отвезу ее туда, хоть немного развлечется. Нас на обед пригласили.
— Скажите пожалуйста…
— Родители Шарики не знают. Они так боятся за нашу бедняжку, что не отпустили бы. Я ее тайком увезу. Конечно, на такси.
— Скажите пожалуйста!.. — в третий раз восторженно воскликнула тетя газовщица.
Этот разговор показался Шарике обидным. Потому что тайна есть тайна и о ней никому не положено рассказывать. Тетя газовщица, конечно, милая, и карманным фонариком играть интересно — включаешь, выключаешь, — и на фотографии дочь ее очень красивая, но что же это за тайна, если ее можно открыть тете газовщице?
Шарика перестала дуться, когда тетушка Марго одела ее. Она натянула ей на ноги красивые белые коски и строго посмотрела на телефон.
— Мы вызовем такси, — торжественно сообщила она.
Шарика кивнула, она знала, что тетушка Марго собирается вызвать такси, но не понимала, почему та не поднимает трубку, ведь фартук она уже давно сняла и переоделась в коричневое шелковое платье. Однако тетушка Марго сначала потащилась в кухню бог знает зачем, потом вернулась в комнату, еще раз заявила, что закажет по телефону такси, положила руку на аппарат, но так и не набрала номер.
— Тетушка Марго, — заговорила Шарика, которую на все обследования возили на такси, — надо набрать шесть двоек, потом сказать: "Прошу прислать такси на улицу Шеллэ десять".
Тетушка Марго из открытого окна наблюдала за безоблачным небом.
— Я дважды в жизни ездила в такси, — сообщила она, кивнув синему небу. — И оба раза шел проливной дождь.
Она еще раз обошла кругом комнату, потом решительно остановилась возле телефонного столика. Набрала номер. И когда на другом конце провода ответили — папа в таких случаях говорил несколько четких, коротких фраз, — она сначала поздоровалась, потом сказала, что она с маленькой девочкой отправляется на свадьбу, куда их пригласили. Затем она продиктовала адрес, и на этом операция закончилась, судя по всему, к превеликому удовлетворению тетушки Марго.
Когда они выбрались из машины около незнакомого дома, Шарика с интересом посмотрела на входную дверь. Это была чудесная дверь, девочка даже попросила тетушку Марго остановиться на минутку. Совсем не такая дверь, как у них. В доме, где жила Шарика, двери были узкие, застекленные, выкрашенные в зеленый цвет. Никогда никому в голову не придет даже внимание обратить на такую дверь. Ничего в ней нет особенного: сверху стекло, снизу дерево, и все. У этой же двери одна створка была закрыта, другая, подпертая палкой, распахнута, но даже на этой закрытой створке любопытного было больше, чем на всех дверях улицы Шеллэ, вместе взятых.
Тетушка Марго остановилась у закрытой створки с девочкой на руках. Шарика изумленно разглядывала дверь. На ней была вырезана целая куча сердец, а в каждом сердце какие-то знаки. Если бы тетушка Марго не понесла Шарику дальше, она, может, так бы все и глядела на дверь, потому что такая дверь никогда не наскучит.
Они пересекли квадратный двор. Тетушка Марго важно шествовала, высоко подняв голову и прижав к себе Шарику. Девочка едва успевала поворачиваться. В углу двора на солнышке грелись три кошки. Из открытого окна кто-то сказал:
— С самого утра гуляют!
Какой-то чумазый мальчишка выскочил из-за угла, догнал тетушку Марго и дернул ее за юбку.
— Платье Панни стоило шестьсот форинтов, — выпалил он и умчался.
В том же углу, где грелись кошки, трое мужчин в черных костюмах курили сигареты. Все трое что-то закричали тетушке Марго, а что именно, понять было нельзя, так как кричали все сразу.
Потом из другого окна кто-то крикнул:
— Марго! — и замолчал.
У двери, распахнутой настежь, сидели дети и что-то жевали. Вероятно, это было очень вкусно, потому что они даже не шевельнулись, когда тетушка Марго с Шарикой прошествовали мимо них. Прежде чем они вошли в дом, переступив порог распахнутой двери, Шарика подняла голову. Кругом на перилах висела одежда и разные тряпки. Как раз над ними колыхалось желтое одеяло.
Шарике понравилось, что здесь одеяло держат на перилах. "По крайней мере, не мучают постоянно детей, не укрывают их без конца", — подумала она.
Потом они куда-то вошли.
Шари не сразу поняла, куда именно. От обилия пара она почти ничего не видела, но потом все-таки разглядела, что они с тетушкой Марго стоят в кухне. Пар шел в основном от плиты, а так же от старой женщины в синем шелковом платке, которая пригласила их пройти в комнату, где Шарика тотчас заметила Густи Бубу.
— Дядя Густи! — закричала она и протянула к нему обе руки.
Тонкий радостный голосок Шарики перекрыл громкий галдеж. На мгновение наступила тишина, все повернулись к тетушке Марго и маленькой девочке.
