Творчество

Глава 22. Июнь

I

Я вывел скиф на середину озера Фален и заглушил мотор. Мы медленно дрейфовали к маленькому оранжевому буйку, который я здесь оставил. Пара прогулочных катеров бороздила гладкую, как стекло, поверхность озера, но не было ни одной яхты: стоял полный штиль. Несколько детей возились на игровой площадке, одна малочисленная компания расположилась в зоне для пикников, редкие туристы появлялись на тропе, проложенной по берегу. Озеро, с учетом того, что находилось оно практически в городской черте, было пустынным.
Уайрман (в рыбачьей шапке и свитере «Викингов» он выглядел странно, совсем не флоридцем) обратил на это внимание.
– Школьники еще учатся, – ответил я. – Через пару недель лодок и катеров будет прорва.
На его лице отразилось сомнение.
– А правильное ли место мы выбрали, мучачо? Я хочу сказать, если она попадет в сети к какому-нибудь рыбаку…
– Ловля рыбы сетью на озере Фален запрещена, и редко кто приходит сюда с удочкой или спиннингом. На этом озере главным образом катаются на лодках, катерах, яхтах. Те же, кто хочет поплавать, держатся у берега. – Я наклонился и поднял цилиндр, изготовленный сарасотским серебряных дел мастером. Длиной три фута, с наворачиваемой с одного конца крышкой. Заполненный пресной водой. Внутри находился фонарь, также заполненный пресной водой. Персе была запечатана в двойную темноту, она спала под двойным одеялом пресной воды. И скоро ее сон должен был стать еще глубже. – Прекрасная вещица.
– Это точно, – согласился Уайрман, наблюдая, как послеполуденное солнце отражается от цилиндра, который я вертел в руке. – И крючку зацепиться не за что. Хотя я бы предпочел утопить ее в каком-нибудь озере у канадской границы.
– Где кто-нибудь действительно может вытащить этот цилиндр сетью. – Я пожал плечами. – Спрятать на самом виду – неплохой вариант.
Мимо промчалась моторная лодка с тремя молодыми женщинами. Они помахали нам руками. Мы ответили тем же. Одна крикнула: «Мы любим симпатичных мальчиков!» – и все три рассмеялись.
Уайрман ответил ослепительной улыбкой, повернулся ко мне.
– Какая здесь глубина? Ты знаешь? Этот маленький оранжевый буй говорит, что да.
– Что ж, я тебе скажу. Я провел небольшое исследование озера Фален. Наверное, чуть поздновато, потому что этот коттедж на Астер-лейн принадлежит нам с Пэм уже двадцать пять лет. Средняя глубина девяносто один фут… за исключением этого места. Тут впадина.
Уайрман расслабился, сдвинул кепку на затылок.
– Ох, Эдгар. Уайрман думает, что ты по-прежнему el zorro… по-прежнему лис.
– Может, si, может, нет, но под этим оранжевым буйком триста восемьдесят футов воды. По меньшей мере триста восемьдесят. И это гораздо лучше, чем двенадцатифутовая цистерна на берегу Мексиканского залива.
– Аминь.
– Ты отлично выглядишь, Уайрман. Отдохнувшим.
Он пожал плечами.
– Летать на «гольфстриме» – одно удовольствие. Никакой очереди на пропускном пункте, никто не копается в твоей ручной клади, чтобы убедиться, что ты не превратил дерьмовый баллончик с пеной для бритья в бомбу. И впервые в жизни мне удалось прилететь на север без посадки в гребаной Атланте. Благодарю… хотя, похоже, я и сам мог бы себе такое позволить.
– Как я понимаю, ты уладил все вопросы с родственниками Элизабет?
– Да. Последовал твоему совету. Предложил им дом и северную оконечность Дьюма-Ки в обмен на отказ от претензий на наличные и ценные бумаги. Они подумали, что это чертовски выгодная сделка, и я буквально читал мысли их адвокатов: «Уайрман – юрист, но сегодня у него в клиентах дурак».
– Такое ощущение, что я не единственный zorro в этой лодке.
– Мне достались восемьдесят миллионов баксов в ликвидных активах. Плюс различные вещички из дома, включая коробку из-под печенья «Суит Оуэн». Думаешь, мисс Истлейк пыталась мне что-то сказать этой жестянкой, мучачо?
Элизабет укладывала туда различные фарфоровые фигурки, а потом настаивала на том, чтобы Уайрман бросил коробку в пруд с золотыми рыбками. Разумеется, этим она пыталась ему что-то сказать.
– Родственники получили северную часть Дьюма-Ки, потенциальная ценность которой для строительства… что ж, выше только небо. Девяносто миллионов?
– Во всяком случае, они так думают.
– Да, – согласился он, разом помрачнев. – Они так думают.
Какое-то время мы молчали. Уайрман взял у меня цилиндр. На его боковой поверхности, искаженное из-за кривизны, отражалось мое лицо. Так еще я мог на него смотреть, а вот к зеркалу в последнее время подходил редко. Не потому, что состарился – просто не хотел встречаться взглядом с глазами Фримантла: слишком многое они повидали.
