aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Профилактика

И мы отправились на концерт

Как подлинное искусство помогает достичь идеального состояния психики

Зачем нам «живое» искусство? Для чего нужно коллективное сопереживание?

И вот, мои дорогие, вы пообедали в кругу домашних, слегка перевели дух, нарядно приоделись и отправились вдвоем, супружеской четой, либо в связи с занятостью (или, увы, с отсутствием одного из супругов) – с приятельницей на концерт. А может быть, в театр, или в филармонию, или в капеллу, вполне вероятно, и на вернисаж в Манеже или на знакомство с новой экспозицией в каком-либо из музеев. Одним словом, вы двинулись на свидание с Искусством.

А собственно говоря, зачем нам искусство вообще и это свидание в частности? Не проще ли нажать кнопку на пульте, включить ящик и, лежа на тахте, перебирать программы? Включил одну – показывают, как за несколько угаданных букв можно получить в награду если уж и не сверкающий маленький автомобиль, который стоит тут же, в студии, то уж печку СВЧ практически наверняка. Переключил программу – и смотри, какой приличный куш можно сорвать, правильно ответив на три-четыре вопроса. Надоели эти разновидности выигрыша денег (ишь, сколько умников развелось!) – переключайся на следующую программу и узнавай, выражая полное почтение к бойцам, какие почти немереные деньги получают они за мордобитие (теннис, перекупку клубами футболистов, автомобильные гонки). Надоело и это – пожалуйста, к твоим услугам какой-либо из бесчисленных ужастиков, персонажи которых, убивая направо и налево встречных и поперечных, добиваются-таки обладания бриллиантами, долларами или акциями. Ну ладно: попереключал ты кнопки на пульте своего «ящика», понял в очередной раз, что команда, всплывшая наверх, через все дырки и все каналы читает нам одну-единственную проповедь: «Любым путем обогащайся, прихватывай, кто, где, когда и что может». Ну что ж, эти господа выпустили джинна из бутылки, и в полном соответствии с их установкой «деньги не пахнут» джинн начал постреливать своих духовных вдохновителей и освободителей. И подобного рода сенсации все тот же «ящик» смакует все так же сладострастно.

Есть у телевизионного экрана, однако, и такое достоинство, что ничто не мешает нам выключить его прочь или все же отыскать что-либо, чуждое нравам каннибалов. И все же даже доброкачественное зрелище, увиденное на экране, – это все-таки эрзац, протез подлинного зрелища. Да, сплошь да рядом очень удобный протез: никуда не нужно выходить, а в качестве экипировки вполне сойдет и затрапезный халат, и бигуди на волосенках. Почему же все-таки эрзац? А вы сами ощутите, вспомните разницу между тем, как воспринимается футбольный матч, когда вы сами сидите на трибуне и когда вы смотрите его по «ящику». Тем более в записи, тем более, когда результат вам уже известен. Субстанция страсти, сопереживания, полной неизвестности того, что случится уже на следующей секунде; восприятие игроков в качестве реальных, живых людей: азартных, хитрых, страдающих – короче, эффект соучастия, когда вы откровенно и гневно негодуете вместе со всеми против сноса недозволенным способом вашего игрока и того, что арбитр этого не заметил; ваш восторг, когда вы воочию убеждаетесь, что в этом ожесточенном противоборстве все-таки возможен всплеск героизма и мастерства над общим уровнем и забивается гол... Нет, это живое восприятие, это совсем не то, что нюхать розу через противогаз. (Простите меня те, кто знает, по поводу чего возникло это насмешливое сравнение.)

Да, я неоднократно видел по телевидению шоу-выступления Дэвида Копперфильда и, образно говоря, запаха розы я не обонял, так как достаточно хорошо знаю средства видеомонтажа. Мало ли что можно склеить и перетасовать! Такова была подсознательная мысль раньше. Но вот вчера я воочию увидел, как работает этот человек, и когда он со своей ассистенткой укрылся в палатке, поставленной на сцене, и эта палатка взорвалась целым снопом ярких искр и в ту же секунду Копперфильд со своей ассистенткой объявился в проходе зрительного зала, метрах в сорока от только что исчезнувшей у меня на глазах палатки, и все это видел я сам, своими глазами, тут уж, простите, ни о каком монтаже видеопленки и речи быть не могло. И естественно, свежесть моего переживания и мое искреннее «ух, ты!», слившееся с аплодисментами тысяч людей, конечно же, принесли мне такое эмоциональное освежение, и я сказал бы, даже возрождение после месяца тяжелой работы без единого выходного, что эта релаксация для меня дорогого стоит!..

Короче говоря, ваше личное соучастие в том, что происходит, сию минуту при вас совершается на сцене, ваше слияние и сопереживание с чувствами присутствующих рядом, многократно увеличивающее эмоциональный эффект от увиденного и услышанного на сцене – это один из самых важных аргументов в пользу реального посещения зрелищ, конкретный фактор в пользу того, что мягкая, продавленная вашим тазобедренным суставом тахта – хорошо, а твердый стул в зрительном зале – много лучше.

Итак, чувство сопереживания, личного присутствия, столь необходимый нам повышенный эмоциональный тонус – вот что дает нам поход на зрелище. И тут я ощущаю, как читатель, хорошо знакомый с основами логики, хватает меня за руку: «Г-н автор, вы провозгласили тезис о пользе и необходимости общения с искусством, но ведь примеры, приведенные вами, эти наши страсти на стадионе и восторги на магическом шоу, не являются ли кривой дорогой ваших доказательств?»

Спасибо за наблюдательность, г-н читатель. Суть дела заключается в том, что искусство – это часть, более узкий сектор чрезвычайно широкого понятия зрелище, ибо произведение искусства – театрального ли, живописного ли – так же, как, например, цирковое представление, обращено к зрителям, к людям, способным сопереживать тому, что волнует создателя этого произведения, автора, художника. И примеры, которые я привел в начале раздела, в силу их абсолютной ясности и общедоступности, помогут нам понять также и силу воздействия искусства. Мы сочувствуем, сопереживаем действу на сцене, когда на ней развивается задевающий нашу душу спектакль. Это концентрированное, обобщенное, ценностно-окрашенное изображение действительности волнует нас никак не меньше подчас, чем сама отображаемая действительность.

