Жизнь продолжается. Кравченко В.

Жизнь продолжается. Виталий Кравченко. О своей жизни после травмы позвоночника, десять лет жизни в сарае, теснота, крысы, жесть.
Кравченко Виталий Юрьевич родился 27 сентября 1972 г в г Пятигорск Ставропольского кр. В 1976 г вместе с родителями переехал в КазССР г Шевченко, с 1979 по 1990гг учеба в школе, в СПТУ, с 1990 по 1992 гг служба в рядах Советской армии. В 1994 г возвращение на ПМЖ в Российскую Федерацию.1995-98гг служба по контракту в ВВ МВД РФ. В 2000 г получил травму позвоночника (шейный отдел) с тех пор практически полностью парализован. Писать начал в 2012 г, первая книга "Жизнь продолжается..."

Моим родителям
Юрию Николаевичу и
Галине Михайловне посвящается.

Жизнь, как она сложна, противоречива и ценна. Как часто мы не задумываемся о том, что у нас есть так много: наши близкие, родные, и любимые, наши друзья, наши мечты, наши возможности... слышать, видеть, ходить, чувствовать, и много чего еще, что за суетой, рутиной и большими желаниями мы не хотим увидеть и понять. Мы мучаемся от необходимости идти на работу, звонить родителям и друзьям, уделять время детям, совершать повседневные дела. Мы размышляем о существовании ада и рая и предполагаем, что наша жизнь – это ноша, которая у каждого своя, или, что наша жизнь – это ад, а потом мы в рай попадем... когда все закончится. Что же все должно закончиться, чтобы был рай? Наша работа, быт, заботы, наши надежды и чаяния, чувства... и при этом так хочется жить и дышать полной грудью, рядом с родными, друзьями и любимыми. Так хочется подойти к кроватке ребенка, обнять любимую, увидеть глаза родного человека, светящиеся от счастья, услышать смех родителей – как много нам дано физических возможностей нашего тела, и как мало мы о них задумываемся, когда они у нас есть. Мы не заботимся о том, что может с нами случиться, мы «не видим» людей с ограниченными возможностями, потому, что мы уверены – с нами этого не случится никогда!
Разве мог я когда-нибудь подумать, что стану инвалидом, мало того, практически полностью парализованным. Эта книга – предостережение, дай Бог, она заставит задуматься и оградит от многих неприятностей вас и ваших близких. Память, эта «чертова кукла» все время возвращает меня в тот жаркий июль 2000 года, когда мы с женой пошли на реку. Казалось бы, обычный летний день, на юге нашей необъятной родины, донимающий пыльным зноем, такой же, как и другие. Но как много может изменить всего один день, да что там день, один миг этого дня способен изменить привычный уклад и заставить жить совсем по-другому. И совсем не важно, хочешь ли ты, чтобы эти перемены произошли. В такие моменты начинаешь задумываться, а зависит ли что-то от нас, наших желаний и действий. Или это решено давным-давно, и мы просто живем по сценарию, написанному еще до нашего рождения.
Моя жизнь никогда не была выдающейся. Я не был, каким-то особенным, что отличало бы меня от многих других людей, живущих в нашем городке. Детство, юность, школа, армия, работа, жена, друзья – как у всех. Обычная жизнь, в жарком городке, на юге нашей необъятной родины, с ранними рассветами и ранними закатами. Тот день также не был особенным, и мы с женой пошли на реку, полюбоваться на неспешное течение реки, такое обманчиво-неспешное, почувствовать немного прохлады в знойный день. Выпить прохладного пива, отвлечься от душного марева и повседневных забот, помечтать о будущем.
Посидели, попили пива, чего мне взбрело в голову окунуться – не пойму, вроде уходить уже собрались. Как будто кто- то подтолкнул окунуться в прохладную воду, смыть пыль дня или вновь почувствовать себя мальчишкой, нырнуть в воду ловкой рыбкой, и отдаться окутывающей неге воды. Речушка у нас небольшая, метров тридцать в ширину, не больше. Течение быстрое, но не бурное, в ней всегда полно, плещущейся в зной, детворы. И все знают, что нырять опасно. Река не глубокая – вброд перейти можно, но за неделю до случая, произошедшего со мной, было половодье, и рядом с берегом течение вымыло глубокую яму. Вот туда-то я и хотел нырнуть.
Подошел к берегу, до воды было с полметра, и нырнул. Прохладные капли коснулись разгоряченной кожи, вода обволокла коконом, принеся облегчение после жаркого дня, но выныривая, я ударился головой об край ямы. Через все тело словно пропустили электрический ток, своего тела я больше не чувствовал, сознание не потерял, сразу понял что сломал позвоночник. Паники не было, только подумал: «лишь бы успели вытащить, пока не утонул». До сих пор не понимаю, как я все это так четко осознал, как будто эта информация уже была в моем мозгу, и удар только нажал кнопку, которая прокрутила эту запись. И ведь страшно тоже не было, как будто я был к этому готов.
