Социальная реабилитация

Инвалидизм (disablism)

Я определяю инвалидизм как угнетение людей, имеющих недостатки, теми, кто здоров телом. Угнетение возникает там, где существует дисбаланс власти между группой большинства (обычно самоопределяемой) и теми, кого эта группа определяет в качестве меньшинства и конституирует как безвластных. Эта властная динамика отражает группу меньшинства как низшую по отношению к большинству, кому дарован статус и такие привилегии, как доступ к социально значимым ресурсам, закрытым от остальных.

Инвалидизм - это социально конструируемая форма угнетения, которая находит выражение на трех интерактивных уровнях, а именно:

- индивидуальный уровень убеждений и установок;

- институциальный уровень повседневной политики, выражаемый в законодательстве, рутине организаций;

- уровень культурных норм и ценностей, относящихся к социально принятому поведению.

Инвалидизм - это результат такой организации общества, которая исключает людей с инвалидностью из полноправного участия в структурах принятия решений и/или ограничивает их доступ к социальным ресурсам, включая власть в обществе.

Инвалидистские отношения производятся и воспроизводятся посредством социальных интеракций, где неинвалиды относятся к инвалидам как к «объектам», то есть к таким людям, которым недостает способности принимать решения и действовать самостоятельно. Так складываются отношения зависимости, которые создают привилегии тем, кто не является инвалидом, и приводят к тому, что инвалиды инфантилизируются, поскольку к ним относятся как к «детям», зависящим от тех, кто знает лучше, как и какие решения принимать за инвалидов или действовать от имени инвалидов. Если с инвалидами обращаются как с зависимыми или «объектами», а не как с субъектами, то их способность к принятию решений и способность действовать захватывают неинвалиды (able-bodied people). Тем самым, инвалидизм означает неэгалитарные социальные отношения, которые делают неинвалидов привилегированными надсмотрщиками людей с инвалидностью.

Неэгалитарные отношения основываются на субъект-объектных взаимодействиях, в которых субъекту (как правило, члену доминантной группы, в рассматриваемом случае - это неинвалиду) удается навязать свои взгляды на мир объекту (человеку с инвалидностью), чьи таланты и способности умаляются. Объективация Другого - это существенный компонент процесса унижения людей, лишения их достоинства, инициативы и ощущения самоценности. Такое обращение с инвалидами как с совершенно другими, отличными от большинства существами (othering) ведет к стигматизации и игнорированию их статуса как граждан. Цель же касты «субъектов» состоит в том, чтобы те, кого считают «объектами», приняли этот взгляд на мир как неизменное и естественное положение вещей, которое не может быть и не должно подвергаться сомнению. Общественное согласие с такой социальной динамикой является центральным для (вос)производства угнетения, которое становится чрезвычайно устойчивым, особенно, когда подобные настроения интернализованы, усвоены самими инвалидами. По словам Хэрилин Руссо, активистки движения инвалидов, «один из мифов нашего общества относительно женщин-инвалидов состоит в том, что они асексуальны, неспособны вести социально и сексуально наполненную жизнь. И я никогда раньше не думала, что у меня есть какие-то альтернативы, что я могла бы иметь карьеру и романтику в жизни» [Rousso, 1988. Р. 2].

Эта цитата показывает, что инвалидизирующая динамика угнетения укрепляется властными отношениями вообще, но особенно властью, которая определяет социальное положение и статус других людей. В основе угнетения находятся, во-первых, практика обращения с инвалидами как с Другими, которая разделяет людей на «них» - исключенных, которым отказано в доступе к социальным ресурсам, и на «нас» - включенных в нормальные социальные взаимодействия, пользующихся всеми важными социальными ресурсами беспрепятственно. Во-вторых, отношения «власти над», которые дегу-манизируют исключенных и лишают их способности к действовию (agency), человеческого достоинства и самоценности. И все же, поступая таким образом, угнетатели также дегуманизируют и себя.