Когда как-то, с вниманием и интересом пройдя анфиладу залов Дрезденской художественной галереи, я подошел к «Мадонне» Рафаэля, то остановился и буквально лишился дара речи – такое совершенство женской красоты и доброты возникло передо мной! Я стоял, глядел и глядел, впитывал и впитывал в себя вибрации, исходящие из глаз Богоматери. Нет, просто юной матери, нет, воплощения юности и женственности, той духовной мощи, которой наделена, может быть, только хранительница и воплощение самой жизни. В эти минуты открылось мне, чем же может быть женщина в своем пределе, в божественном, всемерном расцвете своих возможностей. Я стоял и смотрел, смотрел, и внутри меня совершалась громадная подсознательная работа, и рядом со мной стояли, смотрели и молчали люди. Сколько их прошло у ее ног за эти века и века?..

Мне страстно захотелось увезти с собой изображение этого лика, репродукцию великой картины. Я спустился вниз, к прилавкам, на которых были разложены десятки вариантов репродукции «Мадонны». И не смог выбрать ни одного из них! Все это была мертвечина, бездушный слепок с гениального произведения, живущего жизнью более реальной, чем жизнь каждого из нас, пребывающего во плоти. Так и пришлось мне, чтобы не искажать в памяти своей то волшебное состояние, уйти из галереи без репродукции, но с навеки запечатленным где-то в глубинах души образом той «Мадонны». Нет, дорогие мои, с чудом искусства надо встречаться лицом к лицу, лишь тогда сопереживание будет таким, каким оно может и должно быть.

Однако, помимо подобной силы эмоционального и духовного сопереживания, что еще способно подарить нам искусство? Оно способно раскрыть и побудить к жизни такие важные составляющие части нашей человеческой структуры, которые не только выводят нас на более высокий качественный уровень именно человеческой, а не животной сущности, но способно также значительно повысить потенциал наших внутренних возможностей. Равно интересными в этом тезисе мне представляются как его теоретическая часть, ибо реализация ее позволяет нам стать много богаче в истинно человеческом смысле, так и практическая часть, ибо мы получаем ключ или даже ключи к развитию дремлющих в нас задатков весьма перспективных способностей.

Сначала – теория. Вопрос: может ли считать себя счастливым и не обделенным жизнью человек, скажем, изувеченный в автокатастрофе и лишившийся вследствие ее ноги? Может ли ощущать всю полноту жизни человек, утративший зрение? Грубый вопрос: полнокровной ли жизнью живет импотент? Конечно, это вопросы риторические, ибо как бы ни стремился человек компенсировать подобные дефекты (а многим это удается великолепно – глухой Бетховен сочинял гениальную музыку), тем не менее, осознание того, что могло бы быть и даже когда-то было, но исчезло, разумеется, отравляет жизнь (тот же Бетховен, конечно, был бы более счастлив, если бы мог въяве слышать музыку). И еще вопрос: а если человек лишен бесконечно важных атрибутов своего существа, но не знает о том, что они вообще существуют? Несчастен человек, утративший способность двигаться, потому что он знает, чего лишился. Но что же может чувствовать тот, кто никогда по-настоящему не любил, не ненавидел, не радовался тому, что он живет на другом уровне потребностей, чем, например, инфузория (только бы напитаться да размножиться).

Не сочтите, читатель, что тот подход к искусству, который я ниже изложу, излишне утилитарен, стремится лишь подчеркнуть пользу и необходимость занятий, увлечение искусством лишь с точки зрения здоровья – физического и духовного. В конце этого раздела мы убедимся, что данным аспектом далеко не исчерпывается мое представление о целесообразности занятий искусством, но начинаю «разматывать» я эту тему именно с данной четкой практической стороны потому, что в силу разнообразных, и в том числе очень тяжелых, исторических обстоятельств подавляющее большинство нашего населения было оторвано от искусства, и никакие высокие абстрактные призывы не способны повернуть ни человека, ни человечество туда, где быть ему непременно нужно, оказаться жизненно необходимо. Подобную задачу способен решить только личный практический интерес, сознание того, для чего именно ему, конкретному человеку, при бездне других забот, при необходимости выжить искусство, тем не менее, требуется как насущная необходимость, как постоянная потребность. Именно отсюда все время будет практический нажим. Что же касается критиков подобного метода, эстетов-чистоплюев, то скромно-скромненько напомню им, что искусство как общечеловеческий институт и зародилось-то из-за самых что ни на есть практических потребностей человека: напомню, что на первых наскальных изображениях оленя он был представлен отнюдь не с фотографической, фактографической точностью соблюдения всех его пропорций, но с чрезвычайно преувеличенными по размеру ногами, что должно было показать столь насущное его качество, как скорость бега, и, следовательно, подобное изображение готовило первобытных охотников именно к учету этого его потребительского свойства. А изображение мамонта? Опять-таки, никакой пропорции: здесь ноги, напротив, почти что отсутствуют, но представлена такая ценность, как гора мяса, и вместе с тем подчеркнута смертельная опасность от бивней огромных размеров, также преувеличенных сравнительно с натуральной пропорцией.

А сохранившиеся, пройдя сквозь тысячелетия, статуэтки женщин? О, милые современницы, не обижайтесь: первобытные люди подчеркивали то, что считали важным для себя, для продолжения рода – огромные груди, способные выкормить молоком большущий выводок малышей, и совсем маленькая, еле заметная головка – как видно, по представлениям первобытных мужчин, деталь для женщины мало значимая (впрочем, не только первобытных: посетив не так давно в самом центре Москвы модерновую выставку живописи, я увидал практически то же самое – женщина изображена с крошечной, чисто символической головой, но на этот раз с гипертрофированными не только вторичными, но и первичными половыми признаками).