Вода тихонько несла меня по течению, лицом вниз. Все попытки, как-то перевернуться не увенчались успехом, тело не реагировало на мои желания – оно уже стало не моим. Как будто это сон, в котором все понимаешь и знаешь, что надо делать, но события развиваются по-другому, и никак не повлиять на них. Вы когда-нибудь видели подводный пейзаж? Подводную жизнь обычной маленькой речушки, без разноцветных рыбок и кораллов. Это неописуемо красиво, особенно когда ты движешься в ритме реки, ничем не нарушая эту жизнь. Ты как безмолвный наблюдатель, как часть этой жизни, и ее обитатели тебя совсем не боятся, как будто они знают, что ты ничем не нарушишь ее плавное течение. Тяжелые волны, невидимые с берега, передвигают песчинки в своем, не понятном стремлении, рисуя под водой причудливые картины рельефа. Здесь есть свои горы и овраги, пещеры и холмы. И, на них растут подводные деревья, травы и цветы, наверное, такими они кажутся жителям речного дна, многих из которых даже не рассмотреть невооруженным глазом. Эти травы никогда не будут колыхаться под солнечным ветром, а цветы не сорвет малыш, чтобы подарить их своей маме. Но они прекрасны в своем тяжелом подводном безмолвии. Вода была прозрачной, через нее можно было бесконечно рассматривать все таинство, которое обычно скрыто от нас, но очень хотелось дышать. А я не мог. Последнее, что увидел – стайку рыбок, прошмыгнувших подо мной, и потерял сознание...
Сознание вернулось ко мне на берегу, в тени деревьев, я дышал и не мог надышаться, как человек, который пьет и никак не может напиться и был счастлив, что могу дышать, не замечая ничего вокруг. Воздух, его было много, и он весь принадлежал мне, и я не задумываясь, вдыхал его весь, без остатка. Даже шумящие кроны не отнимали его у меня, лишь слегка касаясь листьями.
Из реки меня вытащила жена с местными ребятишками, которых всегда много на речке. Они и предположить не могли, что что-то случилось, когда меня уносило течением. Супруга думала, что я их разыгрываю, о чем мне потом и сказала. Хорошо все-таки, что они не стали ждать очень долго – пока мне не надоест их «разыгрывать». Увидев, что я не подаю признаков жизни, один из мальчишек прыгнул ко мне, в воду, и позвал на помощь жену. Так, общими усилиями, оказывается, меня и вытащили. К месту, где я лежал, подошли еще пацанята. Они вокруг меня столпились, смотрят с испугом. Соседские ребятишки побежали сообщить родителям и вызвать машину скорой помощи. Какое все-таки счастье, что на речке я оказался не один. Как страшно, если бы река все-таки забрала свою жертву... Что бы почувствовали мама и отец, как бы они переживали, что не оказались рядом, и не спасли своего ребенка. И зачем я нырял...
Я лежал на траве минут двадцать, видел подбегающих родителей, врачей с носилками, окруживших меня людей. Это было как карусель, в которой я видел, как плачет мама, гладит меня по голове и что-то говорит. Я знал, что она поцелует больное место, как в детстве, и все пройдет. Боже, как же я рад был их видеть. Они рядом, значит, все будет хорошо, все совсем не страшно. Врачи скорой помощи зафиксировали мне шею, каким то, приспособлением, как же она болела у самого основания. Потом сделали укол, переложили на деревянный настил и понесли в машину. Мне ненадолго стало легче. Я видел, как мы заехали домой за документами, потом поехали в больницу, и мое сознание ушло, забрав с собой боль и мысли, которые хороводом кружились в голове.
Очнулся я ненадолго в больнице, от боли в шее, когда меня перекладывали на каталку, и как во сне бегали врачи, куда-то везли меня.
Свет резанул по открытым глазам.
– Интересно, почему жена его не выключила? – это была первая, промелькнувшая в моей голове, мысль. – Ладно, встану, покурю, раз проснулся, и выключу заодно.
Попытка встать не увенчалась успехом, и память, всколыхнув черным покрывалом, накрыла меня с головой, напомнив все события дня. Больница. Реанимация. Заснуть снова я уже не мог. Болела шея, к перевязанной бинтами голове подвесили грузы, чтобы ослабить давление сломанных позвонков на мозг. Сознание отказывалось воспринимать происходящее. Это была не реальность, а какое- то фантастическое действо, которое не могло происходить со мной. Я не хотел верить, что это надолго.
Утреннее солнце осветило палату, я ждал...ждал врачей, которые придут, сделают операцию, я вылечусь и вернусь к своей привычной жизни. Страха не было ни капли, наоборот, была уверенность, что это все временно и не серьезно. Как же я ошибался...
Вода не в первый раз пыталась забрать меня...
– Ууух, – кричал я, и плюхался в воду маленькой серебристой рыбкой с рук тетиной подруги, Нели. Все смеялись этому уханью неуклюжей рыбки.
Маленькому пятилетнему мальчишке очень нравился этот солнечный день и озеро, на которое моя тетя взяла меня купаться.
– Ууууух, – плюхнулся я в воду очередной раз.
– Все, Виталик, поплыли к берегу, – и Неля повернулась ко мне спиной.
