Творчество

Я могу понять тебя | Джони. Следующий шаг

Когда я впервые начала понимать, как моя инвалидность изменит всю мою жизнь, я подумала, что мой жребий является самым тяжким. Никому из людей так не скверно, как мне! Кто еще обречен на такое унижение, когда необходимо, чтобы кто-то купал тебя или опорожнял твое судно? Какая еще девушка не в состоянии провести рукой по плечу или расчесать волосы?
Конечно, я вскоре увидела очень многих людей с такими же или даже еще более сложными проблемами, чем мои. Во всем мире живут тысячи людей, которых необходимо купать и за которыми нужно опорожнять судна. Многие парализованные ещё неподвижнее, нежели я. У некоторых потеряна часть тела, другие больны смертельно. А кроме этого, у многих инвалидов члены семьи либо не в состоянии ухаживать за ними дома, либо не хотят этого делать (если вообще они столь благополучны, что у них есть семьи).
Наконец мне пришла в голову мысль: ведь существует же своего рода шкала страданий. Каждый человек измерим по этой шкале, восходящей от незначительных до самых страшных страданий. Это действительно так. На каком бы делении этой шкалы мы не находились, т.е. сколько бы нам не приходилось переносить в жизни горя, всегда существуют люди, которые страдают меньше нас, но всегда существуют и страдающие более нашего. К сожалению, обычно мы сравниваем себя с теми, кому приходится переносить в жизни менее нас. Ведь в таком случае мы можем сострадать сами себе, полагая, что находимся на вершине этой шкалы. Однако как только мы посмотрим действительности в глаза, сопоставим себя с теми, которые страдают острее, тогда беды наши тускнеют...
Приблизительно в полутора километрах от дома моих родителей в Балтиморе есть детская больница, расположенная в живописной местности, окруженная зелеными холмами и мощными вязами. Иногда после школьных занятий я отправлялась туда на велосипеде, бродила по осенней листве, подбирая палые листья. Я любила этот чудесный парк, но редко задумывалась о детях в этой больнице. Мне никогда не приходила мысль сравнивать себя с ними, но я настойчиво сравнивала себя с теми девочками-школьницами, которые были красивей меня. Ученица гимназии, я полностью была захвачена школьной жизнью, а потому мне никогда не приходило на ум, что все мои проблемы незначительны и ничтожны в сравнении с бедами детей, вынужденных порою проводить годы в этом доме. Но какое было мне дело до этих несчастных детей? Или какое мне было дело до голодающих малышей в Индии, о которых мама читала однажды вечером. У меня было достаточно других проблем: свидания, друзья и подруги, спорт!
Однако вскоре после несчастного случая меня некоторое время лечили и оперировали именно в этой больнице. Когда Бог поднял меня по шкале страданий на несколько делений выше, я сразу же увидела вещи в новом свете. Тогда стерильные запахи и атмосфера больницы стали для меня не просто теорией, а грубой реальностью. Предо мною раскрылся совершенно иной мир, только этот мир нельзя было назвать прекрасным.
Наконец я пришла к выводу, что Бог посылает нам более тяжкие испытания еще и затем, чтобы мы проявляли сочувствие к людям, которых, в противном случае, не поняли бы вообще.
Я хотела бы обратить ваше внимание на причину, почему это столь важно. Я часто замечала, что восторженные свидетельства христиан, довольных жизнью, лишь отталкивают людей, переносящих тяжкие испытания. Представьте себе, что находитесь в больнице, лежите в кровати и притом смертельно больны. Как бы вы реагировали, если б вдруг на экране телевизора в вашей палате появился привлекательный, талантливый молодой христианин, знающий жизнь с ее лучших сторон, и начал рассказывать, как Иисус Христос дарует человеку победу во всех испытаниях жизни? Вы, несомненно, сказали бы : "Что этот парень знает о жизни? Он не представляет себе боли. Если бы у него были мои проблемы, то скоро исчезла б его рекламная улыбка и он перестал бы болтать, что "Иисус дает радость".