А первобытные танцы, долженствующие своими бешеными напряженными ритмами вызвать у охотников напряжение всех сил и возбуждение перед смертельно опасным действом? Мудрые вожди и шаманы проводили подобные наркотизирующие процедуры в течение примерно получаса и практиковали их не чаще, чем раз в месяц или даже квартал, чтобы не перевозбудить, не сломать безнадежно психику воинов (значительно более мудрые современные вожди и шаманы крутят подобные ритмы, сопровождая их невероятной громкости звуком на дискотеках и через средства массовой информации по многу часов ежедневно – совершенно сознательно создавая тупое, одуревшее, агрессивное и в то же время безвольное быдло вместо людей).

Никогда не забуду исполненный молодой египтянкой ритуальный танец! Она солировала, а мужчина, находившийся рядом с ней, лишь оттенял своими телодвижениями те основные сообщения, которые содержал в себе танец женщины. Это было поэтизированное, но однозначное воспроизведение всех этапов постепенного возгорания эротического чувства женщины во время близости с мужчиной, переходящее в неистовый экстаз и постепенно волнообразно затухающее. Это был отчетливо выраженный инструктаж, своего рода тренировочное занятие, содержащее в себе исключительно здоровое психофизиологическое начало. И в то же время это был танец – явление искусства.

Отбросив, таким образом, попреки в несовместимости, якобы, эстетического и утилитарного, я зайду с еще одной стороны – с самой что ни на есть современной. Сколь много нынче получено доказательств того, что именно хорошо и всесторонне развитый мозг является одним из самых что ни на есть важных гарантов жизнестойкости человека перед лицом даже самых страшных травм и заболеваний. То есть куда уж практичней: для сохранения не просто здоровья, но самой жизни обладать активно действующим серым веществом в черепной коробке, которое позволяет, однако, видеть мир во всем его многоцветии!

Продолжу свой экскурс, нацеленный на прямое доказательство того, что общение с искусством для каждого из нас, читатель, есть не только средство духовного, эстетического расцвета, но и один из серьезных способов обретения крепкой жизнестойкости.

Представим себе некое грандиозное предприятие, точнее, его штат, ведающий огромным – космических, вселенских размеров – производством. Строгое, сугубо рационально составленное штатное расписание этой конторы насчитывает около 14 миллиардов единиц, и каждый работник ведает своим, строго определенным участком, деятельности, каждый несет, выражаясь современным языком, свой чемодан. Повторяю, это отнюдь не раздутый штат – просто производство, которым руководит это управление, достигает невероятных размеров. А о рациональном построении конторы свидетельствует хотя бы такой выразительный факт: нормальное функционирование всей системы, например, водоснабжения, обеспечивают всего лишь около двадцати работников и справляются они со своими функциями безукоризненно. Система сложна безмерно: нет таких входящих в нее подразделений, которые она строго ни координировала бы; она учитывает своеобразие интересов не только всех подсистем, подведомственных ей, но и всех элементов каждой подсистемы, и при этом находит оптимальное решение для общего соотношения всех без исключения интересов и всех происходящих процессов.

И производство это благоденствует благодаря своему удивительному организованному штабу. А работники штаба испытывают бодрость, приподнятость, радостное состояние благодаря активной деятельности всех подразделений, доверенных его мудрому руководству. Утопическая картина бесконечно далекого будущего? Да нет, реальная модель всего-навсего лишь человеческого организма и руководящего им мозга с его миллиардами нейронов, на которых замыкается руководство всеми нашими органами и функциями. А те двадцать работников водоснабжения, которых я упоминал для примера, – это всего-навсего двадцать нервных клеток, ведающих в мозгу чувством жажды и поднимающих тревогу по всей системе, если организму не хватает воды.

И вот теперь представим себе следующую картину, опять-таки не из области утопии: одна система за другой прекращает подачу сигналов в штаб, никакие попытки наладить связь не удаются. Каково состояние работников, ведающих тем или иным отделом? Деваться из конторы некуда, начинается либо апатия, либо деградация и разложение, а связь между тем продолжает отключаться, гаснет один отдел за другим, и функции всего штаба сводятся лишь к обеспечению элементарных или случайных потребностей системы.

Каково самочувствие работников штаба? А что творится с самой системой?

Перейду от модели к реальному человеку. Предположим, что речь идет не о том несчастье, когда его подсистемы в результате какой-нибудь аварии одна за другой отключились, а о том несчастье, когда многие из них – может быть, даже большинство – никогда и не включались! О каком человеческом счастье в подобном случае можно говорить? Четырнадцать миллиардов клеток, ведающих всеми нашими интересами, и большая, подавляющая их часть лежит во мраке – что может быть трагичнее этой картины? А трагичней лишь то, что люди с подобными отключенными, лишь в сотую часть накала мерцающими человеческими функциями сплошь да рядом не знают об этой своей беде! И если мы с вами, читатель, являемся гуманистами по отношению к самим себе, то на видном месте в своей квартире надо вывесить лозунг: «Четырнадцать миллиардов работников – и ни одного среди них бездельника!» И счастье, и здоровье – в полноте человеческого бытия!

О парадоксальном противостоянии политэкономии и гуманизма

Думаю, не наша вина, а наша беда заключается в том, что реальные исторические обстоятельства, в которых мы оказались, были весьма далеки от тех, к которым стремились светлые умы человечества. Коренным положением марксистской политэкономии, например, являлась мысль, что основным капиталом производства является человек. А что было на деле?