Она спокойно шла по пояс в воде, впереди меня.
– Ааа, ап, оп, – пытался я подпрыгнуть из воды, а плыть, совсем не получалось. Вода вперемешку со слезами хватала меня и не давала подпрыгнуть выше, чтобы закричать. Кто-то сильный и злой «хватал» меня за ноги, тянул вниз, под воду, он не хотел, чтобы я плыл. Он хотел, чтобы я остался с ним, навсегда.
Потом Неля обернулась и подхватила меня на руки. Я уже изрядно нахлебался воды и ревел, вытирая слезы и сопли, ладошками. Мне было очень страшно. Страшно, даже у нее на руках.
Второй раз я был уже взрослым.
Вечером я, проводив свою девушку, шел по дороге домой, когда около меня со скрипом тормозов остановился УАЗ. Это был Серега, он на этом уазике возил главу администрации поселка. В машине сидели еще три человека: Вовка мой хороший друг, и два молодых парня – Эдик и Андрей, лет по семнадцать.
– Виталя, здорово!!! Поехали по деревне покатаемся!!!
Смотри, что у нас есть, – из-за сиденья показалась рука с трехлитровой банкой вина. Да, и ребята, видно, уже были немного навеселе. Обычный вечер, с обычными развлечениями южного поселка, с по-летнему, густыми и темными ночами.
С вином в деревне проблем никогда не было. В каждом втором дворе росли виноградники, из которого и давили вино: для себя и на продажу.
Недолго посомневавшись, я залез в машину. Вечер оказывался совсем не скучным. Немного покатавшись, и не встретив больше никого из знакомых, мы выбрали укромное место, для принятия на грудь божественного напитка. Напиток оказался кислейшего качества, и больше стакана в меня не влезло.
– Отличное вино ребята, сорт «Здравствуй изжога?», – отшутился я на предложение пропустить еще стаканчик.
– Да, ладно тебе, гурман нашелся, – осклабился Серега, и парни допили вино сами.
Разговоры затянулись за полночь, в крови играло вино и расходиться не хотелось.
– Поехали в соседнюю деревню, сгоняем, у меня там подруга. Надо один вопрос решить, – предложил Андрей.
Все согласились прокатиться, и стали определяться с дорогой. Добраться до этой деревни можно было двумя путями. Один по грунтовке над горой, а второй по трассе. В первом случае дорога была никуда не годная, по ней редко кто ездил – ухаб на ухабе, и в темноте запросто можно было влететь в какую-нибудь ямину. Во втором – надо было проезжать через райцентр, а там легко нарваться на гаишников.
– Да ладно вам, время уже одиннадцать, все гаишники по домам разъехались. Чего им ночью на дорогах ловить. Все равно никто не ездит уже. Поехали через райцентр, – решил Серёга.
Спорить с ним никто не стал, и мы двинулись по трассе. Пророчество Серёги оказалось верным и представители правопорядка нам по дороге не встретились.
В райцентре заехали еще за одним парнем – Андреем и двинулись дальше, в машине музыка компания навеселе, перекрикивая друг друга, что-то рассказывали. Вот-вот должен быть поворот и сразу за ним мост через канал.
– Серега! Тормози!!! Тормози!!! – машина неслась прямо, миновала поворот, и с метровой высоты со всего маху нырнула в канал, и перевернулась на левый бок.
Салон стал быстро заполняться водой, мы барахтались в ней от неожиданности, не зная, что делать и как отсюда выбираться. Салон полностью заполнился. Я успел набрать воздуха, шарил везде, искал дверь и ручку и не мог найти.
Движения друзей стихли, я подумал, что это конец и решил вдохнуть воды, чтобы не мучиться. Я где-то читал, что если вода попадет в легкие, то все – смерть. Приняв такое важное решение, я подумал, что вот – сейчас пронесется перед глазами моя жизнь, но она не проносилась. Да и вдохнуть воду никак не получалось. Напился я ее до одури и решил, что надо бороться. Паника ушла, и я нащупал переднюю дверь, а ручку найти не могу. И тут вспомнил, что двери в Уазе из двух частей: верхняя часть на небольших болтиках крепится к нижней части. Упершись ногами в сиденье, руками изо всех сил уже задыхаясь, надавил на верхнюю часть и она начала сгибаться.
Сначала вылез по пояс и отдышался. Увидел сквозь стекло задней двери какое-то движение, быстро открыл ее и вытащил Эдика, который кашлял и исторгал из себя воду. Через два дня мы хоронили своих друзей.
Палата была небольшая, на две койки, на одну положили меня.
Приехали мама и жена, начали обустраиваться, тогда мы были уверены, что это ненадолго. Медицина в нашем мире шагнула далеко, а таких ныряльщиков, как я, каждое лето в больницу попадает не один десяток. Мама с женой, по очереди меняясь, дежурили у меня, иногда жена оставалась на два – три дня. Вся тяжесть последствий моего ныряния легла на плечи родителей. Лекарства, шприцы, даже обычный пластырь для перевязки приходилось покупать самим. Кушать готовила тоже мама. Бедные родители, как же нелегко вам пришлось.