Было бы, конечно, прекрасно, если бы евангельскую весть принимали или отвергали ради нее одной. Но в действительности едва ли возможно отделить ее от проповедующего ее человека.
Я, конечно, не хочу сказать, что прежде необходимо сломать себе шею и купить кресло-коляску, чтобы вас слушали! Уже парализованная, я встречала людей, не желающих слушать, когда я говорила о страданиях. Они видели лишь огромную разницу между моим положением и их хронической болезнью, они видели, что я в состоянии путешествовать, тогда как они прикованы к постели, они видели, что моя семья помогает мне, а у них нет родственников.
Многие охотнее всего слушают и принимают утешение лишь того человека, чьи проблемы аналогичны. Я, конечно, способна сочувствовать тому, кто парализован. Вы, может быть, не в состоянии сочувствовать ему. Но у вас могут быть такие трудности, какие, по существу, чужды мне, например, сложности в браке. Как христиане, мы скорее всего способны постичь людей, переживших менее или столько же, сколько мы, а не тех, которым приходится переносить больше. Бог помещает каждого на то деление шкалы страданий, которую Он считает наиболее подходящей для нас. Но нельзя забывать, что Он сохраняет за Собой право в любую минуту "передвигать" нас выше или ниже, открывая новые возможности для служения.
Приблизительно десять лет тому назад мне приходилось выступать в одной сельской церкви на юге Пенсильвании. После богослужения, беседуя с некоторыми членами церкви, я обратила внимание на высокого обаятельного мужчину, стоявшего со своей семьей несколько в стороне. Наконец он подошел ко мне и сказал: "Извини, Джони, я Доуг Сорцано. Я только хочу сказать, что при всем желании никак не могу понять переживаемого тобою. Знаешь, паралич или несчастный случай - для меня просто невообразимы. У меня очаровательная жена, милые здоровые дети, они здесь. Я хотел бы представить их тебе".
Затем он сказал, что глубоко тронут всем увиденным и услышанным в этот вечер и находится под большим впечатлением. Он честно признался, что он не в силах понять объема моих страданий. Он просто не мог сказать: "Я знаю, что ты переживаешь".
Позже, возвращаясь в автомобиле домой, мои спутницы и я молились о том, чтобы Бог воспользовался моим свидетельством для помощи людям.
Проходили недели. Я рисовала, читала, меня приглашали на выступления.
Но вот однажды после обеда, примерно через месяц после знакомства с Доугом, мне позвонила соседка семьи Сорцано, которая тогда тоже была на собрании в Пенсильвании. Она сообщила мне, что случилось нечто страшное.
- Это случилось в прошлую субботу, Джони. Доуг был хорошим мотоциклистом. Он действительно был отличным мотоциклистом. На этот раз он и его друзья решили прочесать неизвестную им часть леса.
- Рассказывайте дальше, - попросила я, запинаясь.
- Так вот, насколько мне известно, он слишком поздно заметил поворот. Во всяком случае, он ударился передним колесом в ствол дерева, скрытый в темноте. Его отбросило в сторону...
Я напряженно слушала, но мои мысли опережали рассказ женщины. Я очень хотела знать, чем все кончилось, и потому прервала ее:
- Он... да... значит... он?..
Она поняла мою мысль и коротко ответила: - Да, он сломал себе шею.
Водворилась мучительная тишина.
Какой ужас! Я не могла поверить своим ушам.
К счастью, она не могла видеть, как я была потрясена. Как могла, я старалась владеть собою, хотела что-то сказать, но не знала, что именно. Наконец я пообещала, что письмом или по телефону сообщу этой семье, что буду молиться о них в это тяжелое для них время.
После телефонного разговора я попыталась вспомнить тот короткий разговор, который состоялся у меня с Доугом: "Я не перенес ни одного несчастного случая, Джони, у меня очаровательная жена и милые здоровые дети. Я не могу прочувствовать переживаемое тобою".
Позже я узнала, что Доуг был полностью парализован и впал в крайнее отчаяние.