Не забуду, как во время экспедиции по теме «Что читают?» в начале 70-х годов мне пришлось задать вопрос секретарю райкома партии одного из районов Вологодской глубинки, всецело и исключительно озабоченному выполнением плана лесодобычи и лесосплава: «Почему районная библиотека в столь захудалом состоянии?» Он ответил: «Нам не до нее: надо увеличивать число кубов для страны». Я сказал: «Ну, увеличите, а дальше что? Какая разница будет у вас с капиталистами, которые уже сейчас больше вас добывают этих же кубов? И почему должно страдать развитие культуры в районе?..» Он растерянно и в то же время гневно глянул на меня: с одной стороны, на бюро райкома меня не потащишь, так как я представляю Академию наук, а с другой стороны, не контра ли переодетая явилась к нему оспаривать самое главное и непреложное в его жизни?..

А лет через десять после этого на вопрос, заданный секретарю Тольяттинского горкома партии: «Как случилось, что этот красивый, светлый, огромный город, выстроенный для молодежи, представляет собой по существу лишь огромное и унылое спальное помещение, ибо совершенно нет в нем мест для отдыха и занятий культурой?» – я услыхал доверительный ответ как бы своего своему: все же я был членом правления Союза писателей СССР. И ответ этот не то чтобы поверг меня в шок, но вызвал удивительно брезгливое чувство: запрет на строительство учреждений соцкультбыта идет от Генерального секретаря ЦК КПСС!..

Так получилось тогда, что совершенно необходимое обществу развитие производительных сил стало, однако, самоценным направлением государственного развития и не то чтобы задвинуло на дальний план, но попросту перекрыло и дискредитировало идею, формулировка которой содержится в «Капитале»: «...Развитие человеческих сил, которое является самоцелью, – истинное царство свободы». Но разве подобная гуманистическая цель стоит перед нынешними идеологами, для которых нет иного божества, чем чистоган? Для которых человек богатый – это тот, кто любыми путями, пусть на крови людей, на грабеже государства, на прямом предательстве интересов державы, сколотит капитал, а все остальное – ничто перед этим явлением.

И спрашиваю напрямую я себя и каждого из читателей: если наша предыдущая эпоха в силу многих обстоятельств не была заинтересована в том, чтобы все четырнадцать миллиардов работников в человеческом мозгу были при деле, и человек за счет этой великолепной гармонии был здоров, и если нынешним правителям до моего духовного и физического здоровья вовсе нет никакого дела, так неужели я, так неужели мы все должны идти на поводу у этой «железной пяты», как называл олигархствуюших правителей замечательный писатель Джек Дондон? Да нет же, ни в коем случае, прямо наоборот! Не просто выжить в этих условиях, но стать человеком действительно всесторонне богатым – вот такова цель любого уважающего себя человека, если не хочет он стать одноклеточным быдлом!

В самом деле: надо задействовать те огромные количества, десятки миллиардов нервных клеток, которые по функциям своим стоят над повседневными интересами и заботами. И нашей сознательной позицией во имя собственного здоровья и благополучия должно быть постоянное стремление к тренингу тех зон мозга, которые сложнее устроены, чем отвечающие только за необходимость вкусно поесть и сладко поспать.

Еще один практический аспект тесного общения с прекрасным

Поведаю об одном запомнившемся мне очень надолго эпизоде из собственной жизни. Не помню сейчас, по какой причине поздно вечером морозной декабрьской ночью по дороге домой я должен был проследовать через площадь Искусств. И хотя было очень морозно, и дома меня уже заждались, зрелище, которое возникло передо мной, побудило остановиться как вкопанного. Огромная круглая луна на аспидно-черном небе повисла над волшебными в своей красоте дворцовыми зданиями, окаймляющими площадь, она стояла прямо над Русским музеем. Ее неправдоподобно яркий, как тысяча фонарей, фантастический и мерцающий свет заливал пушистые от сверкающего инея белые круглые кроны деревьев и высвечивал со спины памятник Пушкину с его вдохновенно откинутой в сторону рукой. Плотный снег, отражающий одновременно и холодный свет застывшей над площадью луны, и теплый свет гирлянды фонарей, горевших на абсолютно пустой, безлюдной площади – все это выглядело так, будто я неожиданно сразу попал в замерзшую сказочную страну. Ноги мои сами собой как будто приросли к земле, я не мог сдвинуться с места, пораженный фантастической красотой, и только вбирал и вбирал в себя это воплощение самого прекрасного, что способен создать человеческий гений в таком гармоническом единстве с самым прекрасным, что способна явить природа. Это было воистину волшебное зрелище, и оно оказывало на меня воистину волшебное воздействие. Я стоял, смотрел, впитывал в себя это явленное мне чудо красоты.

– Не правда ли, как это красиво? – вдруг услыхал я рядом с собой голос, говоривший на ломаном русском языке. – Правда, как жалко, что нас здесь только двое?

Я оглянулся и увидел рядом с собой пожилого японца. Мы разговорились, и оказалось, что это был Генеральный консул японского консульства в Ленинграде. Зная это удивительное место, он регулярно приходит сюда любоваться красотой, приходит регулярно, как на молитву. Человек в высшей степени занятой и озабоченный, как все мы понимаем, многими другими проблемами, закрытыми, открытыми, действительно, очень занятой человек, он приезжает, приходит сюда, чтобы вобрать в свою душу эту несказанную красоту – ночью, без спутников, без каких бы то ни было помех со стороны прохожих, так как приходит сюда много позже, чем кончаются представления в Малом оперном театре и в Филармонии.

Как извилистая мгновенная молния, вспыхнула у меня в мозгу ассоциация, сверкнуло древнее изречение. Раньше я его не понимал до конца, но в этот момент мне стало все ослепительно ясным, как при вспышке магния. Изречение звучит так:

Кто хочет быть храбрым, ест мясо.

Кто хочет быть здоровым, питается овощами.

Кто хочет быть мудрым, питается воздухом (назовем иначе – праной).

Кто хочет жить вечно, не питается ничем (ничем материальным, потребляя одни лишь прекрасные ощущения, те тончайшие вибрации, которые генерируют совершенные создания природы или рук человеческих. Их вокруг нас более чем достаточно, если только уметь обращать на них внимание, видеть их, уметь их воспринимать).