Вскоре привык, есть, пить, курить лежа. Сначала конечно было непривычно и неудобно, пища с ложки сыпалась на грудь, суп лился мимо рта, пепел падал на лицо, но потом ничего наловчился – как говорится: человек привыкает ко всему.
Через две недели ко мне в палату из реанимации перевели Романа. Он оказался моим ровесником и таким же «нырком», как и я. Только он нырял в озеро и на месяц раньше. Ромина мама сразу запретила мне курить в палате. Это была пытка еще та. Я начал теребить жену, чтобы пошла, попросила перевести меня в другую палату. Курильщики меня поймут. Свободных мест не было, и меня перевезли в ту, где лежали восемь человек вместе со мной. Но там один парень на ночь уходил домой, и кровать была свободна: на ней ночью спали мама или жена. Здесь ребята были не против того, чтобы я курил – понимали. Ну а я не наглел. Пробыл я в той палате недолго и меня перевели в другую. В ней лежал Димка – еще один «ныряльщик», веселый парень. Ему повезло. Он сначала тоже был полностью парализован, два месяца пролежал на вытяжке, и чувствительность с функциями движения к нему вернулись.
Я тоже лежал на вытяжке до конца августа, а потом начали готовить к операции. За несколько дней до нее, ко мне зашел мой лечащий врач.
– Ну, что, парень. Готовь двадцать тысяч – надо заплатить за операцию. Ты не подумай чего, но надо дать анестезиологу, бригаде врачей и всякое такое. Операция сложная.
И если после нее твое состояние не улучшится, я верну тебе деньги.
Я выслушал этот монолог, молча.
Это была большая сумма для моей семьи, и дома таких денег не было. Я решил не говорить ничего родителям. Жена им рассказала сама. Как же мне было стыдно, ведь их можно было потратить на что-нибудь нужное, а не на последствия той глупости, что я натворил. Папа с мамой нашли требуемую сумму, и меня стали готовить к операции.
И вот настал этот день. Приехали родители. За полчаса до того, как везти меня в операционную, пришла медсестра сделала укол и сказала, что сейчас за мной приедут. Я выкурил сигарету, мандража не было, была вера в то, что врачи с Божьей помощью мне помогут. Срезали веревочку с крестиком с шеи, завязали его на запястье. Мама дала медсестре иконку, чтобы та положила ее рядом со мной и меня повезли.
В операционной было прохладно. Меня переложили на операционный стол, привязали ноги, выдвинули какие-то штуки под руки – привязали и их, поставили капельницу. Вокруг ходят медсестры щебечут что-то, о чем-то спрашивают меня, я отвечаю, но уже, похоже, невпопад и засыпаю.
Проснулся и не пойму что со мной: вроде лежу, но смотрю не на потолок, а в пол. Чувствую жгучую боль в шее. Врачи между собой разговаривают, не вижу – кто.
– Ну что? Долго еще? – Это голос одного.
– Нет, сейчас дошью, и все. – Это голос моего лечащего врача.
Тут я понял, почему так больно: дошивал он меня. А я уже от наркоза отходить начал. Хотел крикнуть: «Что же вы волки делаете! Ведь я уже проснулся и мне очень неприятно!»
Особенно когда затягивают нитки – аж слезы из глаз выбивает. Ощущения еще те – врагу не пожелаешь. Но не могу ничего сказать. Во рту трубка, пошевелиться тоже никак, да и толку: все равно бы не увидели под столом лежал. Сжал трубку зубами, даже в глазах потемнело, грызу от боли. А они, как будто не торопятся, разговаривают между собой.
– У него остеохондроз был небольшой, я выправил, – это мой лечащий.
– Так надо за это дополнительные деньги с него брать, операция другая была.
– Я с него сразу за все взял. А то мало ли, после операции платить не захотят.
Я догадался, что это они про меня, мало, думаю, вы с меня взяли что ли? Наконец закончили шить, перевернули стол, а я уже проснулся. По лицам увидел, что смутились. Ко мне в реанимацию потом приходил один из бригады делавшей операцию спрашивал, слышал ли я что-нибудь. Я сказал – нет, но он, по-моему, не поверил. Ну и живи спокойно, думаю.
Переложили на каталку, повезли в реанимацию. Смотрю в потолок: лампочки пробегают. Курить хочу сильно, я потом узнал, что операция длилась восемь часов. В реанимации тихо – только слышно, как у кого-то аппарат вентиляции легких клацает. Под это клацанье я и заснул. Проснулся среди ночи, слышу, медсестры кроссворд решают, не могут слово угадать. Я подсказал, потом еще одно, а потом они стулья недалеко от моей кровати поставили, так до утра и решали. Пару раз дали мне покурить, я их был готов расцеловать за это.
Утром пришел мой лечащий врач и распорядился перевести меня в палату. Видимо, операция прошла успешно. Так как деньги он мне возвращать не собирался, как обещал.