Моя сестра принесла мне ручку и бумагу и помогла написать письмо Доугу и его семье. Но что я могла написать человеку, который только что сломал себе шею? Следует ли что-то советовать? Нет, по крайней мере, не теперь. Или указать на места из Библии? Хорошо, но может быть, стоит написать и несколько строк личного свидетельства. В чем фактически нуждается страдающий человек? Я думаю, в любви и понимании. Да, он нуждается в ком-нибудь, кто понимает, что он переживает. Я знаю это по собственному опыту.
Я рада, что действительно могла утешить Доуга своим письмом. Моя собственная парализованность позволила мне войти в его положение, чтоб взглянуть на вещи с его точки зрения. Поэтому я могла сказать ему честно: "Я знаю, что происходит с тобою".
Эти слова - бальзам для души, однако лишь в том случае, если они окажутся достоверными в силу наших собственных переживаний. Люди чувствуют, действительно ли мы понимаем их, способны ли ощущать тот страх, который гложет их. Когда у нас с легкостью слетают с языка слова: "Я знаю, что вы переживаете", - они звучат глухо и пусто. Если же они идут от сердца, то могут принести настоящую помощь.
Иисус, между прочим, пришел на землю ради того, чтобы никто не мог упрекнуть Его, будто в славе небес Он лишен представления о страданиях и горе людей. "...Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь" (Евр. 2:18). "Итак, имея Первосвященника... Который... может сострадать нам в немощах наших (Евр. 4:14-15). Если Иисус подчинился бедствиям и лишениям, чтобы показать страдающему человечеству, что Он не страшится их, тогда наши страдания должны служить тому, чтобы мы могли понимать боль и горе других. А потому я научилась видеть в своем несчастье особое вмешательство Божие, в силу которого я в состоянии понимать и утешать людей, оказавшихся в подобном положении! Между тем и Доуг Сорцано примирился со своей инвалидностью и стойко несет свой крест. Из разговора с ним по телефону я узнала, что он свидетельствует о своей вере в Иисуса и другим страдающим.
До сих пор я говорила о нашем отношении к людям, борющимися с большими трудностями, нежели мы, об отношении к людям, которым приходится мириться с неизбежностью смерти, с неизлечимой болезнью или банкротством (я обращаю внимание только на некоторые беды). Но это еще не всё.
Через несколько месяцев после своего несчастного случая я стала постепенно замечать, что ничтожные повседневные заботы моих друзей и родственников: сломанный ноготь, счет от зубного врача, насморк, порча автомобиля - были столь же реальны, как для меня моя инвалидность. И постепенно мне стало ясно, что у каждого, без исключения, есть какое-то бремя, которое необходимо нести, и каждый воспринимает это бремя, как нечто тягостное, вне зависимости от того, сколько ему приходится нести. Надоедливая муха способна на какое-то время украсть у нас счастье точно так же, как сломанная нога в гипсе.
Именно потому, что каждому приходится бороться с теми или иными трудностями и бедами, Библия, говоря о страданиях, вне сомнения обращается ко всем нам. Благодати Божией хватает как для парализованного, так и для юноши, огорченного тем, что его не приняли в футбольную команду. И хозяйка, у которой не удалось тесто, и больной лейкемией - равно нуждаются в помощи Божией. Конечно, мы больше всего соболезнуем тем, кому приходится нести такое же бремя, какое несем и мы сами, но мы можем оказаться большим утешением и для тех, кому приходится нести груз более тяжкий, нежели нам. Чтобы справиться со своими маленькими проблемами, нам необходима такая же благодать, как и преодолевающим огромные трудности. Я хотела бы пояснить эту мысль на следующем примере.
Я живу на прекрасной ферме в сердце Мериленда, среди холмов и пастбищ. По всей здешней округе разбросаны старые конюшни, амбары и колодцы, сооруженные десятки лет тому назад.
Аналогичное строение было и на нашей ферме. Прекрасная старая конюшня, построенная очень давно прибывшими в Пенсильванию голландцами, очевидно отлично знавшими свое ремесло, казалось, способна противостоять любой непогоде и видеть поколения, сменяющие друг друга. Мой отец очень любил эту старую конюшню, а потому устроил там себе мастерскую, в которой мастерил изделия из дерева, металла и кожи.