Именно эта ослепительно блеснувшая ассоциация, это озарение побудили меня провести весьма заметный в масштабах всей жизни эксперимент.

Педантичные люди, и я среди них, могут сказать, что опыт был не до конца чистым. Мы поймем сейчас, почему. Но значительную часть того эффекта, который был получен, я связываю именно с настройкой на высокие и возвышенные вибрации, характерные для подлинного искусства.

В «Исцелении человека» достаточно подробно рассказано о разного рода обстоятельствах, сопровождавших мое 32-дневное голодание. Сейчас выделю только то, что имеет отношение к нынешней теме: вибрациям высокого искусства. Оказывается, при голодании одним из тяжелейших испытаний является сенсорное голодание, то есть отсутствие разнообразных ощущений, чувств и впечатлений, которые мы получаем от вкуса пищи. В повседневной жизни мы этого чудесного широчайшего спектра не замечаем, но, оказавшись без него, сколь пресной и монотонной начинаем воспринимать свою жизнь, сколь бесцветным – свое бытие, хотя бы оно и было наполнено множеством полезных и приятных дел. И я нашел выход: приобрел электронику высокого класса: специалисты поймут, если я сообщу, что полоса воспроизведения лежала в диапазоне от 20 герц до 20 килогерц. Соответственного качества были куплены и записи лучших произведений мирового классического музыкального репертуара.

И в первый же час звучания подобной чудотворной красоты мой сенсорный голод как корова языком слизнула!.. Конечно же, я применял и другие, достаточно подробно описанные мной средства для того, чтобы во время длительного голодания получать энергию нетрадиционными путями. Эксперимент прошел хорошо, даже отлично, и я полагаю, что одним из опорных столпов столь необходимого мне тогда голодания был выход на потребление тончайших вибраций, присущих подлинному искусству.

И сразу же, чтобы не забыть, сообщаю любопытному читателю: подзарядка красоты напрямую осуществляется также посредством Первого энергетического дыхания. Сейчас я его дополняю: подобно тому, как через солнечное сплетение (или другими описанными там способами) мы подзаряжаемся от несравнимо более мощных, чем мы сами, могучих энергоносителей: моря, облаков, солнышка, – так и в данном случае мы обретаем источники, которые являются концентраторами и излучателями великолепных вибраций, не менее эффективных, чем добрые и могучие представители окружающей нас природы.

Неожиданное свидание со скульптором Аникушиным. Самая суть искусства

Да, тот волшебный пейзаж, который открылся морозной лунной ночью, когда я пересекал улицу Бродского, двигаясь к Филармонии, явился для меня источником и озарения, и последовавшего за ним повседневного и постоянного использования тех тончайших эманаций, которые рассеивает вокруг себя все прекрасное. А поскольку с особой плотностью, если позволительно так сказать, прекрасное сконцентрировано в явлениях высокого искусства, то они – независимо от их рода и жанра – способны служить вечными генераторами самой тонкой, самой чистой из доступных нам энергий.

Но именно это же место, этот самый ракурс от аникушинского памятника Пушкину некоторое время спустя проявил себя и в иной ипостаси – я сказал бы даже, в загадочной. Дело было так: к нам в Питер приехала немалая семья моих свойственников – то есть родственников Галины, жены моего старшего сына Сергея. И мы решили показать этим прекрасным людям из Краснодара всю удивительную, божественную красоту нашего города. Наняли на полдня микроавтобус и отправились в путь по набережной, мостам, паркам, к самым красивым дворцам и самым вдохновенным памятникам. День был яркий, летний, с безоблачного голубого неба вовсю сияло приветливое солнышко, и естественно, что мы не могли миновать раскинувшегося во всей своей роскошной красоте цветущего сочной зеленью ансамбля величественных зданий, широко распростершихся за памятником поэту. Когда мы вышли из машины и пошли семейной группой к постаменту, среди прогуливающегося многолюдья я по принципу контраста не смог не вспомнить о впечатлении, поразившем меня именно здесь в незабываемую морозную лунную ночь. И я рассказал своим родичам о том эпизоде. Рассказывая, я краем глаза видел, что спиной к нам стоит и неподвижно разглядывает памятник какой-то внешне невзрачный, небольшого росточка пожилой мужчина. И вдруг, когда я завершил на полной искренности свое повествование, он повернулся ко мне и, улыбаясь, спросил:

– Так когда это, Юра, было, ты говоришь? В декабре?

«При чем тут Юра? И почему этот старичок считает возможным столь безапелляционно вторгнуться в наш семейный разговор?» – такой была моя первая, естественная реакция. Но я глянул на вопрошающего, который смотрел на меня, ласково прищурясь, и воскликнул, действительно потрясенный этим совпадением:

– Мишенька! Михаил Константинович!.. Ты-то как здесь? Неужто за свою жизнь еще на свое дитя не нарадовался? Сережа, Галя, родичи мои, это же сам Михаил Константинович Аникушин, и надо же: он пришел сюда как раз тогда, когда мы приехали к его Пушкину!

Здесь надо пояснить, что в прежние времена в Ленинграде члены различных творческих союзов достаточно часто общались между собой на общих семинарах, практических и теоретических конференциях, общались в неформальной обстановке. По его приглашению мне доводилось бывать в его мастерской неподалеку от Песочной набережной; встречались мы прежде и в высоких городских инстанциях, где он хлопотал об улучшении жилищных условий для скульпторов и архитекторов, а я – о своих подопечных, непризнанных гениях из «Клуба-81». Но достаточно давно мы уже не встречались, и вот такая встреча, и в таком месте, и по такому поводу!..