В начале сентября мой сосед Димка начал подниматься, потихоньку, с ходунками, учился заново ходить, быстро шел на поправку и вскоре его выписали. Я искренне был рад за него, но было грустно, что он уходит. Димка потом приходил ко мне – проведывал. Но недолго его место пустовало, ко мне снова подселили Романа. Жена перекатила мою кровать к двери, и я курил, когда хотел. Привезли из дома телевизор, стало веселее, одно плохо – переключать я не мог, руки оставались парализованными.
Потянулись однообразные больничные будни. Вскоре я снова остался один, у Романа нашли какую-то болячку и перевели в другое отделение. Мне сделали еще две операции, но ничего, о чем стоило бы рассказать не было, разве что третью операцию пришлось перенести. Перед тем, как везти в операционную, пришел анестезиолог послушал меня, посмотрел анализы и отказался проводить операцию. То ли белка не хватало, то ли гемоглобина, не знаю, побоялись в общем. Через пару недель сделали только, но состояние мое не улучшилось и после нее, ни руки, ни, тем более, ноги ничего не чувствовали и не двигались. А потом я подхватил воспаление легких. Выяснили это, правда, несколько позже. Температура была небольшая, ее списывали на пролежни, которые к тому времени образовались. Мучил кашель, а откашляться не мог, врача позовем, он послушает, говорит легкие чистые, а я чувствовал, как в груди при вдохе и выдохе что-то клокочет, и трудно дышать. С неделю я так промучился, и однажды проснулся и чувствую еще немного и я просто не смогу дышать, позвали врача, он меня послушал и говорит жене: «Чего вы шум подняли, все нормально», – и ушел. Я жене говорю: звони родителям иначе я просто сдохну, а здесь дела до меня никому нет.
Через час приехали батя с мамой, пошли к врачу, а тот и их начал уговаривать что все в порядке. Был воскресный день, обычное дежурство и парню, наверное, не хотелось суетиться.
В этот день проходили выборы в городскую думу, недалеко находился избирательный участок, мама побежала туда. Как она потом говорила, думала найти там кого-то из будущих депутатов и попросить помощи — разобраться с таким безразличным отношением, будущих депутатов не было, но люди помогли — позвонили в городскую администрацию. Оттуда, видимо, сообщили в больницу, устроили нагоняй, потому, что вскоре в моей палате собрались врачи и стали решать, что со мной делать. Пригласили врача из терапевтического отделения, тот пришел, посмотрел на меня, послушал и говорит «Он же умирает – срочно в реанимацию». Как меня везли и первые дни нахождения там, практически ничего не помню. Потом каким- то утром проснулся, сознание было ясным, я сильно захотел есть, а тут, как раз обход. Я врачу говорю: «Поесть дайте», – он обернулся к сопровождающим его медсестрам и сказал: «Ну, все будет жить, давайте кормите парня». С того момента я пошел на поправку, пролежав в реанимации еще дней пять.
Перед самым Новым годом меня перевели, в уже ставшее мне домом отделение, положили в после реанимационную палату, так сказать, под усиленное наблюдение. Через два дня ко мне в палату привезли женщину, пострадавшую при взрыве бомбы на одном из городских рынков. Меня удивляло такое отношение к пациентам заведующего отделением. В одной палате лежат мужчина и женщина, в состоянии разной степени тяжести, и это считается нормальным.
Взрыв на рынке произошел в начале декабря. Я лежал на кровати на боку, медсестра обрабатывала пролежень на спине. И тут рвануло, взрыв был сильный, больницу тряхнуло, словно при небольшом землетрясении, в палате зазвенели окна — больница находилась метрах в трехстах от рынка, по-этому мы это почувствовали. Чуть позже в больницу стали прибывать раненые и мы узнали, что произошел теракт. У входа в рынок террористическая группировка подорвала заминированный автомобиль.
Женщина, лежавшая в одной палате со мной, была в очень тяжелом состоянии. За ней ухаживали муж и сын. Ночи я практически не спал, женщина была без сознания, временами очень сильно стонала, дышала тяжело, были слышны хрипы. Утром меня перевели в другую палату, а через несколько дней я узнал, что та женщина умерла. Это были совсем незнакомые люди, но мне было их очень жаль. Какие же твари те, кто нес смерть и горе в семьи мирных жителей, совершая теракты в городах моей страны.
В новой палате меня встретил Валера, веселый общительный парень, на два года меня старше. Он попал в аварию на машине – вылетел в кювет и перевернулся. Сломал позвоночник, поясничный отдел. Я ему, по хорошему, завидовал – у него работали руки. Мое же положение не улучшалось, единственное, что я мог делать: это немного шевелить руками, кисти рук и пальцы ничего не чувствовались и не двигались. В компании с Валерой, было не скучно, мы весело проводили время: травили анекдоты, вспоминали смешные случаи из жизни, а что еще можно делать прикованным к кровати в больничной палате. По вечерам к нему приходил заведующий отделением, он же мой лечащий врач, занимался с ним. Иногда подходил и ко мне, пощупав пульс, просил пошевелить то одной ногой, то другой. Я старался, конечно, но недоумевал. Какой хрен думаю, подвигай ногой, тут руки то не работают толком. Пролежав столько времени в больнице, и изучив маршруты врачей к пациентам, а также их количество, я был удивлен таким вниманием со стороны лечащего врача к нашей палате. За все время, проведенное мной здесь, он редко приходил сам, можно было неделю не увидеть, пока мама или жена не позовут. А тут вдруг зачастил, это продолжалось с неделю, а потом стал приходить все реже и реже, и по вечерам совсем перестал, иногда заглянет во время утреннего обхода, даст медсестрам указания и снова пропадет, до следующих назначений.