В комнате было человек двадцать. Гости сидели за сдвинутыми накрытыми столами. Услышав голос Шарики, они подняли головы. Затем снова начался галдеж, но Шарика уже сидела на руках Густи. Тетушка Марго не очень охотно отдала Шарику Густи. Скорее всего, потому, что среди гостей увидела собственного сына, и эта нежданная встреча целиком поглотила ее внимание. Она уставилась на сына, который, положив локоть в пустую супную тарелку, не сводил глаз с какой-то смеющейся девушки. Тетушке поведение ее отпрыска явно не понравилось, потому что она сразу закричала:
— Лайош, хочешь оплеуху?
Что за вопрос? Лайош, разумеется, не хотел оплеухи, поэтому, услышав голос матери, поспешил испариться.
— Ты ушел с работы? — крикнула ему вслед тетушка Марго.
Вопрос этот был еще более праздным, чем предыдущий, потому что если бедняга Лайош находился у Густи, следовательно, он никак не мог в этот момент быть на работе.
Больше тетушка Марго вопросов не задавала, так как Лайош выскользнул из комнаты. А Шарике было не до тетушки Марго и ее Лайоша. Ведь сам Густи посадил ее себе на колени, и Панни, сидевшая рядом с ним, сняла с шеи бусы и повесила их на Шарику.
А потом начались всякие чудеса. Для тетушки Марго самым удивительным было то, что, когда женщина в синем шелковом платке принесла из кухни Шарике тарелку куриного супа, девочка вычерпала его до последней капли. Даже печенку куриную съела, потому что женщина в синем шелковом платке сказала: куриная печенка придает сил.
Для Шарики чудеса начались, когда Густи со своих колен пересадил ее на колени Панни. Именно тогда Панни повесила свои красивые бусы ей на шею, а Густи громко крикнул, заглушая галдящих гостей:
— Эй, так что же мы не веселимся!
Несколько человек с красными, блестящими лицами встали позади Густи, достали откуда-то скрипки, склонились над ними и заиграли почти так же прекрасно, как Густи, когда играл Шарике у нее дома.
Густи стукнул кулаком по столу. Все вздрогнули, даже Панни, потому что удар Густи был сильным и винные бокалы на столе зазвенели. Все испугались, кроме Шарики. Она очень смеялась, глядя, как танцуют бокалы. Ей хотелось, чтобы Густи еще раз стукнул по столу, но он крикнул:
— Сейчас я заказываю! Сыграйте-ка… — И Густи громко запел.
Скрипачи с красными, блестящими лицами повиновались ему: они играли, что приказывал им Густи. А он запел так громко, что из кухни прибежала старая женщина в синем шелковом платке, остановилась, оперлась о косяк двери и с восхищением любовалась Густи. Панни пела вместе с ним, кое-кто из гостей подпевал, другие повскакали с мест и закружились в пляске на том крошечном пространстве, которое не было заставлено столами.
Вся комната пришла в движение. Винные бокалы теперь не чокались друг с другом, как от удара Густи, а подпрыгивали на месте; столы, стулья не казались неподвижными; те, кто не танцевал, покачивали головами, размахивали руками, притоптывали ногами. Недвижимой оставалась только тетушка Марго. Прямо и важно, полная гордого достоинства, ока восседала в своем коричневом шелковом платье, не упуская из виду Шарику.
А девочка не обращала на нее внимания.
Она с удовольствием окунулась в море веселья.
Скрипачи продолжали играть, но неожиданно Густи вскочил и крикнул:
— Не умеете вы играть! Никто из вас не умеет!
И выхватил скрипку у одного из скрипачей с красным, блестящим лицом. Густи прижал ее щекой к плечу и заиграл такой веселый, быстрый танец, что Панни стоило больших трудов усидеть на стуле. Шарика всем телом ощущала, как ритмично подергиваются колени Панни. Наконец невеста не выдержала. Она вскочила и поставила Шарику на пол, тетушка Марго не успела даже вскрикнуть. Поставила ее на пол, а сама бросилась к танцующим.
Тетушка Марго не успела вскрикнуть лишь потому, что на мгновение выпустила из виду Шарику. Она отвлеклась ровно на столько, сколько времени ей потребовалось, чтобы сказать — бог знает зачем — своему соседу, мужчине с черными усами:
— Я, знаете ли, вдова…
А в это время Шарика судорожно уцепилась за край стола и испуганно оглянулась вокруг. Ближе всего к ней, вероятно, стоял Густи. Шарика оттолкнулась от стола и сделала к нему два шага. Когда тетушка Марго вскрикнула, Шарика с протянутыми руками уже упала у ног Густи.
Густи, опустив смычок, подхватил Шарику; дети носились по комнате, вскакивая на стулья, женщина в синем шелковом платке едва успевала сгонять их оттуда. Разбилась тарелка, и Панни, плача, твердила:
— Я же ничего не знала, мне же никто не сказал…
Шарика прижала свою щеку цвета слоновой кости к разгоряченному, потному лицу Густи и пролепетала насмерть перепуганному парню:
— Я шла сама, дядя Густи. Ты видел?