Конечно, не стану здесь рассказывать о восторге своих родственников, об их приглашении великому скульптору посетить их в Краснодаре, где ему была обещана самая радушная встреча, не буду рассказывать ни о том, как старательно записывал он их адреса, притушив лукавый огонек в глазах, ни о том, как несколькими словами перебросились мы с ним о ситуации, сложившейся в искусстве, – я акцентирую внимание на том, что эта как бы случайная встреча в том месте, где с необыкновенной мощью генерировались, излучались сверхтонкие вибрации совершенства и гармонии, да еще в присутствии одного из бессмертных творцов этого ансамбля, конечно же, стала одной из важнейших причин, накрепко, крепче обычного, соединивших обе ветви нашей семьи. Думаю, что прочность отношений и взаимоуважительность всех ее членов – и малых, и старых – в огромной степени опирается на впечатления, полученные в тот солнечный день и в тот солнечный час.

Граждане читатели, а не походить ли вам семейными коллективами, просто так походить, без особых разговоров, опустив на время бытовые заботы из внимания, там, где осенит вас дух великих мастеров искусства? К сожалению, с Аникушиным вы уже не встретитесь, уже не пообщаетесь и с Евгением Лебедевым – так же, впрочем, как невозможно сейчас будет раскланяться ни с Растрелли, ни с Воронихиным, ни с Клодтом. Но те всепроникающие излучения вечной красоты, которую эти и многие другие известные и безвестные мастера оставили навек в своих созданиях, погружение в эту ауру, если вы откроете свои железобетонные створки для проникновения ее в ваше нутро, способно многое повернуть в добрую для вас сторону!

И еще одна мысль в связи все с тем же ансамблем на площади Искусств: как я понял, Аникушин приходил к своему Пушкину на свидание очень часто. Разумеется, ему, не узнанному, было любопытно следить за тем, как воспринимают люди его любимое детище. Но главная цель этих встреч ваятеля со своей скульптурой, думаю, была все же другая: он вновь и вновь переживал радость от встречи с совершенным творением рук своих. Он въяве видел и ощущал, что жизнь его удалась, что он сумел реализовать себя как человек, как мастер. Конечно же, созданию этого памятника предшествовал исполинский труд, огромная черновая работа, но вот все эти подсобные во времени леса и стропила убраны, и – вот оно, твое создание, воплощение твоего духа – перед тобой. И мне кажется, я смею так думать, что этот эпизод имеет много более широкое значение, чем встреча представителя искусства с созданным скульптурным шедевром.

Нет, полагаю, что любой из нас, в какой бы из сорока тысяч зарегистрированных ныне на земле профессий ни трудился, способен создать нечто, чем мог бы гордиться, что его как автора, как творца грело бы всю жизнь и поднимало бы его самоуважение. Те, кто живут на халяву, подобного наивысшего взлета чувств никогда не познают; для всех же тружеников этот путь к наивысшей радости творца открыт. Для преподавателя это может быть лекция, после которой студенческая аудитория спонтанно взрывается аплодисментами; для домашней хозяйки это может быть плод ее огромных трудов, идеальная семья, которой она законно может гордиться; для менеджера – безупречно работающая фирма, заслуженно завоевывающая одну высоту за другой; для стоматолога-протезиста – это челюсти, возвращающие его обезображенной пациентке не только способность нормально питаться, но и женственность, и т.д., и т.п.

Искусство как модель человеческого творчества, как символ того совершенства, которого может в своем деле достичь любой из людей – это своего рода средоточие, точка сборки человеческой жизни вообще, но это же и, простите, один из могущественнейших регуляторов нашего здоровья. Всепокорнейше осмелюсь напомнить, что радость, что удовлетворение, что чувство законной гордости есть то самое идеальное состояние нашей психики, от которого напрямую зависит благоденствие и нашего телесного здоровья. Да, не каждый человек способен создать роман или симфонию, но каждый способен сотворить себя, своего ребенка, своего мужа, свою семью как прекрасное, гармоничное произведение искусства.

Лирическое отступление – оно же наступление – о российском эгрегоре

К счастью для нас, русских, россиян вообще, проживающих на безбрежных неоглядных просторах нашего отечества, с его удивительными и разнообразными ландшафтами, с его великолепными памятниками культуры, традиции отнюдь не ограничиваются ни последними годами, ни предпоследними десятилетиями, ни даже предшествующими новым временам многими веками. По счастью для нас, и сама природа, и само выдающееся искусство наших предков и наших великих соотечественников способны пробудить в наших душах чувство прекрасного, активизировать все те зоны нашего естества, которые и запрограммированы на восприятие истинно человеческих ценностей – более тонких, качественно более высоких, чем интересы вещественного потребления. За текучкой повседневности, за умными или пустыми спорами, за постоянной занятостью не забываем ли мы иногда, что мы, русские, – дети великого и древнего, могучего и очень своеобразного народа? И бывает, нужна сильная встряска, даже потрясение, для того чтобы нечто, много раз виденное, слышанное, хорошо известное, кажущееся, может быть, тривиальным, вдруг раскрыло перед тобой свое сокровенное содержание. Со многими так бывало в чрезвычайных условиях, на войне, например. Но к этому же могут привести и обыденные внешние обстоятельства...

Группа сотрудников Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР, в котором я тогда работал, летом отправилась в село Михайловское Псковской области – в пушкинские места.

Поезд из Ленинграда прибыл во Псков около пяти часов утра, у нас оставалось свободное время, и мы отправились осматривать город. Быстро пройдя два-три километра по широкому зеленому проспекту, застроенному светлыми домами, мы вышли в центр – к большому мосту через реку Великую. И как-то сразу, вдруг, взору открылась необыкновенная панорама: на фоне низких дождевых туч, над темной, широко несущейся рекой, которая когда-то и дала нынешнему Пскову его имя (Пльсков – стоящий над плеском), возник белый город: крепостная стена, башня, массивный монастырь, церквушки, звонницы, каменные торговые палаты. Мы бродили среди утреннего безмолвия и читали: постройка XVII века... XVI... XIV... XII века. Постройки эти очень просты: никаких хитросплетений, никаких мелких деталей, ясные и спокойные сочетания линий. Но сочетания эти настолько гармоничны, формы так пропорциональны и соразмерность так идеальна, как бывает лишь в классических творениях, над которыми не властны века. В тишине как бы струилась прекрасная, несказанно волнующая душу мелодия – песня, выраженная в камне. Это была русская песня!