Много позже, уже выписавшись из больницы, я узнал причину его особого внимания к Валере. Жена моего соседа по палате платила врачу тысячу рублей в неделю, за более внимательное отношение, а также дополняла негласную «мзду» домашней курятиной и яйцами. Он все это брал, даже после того, как перестал уделять своему «особому» пациенту дополнительное время и внимание, он бы может и приходил, но в палате же еще я был, а денег за отдельное внимание ко мне ему не платили.
По прошествии некоторого времени у меня непроизвольно начали дергаться ноги и я узнал, что это спастика, ощущение неприятное — дергаются когда сами хотят, только начнешь засыпать: оп подскочили и весь сон, как рукой сняло. Пришел мой лечащий врач посмотрел и спрашивает: «Это у тебя какая спастика, суставная или мышечная?» Ну, думаю, долечились твою мать, кто из нас врач ты или я. Нашел доктор, что у больного спросить. Хотя, наверное, он и прав, спастика то эта моя, а не его, я же лучше него должен знать о таком чудо явлении. Но, к сожалению, просветить его я не мог, так как эти ощущения были для меня новы.
И, как говорят, беда не приходит одна, еще какая-то гадость прицепилась. Стал чувствовать дикий холод, трясло всего так, что не мог разговаривать, челюсть ходуном ходила, и в тоже время, сильно пробивало в пот. Простынь, подо мной, и пододеяльник хоть выжимай. У врачей спрашиваю, а они сами не знают от чего это может быть. Одна медсестра посоветовала уколоть баралгин, сделали укол все, как рукой сняло. Но «подсел» я на баралгин, кололи в ноги один укол утром, второй на ночь.
Когда, в конце января, моего соседа по палате выписали, я остался один. И врачи стали поговаривать: пора бы вам выписываться. Мама говорит, ну куда мы его повезем с такими пролежнями. А пролежни действительно были большими и глубокими. На голенях обеих ног, размером с ладонь взрослого человека, и видно было белые кости и один на крестце. Никаких противопролежневых матрасов в больнице не было. Нам кто-то посоветовал купить поролоновый матрас десяти сантиметровой толщины, но это уже было после того, как мы столкнулись с проблемой так сильно. Ну ладно мы, впервые столкнувшись с такой травмой, не знали какие последствия бывают после долгого лежания, но врачи то знали и ничего не сказали, с того момента, как поступил в больницу. Ведь этих проблем и потом лечения их последствий можно было бы избежать. И еще меня всегда добивали такие вещи: ни шприцев, ни систем для капельниц, ни лекарств, в больнице не было. Приходит врач, назначает лекарства — список длиннющий, суммы за них немаленькие, а потом оказывается, что половина из них не нужна. Что же вы за специалисты такие думаю, неужели не видите, что людям и так очень тяжело. Нет, через какое-то время история повторяется.
Лежу как-то и думаю: «Надо попробовать сесть, восемь месяцев не принимал вертикальное положение». Дождался приезда родителей, я попросил отца меня посадить. В палате были белые пластмассовые стулья, такие обычно в уличных кафе ставят, поставили его рядом с кроватью, батя взял меня на руки, посадил. Сидел я недолго, с непривычки было трудно дышать, о чем то разговаривал с родителями и потерял сознание. Очнулся уже на кровати, потом еще несколько раз пробовал садиться – результат был тот же, максимум пять минут сижу и теряю сознание. И тогда я по настоящему испугался, подумал, что никогда не смогу сидеть и всю оставшуюся жизнь проведу лежа в кровати. С того дня я начал молиться, молитвы ни одной не знал и скорее не молился, а о чем то просил и ложась спать, благодарил Бога за то, что оставил жить, за еще один пройденный день и чтобы дал сил родителям и жене.
А через неделю меня выписали, не посмотрели на то, что пролежни еще не зажили, на обходе врач сказал: «На выписку, мы свою работу сделали». Со мной, как раз дежурила жена, мама должна была вечером ее сменить, что делать: стала звонить соседям, что бы те передали родителям радостную новость. Минут через сорок приехали батя с мамой, собрали вещи, батя пошел договорился с машиной, чтобы отвезли на скорой, сидеть то я не мог и на нашей старенькой «шестерке» везти было бы проблематично.
Интересная штука наша жизнь, сколько нам дается знаков, а мы не знаем, как их понять и внять предостережениям. Эх, не зря говорят: «Знать бы, где упадешь – соломки б подстелил». Еще будучи молодым человеком, где то лет в 16, на море мы встретили парня, слово за слово, разговорились. Он рассказал, что нырнув в реку, сломал позвоночник, его на ноги поставили немецкие врачи. Если б не они, лежачий бы был... вот и думаю теперь, а не предостережение ли мне это было.
