Творчество

Глава четвертая | И вдруг раздался звонок

Ну кто предполагал, что все так кончится?
Бал начался прекрасно. Все явились к назначенному часу, принаряженные. За исключением, конечно, Кристи Хрустальной, которая была так тщеславна, что никогда не показывалась до тех пор, покуда вся с головы до пят не начинала сверкать и блестеть. Но в последнюю минуту влетела и она. Сверкнула глазом на Перса, уселась и принялась ждать, когда заиграет музыка.
Для такого торжественного случая пригласили небольшой популярный ансамбль «Транзистор». Кристи Хрустальная первая закружилась в объятиях пузатого Карчи Кувшина. Она, правда, терпеть не могла Карчи, с трудом выносила винный запах, которым от него постоянно разило, однако сейчас не отказала ему. Главное, что можно потанцевать, повертеться! Господи, как часто Карчи пошатывало от горя, потому что Кристи не обращала на него внимания. Сейчас она, наконец, согласилась потанцевать с ним, и он, счастливый, неловко кружился, держа ее в объятиях. Даже живот попытался подтянуть, но это бедняге не удалось.
— Кристи, — заговорил Карчи низким голосом, — Кристи, какая ты красивая!
Кристи кивнула. Она очень хорошо знала, что красива. Из-за плеча Карчи она украдкой поглядывала на Перса. Видит ли он, как она хороша?
Перс с превеликим спокойствием пялился на потолок.
— Кристи, — булькал Карчи, — будь моей женой!
Кристи, не говоря ни слова, повернулась к нему спиной и ушла.
Карчи печально побрел на свое место, забрался на полку, висевшую над диваном, и от великой тоски залпом выпил бокал вина — ведь сам-то он был винным кувшином.
А бал между тем был в полном разгаре. Уже и Маришка отплясывала, кряхтя и поскрипывая, не переставая жаловаться на свои недуги доктору Пенсне, который пригласил ее танцевать.
— Ой, доктор, стара я уже для танцев, — говорила она Пенсне.
Доктор, по случаю бала нацепивший старомодный галстук-бабочку, выделывал уморительные кренделя, не желая отставать от молодых.
— И я не сегодня родился, — пыхтел доктор. — Через месяц мне шестьдесят стукнет.
— Да вы ребенок по сравнению со мной, доктор, — улыбнулась Маришка. — Вот мне в этом году сто пятьдесят исполнится. — И застонала, потому что от резкого движения у нее снова заныли суставы.
Барышни Камышинки, как только начались танцы, недовольно зашелестели, но когда перед ними выросла сухопарая фигура Армина Шмидта, тотчас умолкли. Словно прикусили язычки от оказанной им чести. Сам Армин поведет их танцевать! Они были уже не молоды, но так изящны, так грациозно колыхались вокруг Армина, что любо-дорого было глядеть.
Любо-дорого глядеть — это смотря кому! Этелка так чуть не развалилась от возмущения.
Она всегда мечтала найти себе такого воспитанного, интеллигентного спутника жизни, как Армин. А он пригласил танцевать барышень Камышинок. "Старый глупец! — злилась про себя Этелка. — Уж не собирается ли он обзавестись сразу тремя женами? Подумать только, Армин Шмидт, старый холостяк, который всегда интересовался лишь наукой и изобрел электрический свет! Что он будет делать с тремя вечно шелестящими старыми девами? Господи, как чудесно мы могли бы жить вдвоем! По вечерам Армин зажигал бы свою лампу, а я читала бы ему вслух свежие газеты…"
Ханна Херенди тоже принарядилась. Ее белое просвечивающееся платье, усыпанное цветами, было из тончайшего фарфора. Она ждала, что ее пригласит танцевать Дюла.
Да, да, хрупкая красавица Ханна ждала Дюлу.
Ханна была доброй девушкой, и ее очень трогало то, что Дюла такой бледно-розовый, неловкий. Она долго жалела его, пока, наконец, не влюбилась. Но об этом никто не знал. Даже лучшая подруга Ханны пепельница Кока-Кола. Она тоже присутствовала на балу в своем красном туалете. Имя ее с момента рождения было написано на подоле ее платья. Кока-Кола была милой, скромной девушкой.
А Дюла ни о чем не подозревал. И если бы ему рассказали об этом, даже не поверил бы. Он только мигал, поглядывая с тоской на Ханну, и мечтал о ней длинными дождливыми днями.
Он и сейчас не осмелился пригласить ее танцевать.