Мы ходили, обменивались какими-то незначащими словами, а в это время где-то в глубине сознания шла напряженная, интенсивная работа. Случается иногда так, что внешне ничего с человеком не происходит, лавина впечатлений и мыслей, быстро нарастая, катится внутри, но вот он как бы очнулся, и это уже во многом другой человек... Резко и, может быть, впервые так определенно – через архитектуру – мы ощутили национальный характер своего народа. Перед нами была не суровая, отрешенная от земной суеты готика, но это не была и пышная, роскошная архитектура Италии – нет, мы увидели нечто совсем другое: величавое, простое и мужественное, одновременно и от воина, и от работника, сильного и мудрого. Эти сочетания линий и форм такие же русские, как песня жаворонка, которая звенит ранним утром, когда солнце еще не высушило росу, как наши поговорки, как наша природа – в многообразии широких степей, дремучих лесов и беспредельных озер с плывущими в них белыми облаками.

Строения очень разнообразны – от монастыря с могучим гладким фасадом до ажурных ясных звонниц; различные ритмы и сочетания элементов: для маленьких зданий – одно, для больших – другое. И, стоя у постройки, над которой уже пронеслась длинная череда столетий, невольно задаешься мыслью: ведь для того, чтобы создать подобные совершенные формы, чтобы уметь с таким искусством строить, нужны были многовековые предшествующие традиции, нужен был огромный опыт. Да, история самобытной мысли и творчества нашего народа уводит в необозримые дали. Можно ли забывать об этом, простительно ли не учитывать этого...

В полдень, протерпев несколько часов автобусной тряски, мы приехали в Пушкинские Горы: там, на площадке знаменитого Святогорского монастыря, похоронен Пушкин. От Пушкинских Гор до Михайловского – 5-6 километров. Не теряя времени, мы сразу отправились туда. Дорога идет мимо погоста, взбегает на горы, вьется по долам, пересекает темные леса и звонкие зеленые перелески. Глазам открываются бесконечные дали – с холмами, озерами, лесами и нивами: кажется, природа собрала здесь все, чтобы сказать: «Вот она, неповторимо красивая Русь...»

«Здравствуй, племя младое, незнакомое...» – встречает нас Пушкин, и, притихнув, мы входим в заповедный лес-великан. И вот наконец аллея Керн, прекрасная, как в сказке: трехсотлетние липы склонились по обе стороны над узкой дорожкой, над скамейкой, на которой, задумавшись, сидел когда-то Пушкин. Здесь он увидел Анну Керн, шедшую к нему с другого конца аллеи, здесь родились первые строки «Я помню чудное мгновенье...». Кто-то задумчиво вздохнул-пошутил: «Да, здесь можно было писать такие стихи». Вот и усадьба. Мы подходим к крыльцу, с которого в одной рубахе, зимой, опальный поэт бросился в объятия приехавшего к нему Ивана Пущина:

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик огласил...

Мы заходили в людскую, где он слушал песни, в домик няни Арины Родионовны. Затем мы отправились в Тригорское. Здесь многое сохранилось в том же виде, как и тогда, когда Пушкин бродил с влюбленными в него девушками Осиповыми-Вульф. Вот «скамья Онегина», вот «аллея Татьяны», вот шатровая ель с десятиэтажный дом, ей посвящены стихи поэта. Вот неподалеку от нее дуб-гигант, он был стар уже при Пушкине. Древней историей пахнуло и тут: одна из трех гор Тригорского, почти отвесный Воронич – искусственное сооружение, он является препятствием, крепостью на южных подступах ко Пскову. Когда это было – в XVI, XIV веке?..

Мы видели корни и истоки поэзии Пушкина: русская история оживала перед ним повсюду, русская природа окружала его, русская няня рассказывала ему русские сказки, жизнь трудового русского народа он хорошо видел и знал. И это определило то, что энциклопедически образованный человек, почитатель Байрона, Вольтера и Вальтера Скотта, писатель, обладавший огромной восприимчивостью, которая с одинаковой легкостью позволяла ему рисовать сцены из жизни Древнего Рима, знойной Испании и феодальной Дитвы, – Пушкин оставался прежде всего русским писателем, выразителем русского национального характера.

В своих стихах, в своем творчестве, взятом в целом, он сумел воспроизвести то сокровенное, что составляет неповторимость, специфику национального характера своего народа.

Русская культура национальна по форме.

Форма, конечно, проявляется и в мелких внешних признаках, но не петушки на холстинных полотенцах главное. Например, псковские архитекторы в силу свойств строительного материала – мягкого известняка – обходились без тонкого орнамента; в то же время строители изб и храмов на Севере, как известно, покрывали свои деревянные строения тончайшей резьбой. Можно ли говорить поэтому об отсутствии национальной формы в первом случае и наличии таковой во втором? Нет, разумеется! Понятие национальной формы много глубже и сложнее.

Форма произведения искусства лишь постольку может быть национальной, поскольку национальным является его содержание, то есть взгляды и воззрения, которые выражает писатель, зодчий, художник в своей работе. Национальный склад ума, национальный характер есть сгусток, концентрат исторического пути в совокупности условий жизни и жизненного опыта целой нации, в нем повторяются те черты и тенденции, которые были ведущими в развитии нации на протяжении веков. Национальная форма культуры есть прямое и закономерное выражение национального психического склада творцов культуры, выразителей национального психического склада людей своего народа, своей нации.