– Как твои жена и дочь?
– Пэм – в Калифорнии, у матери. Мелинда во Франции. После похорон Илли она какое-то время побыла с Пэм, а потом улетела. Думаю, поступила правильно. С этим придется сжиться.
– А как ты, Эдгар? Тебе удастся с этим сжиться?
– Не знаю. Разве Скотт Фицджеральд не сказал, что вторых действий в американской жизни не бывает?
– Да, но тогда он уже был горьким пьяницей. – Уайрман положил цилиндр себе на ноги, наклонился ко мне. – Выслушай меня, Эдгар, и выслушай внимательно. В действительности действий пять, и не только в американской жизни – в каждой полностью прожитой жизни. Точно так же, как и в любой пьесе Шекспира – комедии или трагедии. Потому что именно из них и сотканы наши жизни – из комедии и трагедии.
– У меня в последнее время с комедией совсем плохо.
– Да, – не стал он спорить, – но в третьем акте есть определенная надежда. Я сейчас живу в Мексике. Я говорил тебе, да? В прекрасном маленьком горном городке, который называется Тамасунчаль.
Я попытался произнести название.
– Тебе нравится, как оно слетает с языка. Уайрман видит, что нравится.
Я улыбнулся.
– Что-то в нем есть.
– Там продается захудалый отель, и я подумываю, не купить ли его? Чтобы вывести такое заведение на прибыль, придется потерпеть три убыточных года, но у меня теперь толстый кошелек. Я не отказался бы от партнера, который разбирается в строительстве и техническом обслуживании зданий. Разумеется, если ты хочешь и в дальнейшем сосредоточиться на карьере художника…
– Думаю, ты и сам все знаешь.
– Так что скажешь? Давай поженимся на наших судьбах?
– Саймон и Гарфункель[201], тысяча девятьсот шестьдесят девятый год, – кивнул я. – Или около того. Не знаю, Уайрман. Сейчас решить не могу. Я должен закончить еще одну картину.
– Действительно, должен. И какой силы будет ураган?
– Не знаю. Но «Шестому каналу» понравится.
– Предупреждение поступит заранее, не так ли? Разрушений, понятное дело, не избежать, но никто не погибнет.
– Никто не погибнет, – согласился я, надеясь, что так оно и будет, но когда фантомная конечность правила бал, не было никакой возможности что-либо гарантировать. Вот почему я намеревался поставить крест на моей второй карьере. Но еще одну, последнюю, картину я собирался закончить. Потому что хотел отомстить. Не только за Илли, но и за остальных жертв Персе.
– С Джеком перезваниваешься? – спросил Уайрман.
– Практически каждую неделю. Осенью он начинает учиться во Флоридском университете в Таллахасси. Обучение я оплатил. А пока они с матерью переезжают в Порт-Шарлотт.
– Тоже на твои деньги?
– Если на то пошло… да. После того как отец Джека умер от воспаления кишечника, у них с матерью возникли серьезные финансовые трудности.
– Идея тоже твоя?
– Совершенно верно.
– То есть ты думаешь, что Порт-Шарлотт достаточно далеко к югу, и там будет безопасно.
– Думаю, да.
– А север? Как насчет Тампы?
– Максимум – ливневые дожди. Это будет маленький ураган. Маленький, но мощный.
– Маленькая, с жесткими территориальными рамками «Элис». Как в тысяча девятьсот двадцать седьмом.
– Точно.
Мы смотрели друг на друга, когда мимо на своей моторке вновь пронеслись три женщины, смеясь громче и махая руками энергичнее, чем прежде. Сладкие пташки юности, летящие на послеполуденных винных кулерах[202]. Мы им отсалютовали.
– Выжившим родственникам мисс Истлейк не придется тревожиться насчет получения лицензий на строительство на их новых земельных приобретениях? – спросил Уайрман, когда успокоились волны, поднятые моторкой.
– Думаю, не придется.
Он помолчал немного, кивнул.
– Хорошо. Отправить целый остров в сундук Дейви Джонса[203]. Меня устраивает. – Он поднял серебряный цилиндр, посмотрел на оранжевый буй, отмечающий местонахождение впадины на дне озера Фален, перевел взгляд на меня. – Хочешь сказать слова прощания, мучачо?
– Да, – кивнул я, – но много их не будет.
– Тогда готовься. – Уайрман встал на колени, повернулся к борту, цилиндр оказался над водой. Солнце отражалось от полированного серебра – я надеялся, что в последний раз за ближайшую тысячу лет… но меня не покидала мысль, что Персе умела выбираться на поверхность. Проделывала это раньше и, возможно, смогла бы проделать и на этот раз. Даже из Миннесоты ей, так или иначе, удалось бы добраться до caldo.
Но я произнес слова, которые держал в голове:
– Упокойся навеки.
Уайрман разжал пальцы. Послышался тихий всплеск. Мы перегнулись через борт и наблюдали, как серебряный цилиндр, отразив последний блик солнца, плавно исчезает из виду.