Кроме того, Руссо сосредоточивается на ключевом отрицании, которое имеет отношение к женщинам с инвалидностью, - отрицании их сексуальности, женственности, материнства, что имеет решающее значение для подрывания их самоощущения как женщин, которые имеют заболевание или другие проблемы. Понимание этого аспекта как опыта женщин-инвалидов является центральным в осмыслении аспектов инвалидности и пола, пересмотре того гендерно-нейтрального языка, в рамках которого обычно обсуждается инвалидность.

Я рассматриваю власть как способность влиять - оформлять - контролировать чье-то социальное окружение, чтобы удовлетворить чьи-то цели и ожидания. Реализация властных практик, включая власть определять других и власть, которая воплощается в процессах инклюзии и эксклюзии, подразумевает использование личной инициативы. Выражая собственную инициативу, люди применяют особые навыки для того, чтобы события протекали в соответствии с их собственными желаниями и ожиданиями, что требует от человека принимать ответственность за свои действия и иметь дело с проистекающими отсюда последствиями [Foucault, 1980]. Тем самым отношения власти оказываются многомерными и комплексными. Аккумулирование власти в социальных взаимодействиях требует применения: знаний, навыков и целого ряда ресурсов, включая физические, финансовые, эмоциональные; накопленного политического и социального капитала, чтобы достичь специфических целей в рамках того или иного контекста. Другими словами, власть контекстуальна и носит договорной характер. Это значит, что ни один человек не является полностью властным или полностью безвластным [Dominelli, 1986]. Признание такого взгляда на власть уже само по себе наделяет нас властью, так как позволяет людям, которые иначе бы выглядели совершенно безвластными, увидеть себя активными агентами, способными что-то сделать в их ситуации посредством индивидуальных усилий или же группы. Индивидуальные формы власти, в свою очередь, могут быть усилены посредством коллективного действия.

Френч [French, 1985] идентифицирует три различных типа власти: «власть над кем-либо», «чья-либо власть» и «власть делать что-либо». На мой взгляд, «власть над кем-либо» проявляется в виде властных отношений как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. «Чья-либо власть» отражается в коллективном действии, нацеленном на изменение социальных ситуаций и осуществляемом теми людьми, которые работают сообща и достигают общих целей. «Власть делать что-либо» есть у тех людей, которые предпринимают индивидуальные действия, стремясь достичь своих целей. Кратко говоря, эти альтернативные концептуализации власти показывают ее как:

- контекстуальную;

- трансформационную [Foucault, 1980] и многомерную [French, 1985];

- созданную в процессе и посредством интеракции [Dominelli, 2002];

- постоянно формируемую и реформируемую посредством особых договоренностей [Giddens, 1991];

- развивающуюся на многих уровнях;

- личностную (харизма);

- институциальную (организационную, бюрократическую, процедурную [Weber, 1978]).

Поскольку люди проявляют инициативу, их намерения влияют на формирование и воспроизводство власти в межличностных отношениях. Их реакции на конкретные властные отношения, как правило, принимают следующие формы: принятие, аккомодация (приспособление) и сопротивление [Dominelli, 2002]. Разнообразие этих реакций и их изменчивость проявляют соревновательную природу властных отношений. Люди, демонстрирующие реакцию принятия, не подвергают сомнению существующие властные отношения и не видят возможностей изменить свою ситуацию до тех пор, пока решающая встреча с другими, чем-то похожими на них, не откроет дверь иным ожиданиям, или решающее жизненное событие не позволит им переосмыслить свою жизнь. Для реакции аккомодации свойственно некое сомнение в существующих властных отношениях, ведь человек в этом случае стремится в какой-то мере приспособиться к желаниям и/или действиям других людей. Здесь люди, скорее, пойдут на минимальные частичные изменения, чем будут требовать широких перемен или альтернативных способов организации их собственной жизни, или оформляющих ее социальных отношений. Если речь идет о реакции сопротивления, это значит, что люди отказываются от существующих властных отношений и устанавливают альтернативные отношения, в которых можно по-новому устанавливать контроль. В этом случае люди нацелены на изменение и/или трансформацию знакомого им мира.