Безусловно, такое сложное явление, как психический склад нации, проявляющий себя в литературе, культуре, искусстве, не сводится только к одной какой-либо черте, хотя бы и важнейшей, – это явление многосложное, интегральное. В народной песне на разных этапах ее существования можно обнаружить разные пласты исторического народосознания; в пословицах и поговорках, принадлежащих одному-единому творцу-народу, существуют подчас взаимоисключающие афоризмы, а все равно есть нечто, что все это объединяет. Это, я сказал бы, те общие для всего народа тончайшие духовные вибрации, которые исходят от русского языка во всем океаническом богатстве его своеобразия. Конечно же, столь своеобычный, наполненный, в отличие от других языков (у которых, конечно, есть свои достоинства), ценностными оттенками, этот язык в значительнейшей степени и выражает национальное своеобразие русского народа, и формирует его специфический взгляд на мир, и лежит в основе других искусств, будь то архитектура, будь то музыка. Потому является их протоосновой, что устанавливает некую мерность, сродственность всех других видов искусства характеру русского человека, наиболее адекватно проявляющему себя именно через образный строй, систему ценностей, ритмику русского языка.

Чем выше всечеловечность любого из произведений, созданного любым из сущих на земле народов, тем чище и выше вибрация, излучаемая их духовным содержанием. Вот почему наш народ с такой легкостью и готовностью воспринимает лучшие образцы мировой литературы, мирового искусства, вот почему весь мир в XIX веке был покорен духовной мощью литературы, музыки, живописи, скульптуры, актерского мастерства, взбурлившими в России. И вот здесь течение нашего сюжета, напоминаю, теснейшим образом связанное с эгоистической целью укрепления через общение с искусством своего психофизического здоровья, совершает парадоксальный, но внутренне вполне логичный поворот. Ключевым словом для каждого из нас, лоцмана на своем жизненном пути, будет слово «вибрации».

А теперь внимание: в науке одинаково серьезно ценятся как прямые доказательства, так и доказательства от противного. Несколько выше я толковал о тех чистых и тонких вибрациях, которые способны облагораживать нас, гармонизировать нашу психику, оздоравливать нас в целом. «Выпрямила!» – так называется незабываемый рассказ Глеба Успенского о том, как встреча забитого и несчастного персонажа его рассказа со статуей Венеры Милосской в Лувре оказалась поворотным моментом в его жизни: он полностью, всем естеством, осознал, сколь прекрасен может быть человек, сколь беспредельны его возможности, и ушел из музея после этого свидания в совершенно другом состоянии духа. Но сейчас я хочу чуть-чуть остановиться на губительном для здоровья воздействии антиискусства. Мне уже доводилось объяснять, что вожди первобытных племен, посредством учащенных ритмов и предельно громких звуков, сопровождаемых бешеным топотанием во время ритуальных танцев раз в месяц или в полгода, вдохновляли охотников на смертельную схватку, например, с мамонтами. Эти мудрые вожди и шаманы, порождая у людей безумие и агрессивность, тем самым побуждали их до конца выложиться в смертельно опасной схватке. Я говорил также, что «вожди и шаманы», правящие современными племенами, настойчиво и неумолимо ввели в повседневную жизнь десятков и сотен миллионов людей, прежде всего подростков, воздействие этих бешеных ритмов и безмерной громкости звука в течение десятков часов в неделю. Таким образом им удается воспитать невротическое стадо недолюдей, способное жить, только потребляя примитивные эмоции (цинизм, секс на уровне животных, необузданную агрессивность), но совершенно неспособных к осознанным, социальным раздумьям и действиям. Собственно говоря, воздействие подобной музыки практически не отличается от воздействия наркотиков, недаром же именно дискотеки, являющиеся центром подобного «искусства», являются и центрами распространения наркотиков. Получив ныне в полное свободное безраздельное пользование все то бесчеловечное, что является отбросами так называемого постиндустриального общества, наша страна предоставляет своему подрастающему поколению полную свободу лакать всю эту отраву. О том, что оно убийственно для здоровья, говорено уже много, но наши подростки полагают, что говорится это лишь в силу консервативности вкусов старшего поколения, которое пусть и слушает свой ретроканал, а в их интересы и не вторгается. Я не буду здесь говорить о том, что если колонку, транслирующую подобную музыку, поставить посреди поля пшеницы, то вокруг этого источника грубых, болезнетворных излучений образуются круги полегших колосьев. Я не стану рассказывать о том, как от подобной музыки в море прочь разбегаются дельфины.

Что нужно сделать? Взять две банки с обычной водой и разнести их подальше. На одну из них надеть стереонаушники и в течение часа со всей возможной мощностью транслировать по ней какую-либо разновидность этой бешеной музыки. Затем водой из этой банки залить в блюдце любые семена. И для контроля те же семена в другом блюдце залить водой из банки, находившейся в тишине. Внимание! Семена, залитые оглушенной водой, не взойдут!.. Что тут сказать? Разве что отметить: каждый из нас на 70 процентов состоит из воды, и следовательно, эти бедные оглушенные подростки на 70 процентов состоят из убитой воды, способной в свою очередь если не умертвить, то притушить жизнь, изуродовать ее проявления в их подрастающих телах.

Конечно же, легко жить верой в то, что могучий тысячелетний эгрегор россиян, вобравший в себя наш язык, нашу веру, нашу историю, нашу природу, нашу культуру, сконцентрированный в проявлениях национального характера, одолеет и нейтрализует все те вредоносные чуждые вибрации, которые столь интенсивно и старательно разрушают сейчас физическое и духовное здоровье нашего населения, особенно молодой его части. Но, может быть, имеет смысл понять очень серьезный вред, проистекающий от этой интервенции, и не столь уж благодушно относиться к ней?

И в заключение раздела – «вопрос на засыпку»: почему для населения Западной Европы самым почитаемым и желанным праздником является Рождество, а для нас, россиян, Пасха? Тот, кто поймет причины данного различия, сделает для себя весьма важные выводы о своеобразии нашего исторического пути и нашего эгрегора, о глубинном значении для нашего национального характера прежде всего духовной составляющей Бытия...

Назад Оглавление Далее