И вот, наконец, я дома. Кажется, не был здесь целую вечность, радовался как ребенок, когда после целого лета, проведенного у бабушек, приезжал домой. Дом мы снимали по соседству с родителями, своего жилья не было ни у нас, ни у родителей. После распада Союза мы переехали сюда в Россию к родственникам, родители жили в одном дворе с маминой сестрой, моей теткой. Ну а мы с женой после того, как стали жить вместе сняли комнату в доме по соседству. Дом саманный, низенький, такой как все домики в южных российских поселках. Саманные кирпичи для дома делают из соломы с глиной, стены получаются толстые, но невысокие. Обычно в одном дворе строят дом на 2-3 комнаты и летнюю «кухню», где одна комнатка для отдыха и веранда для приготовления еды летом, в жару. Вот в таком домике мы и жили. Я работал в городском такси, а жена делала банты для девочек и выносила их на рынок – приторговывала. Такой размеренной и обыденной была наша жизнь до этой трагедии, которая перевернула мою жизнь, и стала обузой для моих близких.
Жизнь после больницы стала входить в новое русло, которое постепенно становилось привычным укладом. Я лежал, жена занималась домом и хозяйством, ухаживала за мной, также делала банты и выносила их на рынок, тогда я оставался один. Часто забегал батя, проведать, да дать мне покурить, благо идти было недалеко из своего двора: выйти и пройти метров десять. Это было очень хорошо, что родители жили рядом. По вечерам они приходили вместе, мама с женой делали перевязки, после чего отец сажал меня в кресло, что-бы я привыкал. Сознание я уже не терял, но сидел недолго: начинал с пяти минут и, постепенно, наращивал продолжительность. В кресле сидеть было удобно, высокая спинка, подлокотники, я, можно сказать, полулежал в нем, но на первых порах все равно было трудно.
Так прошла пара месяцев, в конце апреля жена засобиралась в гости к подруге, которая жила в небольшом поселке, недалеко от нашего города. У меня отчего то защемило сердце, очень не хотелось мне ее отпускать. Прямо предчувствие какое то – и не пойму плохое или нет. Жена поехала с утра, что бы после обеда вернуться домой. День был каким-то бесконечным, время как будто застыло. По очереди приходили мама с батей, пообщаться, чтобы мне не скучно было, помочь перекурить. А я считал сначала минуты потом часы а жена все не приходила. Мобильных телефонов в то время еще не было, связаться с подругой возможности тоже не было. Где задержалась моя благоверная и что с ней – мы не знали. Так бесконечный день сменился сумерками, снова пришла мама, мы с ней проговорили до ночи – жена не приехала. И мама осталась ночевать со мной, чтобы быть рядом, в случае чего. Я всю ночь не спал, разные мысли лезли в голову, о плохом думать не хотелось, о хорошем – не получалось.
Наступило утро.
– Сынок, ты будешь завтракать? – мама пыталась меня чем-то отвлечь от раздумий, а мне кусок не лез в горло.
– Нет мам, не голодный, попозже если... Как думаешь, в милицию не стоит заявлять? Наверное, если бы что-то случилось, нам бы уже сообщили? Все же друг друга знают... – я уже и не с мамой разговаривал, а произносил свои мысли вслух, желая услышать ответы на вопросы, которые за ночь переполняли меня.
– Давай, наверное, сутки подождем, и если она не приедет – пойдем в милицию, – подытожила мама.
Я с ней согласился – деваться все равно было некуда, в милиции нас все равно бы отправили домой – ждать пропавшую благоверную. На следующий день, утром, приехал брат на машине, мы объяснили ему ситуацию и он предложил съездить к этой подруге, расспросить ее: приезжала ли к ней моя жена, и когда уехала, не говорила ли чего. А уже потом думу думать и в милицию заявление писать. Это было самым грамотным решением, в сложившейся ситуации. Я был один раз с женой у ее подруги, помнил где та живет, объяснил, как
ее найти. И мама с братом уехали на поиски и расспросы. Время снова остановилось, я мучился от невозможности, что-то сделать и от своей беспомощности. Не было их час а два, я весь извелся и был готов уже ползти куда-нибудь, если б смог. Потом послышался шум подъехавшей машины, скрипнула калитка, распахнулась дверь и вошли мама с братом. У меня все похолодело внутри от нехорошего предчувствия, но мама быстро «успокоила» – жена нашлась, жива и здорова. Она была у своей подруги, и они весело проводили время, ни о ком и ни о чем не вспоминая. А после обеда вернулась жена, я не стал ее ни о чем спрашивать, а она сама не стала ничего объяснять. В тот же день, под вечер, пришли родители собрали мои вещи и вместе с теткой и ее мужем, на покрывалах, перенесли меня к себе. Так я «переехал» к родителям, на постоянное место жительства.