Простое сопротивление или требование изменить статус-кво автоматически не приводит к поддержке эгалитарных властных отношений. Эгалитарные отношения должны особым образом формулироваться и вырабатываться. В отсутствие эгалитарных ценностей и солидарности те, кто предпочитают отношения «власти над кем-либо» могут взять верх и воспроизвести такие социальные отношения, при которых одна доминантная группа просто-напросто заменяется другой, поскольку однажды ею захватывается больше власти, и в ответ на угнетающую динамику контроля или традиционной «власти над кем-либо» производится разделение на победителей и побежденных. Тем самым повторяется цикл угнетения, основанный на практиках властных отношений «над кем-либо», чтобы дегуманизировать тех, кто угнетен, и отказать им в их субъектности, человеческом достоинстве и ценности. А посредством процесса дегуманизации других новые угнетатели дегуманизируют самих себя, хотя и с другой социальной позиции.

Интерактивные определения власти подвергают сомнению традиционные концепции, которые представляют власть как элемент игры «с нулевой суммой» - независимо от того, есть у человека власть или нет. Эти традиционные понятия основываются на понимании Парсонсом [Parsons, 1957] вопроса о распределении власти как «целостности нулевой суммы» или одноразмерной «вещи», которая имеется или отсутствует у одной из сторон взаимодействия. Следовательно, и существует она именно для того, чтобы быть захваченной. Чистый результат этих взаимодействий состоит в том, чтобы одна сторона оказалась властным победителем, а другая - бессильным проигравшим. Такая концептуализация власти сближается с понятием отношений «власти над кем-либо» [French, 1985] и тем, что я называю отношениями доминирования [Dominelli, 2002].

Таким образом, инвалидизм включает практику отношений «власти над кем-либо», где неинвалиды как большинство подвергают дегуманизирующему обращению меньшинство - инвалидов, лишая их права действовать в собственных интересах. Эта власть не обязательно выражается в форме принуждения. Она может снабдить подчиненного человека таким мировоззрением, в котором альтернатива их современному положению отсутствует, и тем самым он (или она) даже и не будут помышлять о других возможностях организации своей жизни. Такое самоуправление, если обратиться к термину Фуко [Foucault, 1980], является типичным для реакции принятия динамики властных отношений «над кем-либо». Звучит несколько фатально, но это весьма характерно для власти доминирующего большинства, когда ожидания подчиненных людей оказываются подконтрольными именно путем самоуправления. Тем самым человек с инвалидностью просто видит свою позицию в соответствии с медицинской моделью, глазами тех, кто предпочитают медицинское знание и экспертизу опыту самого инвалида. По этому сценарию инвалид скорее опишет свою ситуацию как личную трагедию или несчастье и не заметит сходства между собой и теми, кто оказался в подобной ситуации. А фокусируясь на собственном несчастье, инвалиды не увидят себя в контексте угнетающих социальных структур. Этот тип реакции на власть, в свою очередь, гарантирует, что структурные причины инвалидизма игнорируются, тогда как индивидуальные выходят на передний план.

Инвалидизм отдает предпочтение правам и интересам здоровых людей (able-bodied) в ущерб инвалидам. Эта идеология закрепляется и воспроизводится посредством инвалидизирующих отношений контроля, которые угнетают инвалидов и проникают во все аспекты их жизни. Рис. 1 иллюстрирует отношения контроля, в которых верх одерживает социальное большинство - неинвалиды.

Данная схема указывает на широкий спектр техник и форм дискриминации и угнетения, направленных на инвалидов. Они охватывают все измерения жизни человека, его физической и социальной среды, и используются для того, чтобы запугивать, унижать и контролировать людей. Хотя некоторые из них характерны для различных видов угнетения, есть и такие, которые являются уникальными именно в отношении инвалидов. Ключевая форма среди таких специфических форм дискриминации - это отрицание прав инвалидов на сексуальное самовыражение и родительство [Booth and Booth, 1998]. Обе эти формы угнетения имеют особое значение для женщин-инвалидов, подвергающихся социальному исключению из сферы сексуальности, репродуктивных прав и тех статусов, которые доступны другим женщинам как матерям и женам. Эти два аспекта контролирующих отношений особенно проявляются именно в отношении женщин-инвалидов, поскольку сфокусированы на самоощущении и самореализации, традиционно связанными с тем, что называют «быть женщиной», как частью их идентичности, в которой им обычно отказывают окружающие.