А вот Бела, старший брат Дюлы, не был таким скромным. Он поправил белый платочек, торчавший из кармана разноцветного пиджака, молодцевато вытянулся перед Ханной и поклонился ей.
— Разрешите пригласить вас на танец?
Ханна колебалась. Она глянула на Дюлу. Тот робко мигал, не сводя с нее глаз, но продолжал стоять как вкопанный на месте, худой и чуть сутуловатый.
Тонкая, хрупкая Ханна не могла отказать напористому Беле. Впрочем, почти все уже танцевали: и яхта Вики скользила среди других, и утка, покрякивая, подпрыгивала, и Рози колыхалась и вертелась со своим женихом Элемером Ремингтоном, а Кристи Хрустальная на какие только ухищрения не пускалась, пока Перс решился наконец пригласить ее, и они медленно, плавно закружились совершенно не в ритме звучавшей музыки.
Итак, Ханна покорно протянула Беле руку. Оркестр «Транзистор» играл танцы один лучше другого. Уже Маришка забыла про свои недуги, и Этелка перестала вздыхать и, вспомнив, что у нее целых четыре ноги, принялась так отплясывать в своем углу, что просто загляденье, а Венцель Железный пригласил Кока-Колу. Веселились все, даже Хермина, хотя она не танцевала, а, стоя у своей лавочки, отбивала такт большими ножницами. И вдруг Рози завизжала.
Это был удивительно долгий, резкий, раздирающий уши визг.
Через мгновение она лежала в обмороке посреди комнаты.
Все растерялись. Элемер Ремингтон беспомощно топтался возле Рози, Хермина побежала за стаканом воды, Карчи Кувшин икнул и тупо уставился на потерявшую сознание невесту, Перс кричал, чтобы вызвали врача, — никто никогда раньше не слышал, чтобы он кричал! Этелка тотчас оказалась рядом и заявила, что у Рози наверняка желудочные колики, она даже цитату привела из последнего номера научно-популярного журнала. Кристи побежала к музыкантам, которые как ни в чем не бывало продолжали играть. Доктор Пенсне склонил голову перед Маришкой и попросил разрешения оставить ее — его долг быть рядом с пострадавшей. Он наклонился над бледной невестой, осмотрел ее и заявил:
— Рози ранена.
Заключение доктора привело всех в ужас. Ханна Херенди от страха расплакалась.
Между тем Рози очнулась, у нее очень болел бок. Доктор Пенсне еще раз тщательно осмотрел рану. Теперь все увидели длинный разрез от талии до лодыжек.
Кока-Кола в своем красном платье прыгала как безумная, Кристи Хрустальная хотела достать больной цветы, Утка крякала. Перс, устремив взгляд вдаль, произнес:
— Интересно, очень интересно…
Венцель Железный, стоявший рядом с Персом, услышал это замечание. Он тут же обратился к старому Армину Шмидту, который рассеянно слушал жалобное шелестение барышень Камышинок.
— Как вы думаете, коллега, — спросил Венцель у Армина, — есть здесь основания для серьезного беспокойства?
— Доктор Пенсне считает, что рана не опасна, — ответил Армин.
— Речь вовсе не о ране, — продолжал Венцель, — а о самом происшествии. Рози ранена. Следовательно, ее кто-то ранил. Но кто мог это сделать? Ясно, что ее враг.
— Да бросьте вы, — ответил Армин и отвернулся от Венцеля.
Венцель встал обратно на свое место рядышком с Карчи Кувшином.
— Послушай, — важничая, обратился он к Карчи, — тебе не кажется, что Рози ранили не случайно? У нее есть тайный враг.
— Гм, — пробормотал Карчи Кувшин.
— Надо выследить преступника, — сказал Венцель.
— Гм.
— Я рад, что мы придерживаемся одного мнения, — заявил Венцель. — Надо созвать собрание.
Венцель очень любил собрания и бывал счастлив, когда ему удавалось выступить. Он тут же стал созывать на собрание жителей Комнатии, которые были так поражены веем случившимся, что даже не протестовали. Растерянные, смотрели они на Венцеля, который, все больше возбуждаясь, требовал расследовать, при каких обстоятельствах была ранена Рози.
А Рози тихонько стонала. Рана у бедняжки болела, но больше всего ее огорчало то, что сказал доктор Пенсне: след от раны не исчезнет. На ее красивом вуалеобразном теле останется длинный шрам. Это ужасно!