Однако лет пять назад одним летним вечером, в пятницу, все разом переменилось. Моя сестра Катя, ее муж Бутч и я уютно сидели в столовой и беседовали. В то время, как Бутч наигрывал на гитаре, мы с сестрой посматривали в открытое окно на звездное небо. До нас доносились шорохи, скрипы и прочие деревенские звуки. Внезапно мы услышали визг тормозов автомобиля. Он доносился с узкой, со многими поворотами, улицы перед нашим домом. Мы едва ли обратили на это внимание. Молодые люди часто гоняют по улице.
Но в тот вечер было иначе. Автомобиль не промчался мимо нашего дома, чтобы исчезнуть вдали, но остановился возле конюшни. При внезапно наступившей тишине Бутч выглянул на улицу, а мы вопросительно посмотрели друг на друга; гитара замолкла. Катя подошла к окну, тщетно пытаясь что-нибудь разглядеть во тьме. Кроме ночных бабочек, кружившихся вокруг лампы, все было неподвижно.
Мы услышали, как автомобиль тронулся с места. Через некоторое время Кате показалось, что она видит свет... И вдруг она вскрикнула: "Джони, Бутч! Горит конюшня!" Бутч побежал к телефону и стал искать в справочнике номер пожарной части. Я, конечно, не могла помочь и только смотрела, как Катя побежала к конюшне, а Бутч за нею.
Между тем вся окрестность ярко осветилась, словно наступил день. Над старой крышей поднялись черные клубы дыма. Когда пожарная команда наконец прибыла, было уже поздно. Через час от конюшни остались лишь дымящиеся развалины.
Сердце обливалось кровью, когда на следующий день я смотрела на отца, невысокого семидесятилетнего мужчину, страдающего артритом, - как он копался на пепелище. Он искал остатки своих инструментов и мебели, собранных им в течение многих лет. Единственным утешением для него было старинное каменное основание здания, уцелевшее во время пожара.
Однако отец не произнес ни одного слова жалобы. Он не был подавлен и не упрекал Бога. Вместо этого он сразу же приступил к восстановлению конюшни. Через два месяца у нас была новая конюшня - истинное свидетельство его непоколебимой веры.
Как ни странно, но через два года наша семья пережила ту же беду. В одну из летних ночей наша конюшня опять сгорела! На этот раз мы не знали, как возник пожар, но последствия были те же. Под вой сирены примчались пожарные машины. Соседям опять пришлось сдерживать рвущихся с привязи лошадей. Жар не позволял приступить к тушению пожара, а огонь обжигал листья близко растущих деревьев. Вновь папа собрал остатки и принялся строить. Он верил: Бог знает, что делает.
Мы с сестрой с глубоким волнением наблюдали, как отец без ропота смирился перед волей Господа и принял это новое несчастье из Его рук. Сила папиного характера служила мне примером и ободрением. В двух этих пожарах он потерял много драгоценных ему вещей. Однако эта потеря не представлялась ему значительнее моего несчастного случая. Папа не был парализован и не мог сказать: "Я знаю, что ты испытываешь". Его испытания стояли на лестнице страданий гораздо ниже. Но глядя, как он справлялся с ними, я научилась многому. Он не роптал и не восставал против воли Божией. Так я пришла к убеждению, что христианину не обязательно переносить ту же меру страданий, что и его братьям по вере, для того чтоб быть для них истинной помощью.
Я издали наблюдала, как отец разгребал пепелище, чтобы вторично начать строительство. И тогда я опять подумала про лестницу страданий, на которой одни находятся выше, а другие -гораздо ниже. Бог порой заставляет нас нести особенно тяжелое бремя, чтобы мы могли, сочувствуя, честно сказать другим, находящимся в таком же положении: "Я знаю, что ты переживаешь". Но верно и то, что мы в состоянии утешить и страдающих больше нашего, если только в своих менее значительных бедствиях мы верны Богу.
Это имел в виду апостол Павел, выразивший аналогичные мысли в следующих словах: "Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих!" (2 Кор. 1:3-4).