II

Уайрман остался на ночь, потом на вторую. Мы ели стейки с кровью, пили зеленый чай во второй половине дня, говорили о чем угодно, только не о недавнем общем прошлом. Потом я отвез его в аэропорт, откуда он улетел в Хьюстон. Там он собирался взять напрокат автомобиль. По его словам, чтобы посмотреть страну.
Я предложил проводить его до контрольного пункта, но он покачал головой.
– Не хочу, чтобы ты смотрел, как Уайрман снимает туфли перед выпускником школы бизнеса. Adios мы скажем здесь, Эдгар.
– Уайрман… – начал я и больше ничего не сказал. Перехватило горло.
Он обнял меня, расцеловал в обе щеки.
– Послушай, Эдгар. Самое время для третьего действия. Ты меня понимаешь?
– Да.
– Приезжай в Мексику. Когда осознаешь, что готов. И если захочешь.
– Я об этом подумаю.
– Обязательно подумай. Con Dios, mi amigo; siempre con Dios[204].
– И с тобой, Уайрман. И с тобой.
Я наблюдал, как он уходит, с сумкой на плече. Мне внезапно вспомнился его голос в ту ночь, когда Эмери напал на меня в гостиной «Розовой громады». Уайрман показал себя во всей красе: прокричал «cojudo de puta madre», прежде чем вогнать серебряный подсвечник в лицо мертвяка. Мне хотелось, чтобы Уайрман обернулся… и мое желание исполнилось. «Должно быть, поймал мысль», – сказала бы моя мать. Или сработала интуиция. Так сказала бы няня Мельда.
Он увидел, что я стою на прежнем месте, и его лицо осветилось улыбкой.
– Живи днем, Эдгар! – крикнул он.
Люди поворачивались, смотрели на него.
– И позволь жить дню, – откликнулся я.
Он отдал мне честь, рассмеялся и ушел. Разумеется, со временем я поехал на юг, в его маленький городок, но, хотя он по-прежнему живет в своих изречениях (они для меня всегда в настоящем времени), больше я Уайрмана никогда не увидел. Он умер двумя месяцами позже на рыночной площади Тамасунчаля, когда торговался, покупая свежие помидоры. Я думал, у нас еще будет время, но мы всегда так думаем, не правда ли? Мы так часто обманываем себя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.

III

В коттедже на Астор-лейн мой мольберт (с картиной, накрытой полотенцем) стоял в гостиной, где света было достаточно. Рядом, на столе с красками, лежало несколько фотографий Дьюма-Ки, сделанных с самолета, но я практически на них не смотрел: видел остров во снах, и до сих пор вижу.
Я бросил полотенце на диван. На переднем плане моей картины (моей последней картины) высилась «Розовая громада», нарисованная так реалистично, что я буквально слышал, как при каждой набегающей волне под домом говорят ракушки.
У одной из свай (идеальный сюрреалистический штрих) бок о бок сидели куклы. Слева – Реба, справа – Фэнси, которую Кеймен привез из Миннесоты. Идея принадлежала Илли. Залив, по большей части синий в период моего пребывания на Дьюма-Ки, я нарисовал тускло и зловеще зеленым. Небо закрывали черные облака. Они собирались в верхней части холста и уходили за него.
Правая рука начала зудеть, и памятное мне ощущение могущества вошло и охватило меня. Теперь я видел свою картину глазом бога… или богини. Я мог от всего этого отказаться, но такое давалось нелегко.
Создавая картины, я влюблялся в мир.
Создавая картины, я обретал цельность.
Какое-то время я работал, потом отложил кисть в сторону. Большим пальцем смешал коричневую и желтую краски, нанес их на уже нарисованный берег… чуть-чуть… словно поднялась легкая пелена песка, вызванная первым дуновением ветра.
И на Дьюма-Ки, под черными облаками надвигающегося июньского урагана, ветер начал набирать силу.

Как рисовать картину (XII)

Почувствуйте, что картина закончена, а когда почувствовали – отложите карандаш или кисть. Все остальное – только жизнь.

Февраль 2006 – июнь 2007