Шари озабоченно смотрела на кресло. Обычно там сидел папа, когда они вместе гуляли по Комнатии. Одна его рука лежала на подлокотнике кресла. Шарика склоняла голову папе на плечо, чтобы поглубже впитать в себя исходивший от папы аромат. Вообще Шарика обнюхивала всё и всех. От папы шел удивительно приятный запах, у тетушки Марго был запах толстых. Шарика заметила, что толстые и худые люди пахнут по-разному. Габи днем пахла плохой девочкой, а вечером, когда мама приказывала ей пойти в ванную комнату и она потом в розовой ночной сорочке целовала всех перед сном, у нее становился запах хорошей девочки. А вот папиным запахом невозможно было насладиться. Это был смешанный запах сигарет и крема для бритья, махрового полосатого халата и слегка колючего лица. Аромат папы заключал в себе целый мир!
— По-твоему, что надо сделать? — спросила Шарика у папы, когда они обсудили происшествие на балу.
Папа долго ничего не мог придумать.
— Надо расследовать этот случай, — ответил он потом, глядя прямо перед собой и улыбаясь.
Шарика поняла, что все уладится.
Они приняли решение: следователем назначить Жигу.
Вообще-то по профессии Жига почтальон — разносит всевозможные известия. Жига довольно быстро летал и в основном помнил, что кому нужно передать. Он носил черную форму и, несомненно, был самым подвижным жителем Комнатии. Иногда Жига ворчал. Тогда его обычно спрашивали, чем он недоволен.
Нет, отвечал Жига, нельзя сказать, что я недоволен, просто у всех мух скверный характер, время от времени нам прямо-таки необходимо поворчать.
Кандидатуры более подходящей на роль следователя, чем Жига, и во сне не приснится. Он повсюду летает, все вынюхивает.
— Ну-ка, Жига, разгадай эту тайну!
Шарика прикрыла глаза и стала придумывать, как поведет следствие старый почтальон. Когда папа вернется домой и сядет с ней рядом, она расскажет ему о проделанной Жигой работе…
Звяканье ключа. Это не папа. О, нет! В комнату влетела Габи и растянулась на тахте.
— Здорово мы играли! — бросила она Шари.
— Вы были в пещере?
— Да ну!
— На площади?
— Да ну!
— Где же вы были?
— На чердаке. У Рамоны на чердаке. Мы рисовали.
— На чердаке?
— Конечно, на чердаке, — раздраженно ответила Габи. — Если мы были на чердаке, не могли же мы рисовать в подвале.
— Это правда, — согласилась Шарика. — Вы рисовали на стенах?
— Какие глупости ты всегда спрашиваешь! На чердаке нет стен. А если и есть, то очень маленькие. На чердаке крыша косая и начинается почти прямо от пола. Мы рисовали на простынях.
— На простынях?
— Да, на простынях, — энергично подтвердила Габи. — Вечно ты повторяешь мои слова. Мы рисовали на простынях углем. На чердаке висело много простыней и наволочек. Мы начеркали там всякой всячины. Я нарисовала тебя. Как ты сидишь в этом кресле.
— А остальные ребята видели?
— Что?
— Твой рисунок. Они спрашивали, кто сидит в кресле? Ты сказала, что девочка, которая сидит в кресле, не может ходить? — Шарика почувствовала, что ладони ее снова стали совсем мокрыми.
Габи некоторое время не отвечала. Шарике показалось, что сестра сейчас подойдет к ней и погладит ее. Но нет! Габи только сказала:
— Ничего они не спрашивали…
Затем вскочила с тахты и выбежала на кухню. Учинив там страшный грохот, она появилась вновь с огромным куском хлеба с маслом. Шарика следила за тем, с каким аппетитом, какими громадными кусками заглатывает хлеб ее сестра.
— Габика, — сказала она, — мне так хочется познакомиться с твоими друзьями. Хорошо, если бы они иногда и со мной играли…
— Играли с тобой? — Габи смерила взглядом Шарику и ее кресло. — Рамона будет с тобой играть? И Шумак-младший? И Баран? Скажешь тоже!
Габи начала смеяться. Сначала тихонько, потом швырнула недоеденный хлеб с маслом на стол и громко расхохоталась. Она бросилась на тахту, поджала колени и с хохотом каталась по ней.
— Классная мысль! Шикарно! — орала она. — Ну ты скажешь! Рамона и остальные ребята будут с тобой играть! Лучше и не придумаешь!
И еще долго противно смеялась.