Жену я больше не видел, придти и поговорить с ней я не мог, а она вернуть все как было желания не проявляла. Видимо, достало ее такое существование, и она, еще какое то время пожив в том доме, который мы снимали вместе, уехала. Хозяева дом продали, и все связи с ней оборвались. Я ни в чем ее не виню, наоборот, очень благодарен за все, что она для меня сделала. Я еще очень долго переживал наше расставание.
Родители жили в летней кухне рядом с домом. Здесь раньше все так строили кухню отдельно от дома, не знаю почему, наверно, чтобы летом готовить удобнее было – не топить печь в доме, или чтобы грязь с огорода в дом не носить. Позже появился газ, плитки стали ставить в домах, а летняя кухня осталась в качестве подсобного помещения. Позже в ней поставили котел, он отапливал и саму кухню и дом, но это было еще до того, как там обосновались родители.
Кухня представляла собой скорее небольшой сарайчик с маленькой прихожей и двумя комнатками. В первой комнатке была кухня, а во второй – спальня, она же зал. Там и поставили мою кровать, напротив кровати родителей. Теснота была такая, что между кроватями ходить приходилось полу боком и чуть пригнувшись, чтобы не цепляться головой за потолок. Из всех условий только газ и электричество, воду носили в ведрах из крана, который был во дворе, хорошо хоть во двор она была заведена, а то бы на колонку посреди улицы ходить по воду приходилось. В первой комнате, в углу, на стене висел рукомойник, куда заливали воду, под ним стояла табуретка с тазиком, куда при умывании сбегала вода – это был наш водопровод. В принципе, для южного городка это привычные условия, но для родителей, со мной лежачим – это было, мягко сказать, не очень удобно.
Так зажили мы втроем, жизнь опять понемногу становилась привычной, набирала свой привычный ход. А в конце мая я снова попал в больницу, когда кололи баралгин, видимо, занесли инфекцию и в ногах образовались гнойные мешки. Как только врачи это определили – повезли в операционную. Переложили на операционный стол, пришли врачи, медсестры, анестезиолог.
– Чувствуете покалывания? Что-нибудь чувствуете? – это анестезиолог меня спрашивает.
– Нет, а должен? – наверное, ноги колет, мне его не видно, в каком месте он там чего делает.
– Начинайте, в наркозе не нуждается, – кивнул он хирургу и развернулся.
Я чуть на столе не подскочил, то есть, как не нуждаюсь, вы, что, думаю, на живую что ли резать собрались??? А сказать им не могу ничего, вроде же они врачи, как то свои мысли им не с руки выдавать, еще хуже чего сделают, или накричат. В общем, мысли мои никто прочитать не мог, а я ничего не сказал, только зажмурился, ожидая боли, но ее не было. Были только неприятные ощущения во всем теле, но это было терпимо. Вроде как я под наркозом, только под местным. А психологически то, врачи, нас, людей с ограниченными возможностями понимать не очень спешат. Видимо думают, что мы уже все прошли и нас ничем не напугать. Наверное, так и со мной будет через несколько лет, думаю... хоть опыты ставьте, лишь бы двигаться снова смог. Провозились со мной около часа, может чуть больше. На столе я замерз, и было только одно желание: скорей попасть в палату накрыться одеялом и выпить горячего чая. Но вот закончили, я поблагодарил врачей, они ответили мне улыбками и меня отвезли в палату, где я, наконец, согрелся. Пролежал я в больнице недели две, раны зажили и меня выписали.
Пришедшее лето, в этом году, выдалось жарким. Часов в десять утра уже закрывали двери и окно, чтобы хоть немного сохранилась прохлада в нашем сарайчике. Жара отступала и наваливалась духота, которая была ничуть не лучше. Я дни напролет лежал и смотрел телевизор, а под вечер, когда солнце скрывалось за домом, батя на руках, через кухню, выносил меня во двор. Там поставили раскладушку, где я лежал до тех пор, пока не стемнеет – гулял, потом отец уносил меня обратно. В нашем сарайчике места было мало, кресло поставить, чтобы я мог сидеть – места не было.
И мы решили приобрести инвалидную коляску, прочитали в газете объявление о продаже, и родители поехали за ней. Привезли, собрали, она была старенькая, но добротная. На следующий день решили попробовать посадить меня в нее. Батя поднял меня с раскладушки и посадил в коляску. Я немного посидел в глазах появилась белая пелена и потерял сознание. Очнулся на раскладушке, коляску занесли в комнату, она с трудом поместилась между шифоньером и входом. Теперь нужно было привыкать и к ней. Так, за повседневными однообразными хлопотами, пролетело лето, наступила осень, стало прохладно и на улицу меня уже не выносили.
Первое, что я научился делать своими неработающими руками – это переключать каналы на пульте телевизора. До этого приходилось просить родителей это сделать. Но бывали моменты, когда они ненадолго, на полтора два часа уезжали, и мне приходилось смотреть на каком -то одном канале все подряд. Очень скоро мне это надоело, и я попросил положить пульт рядом с собой. Пульт положили я костяшкой большого пальца левой руки пытался давить на кнопки – ничего не получалось, пульт не лежал на одном месте, он или переворачивался, или скользил по простыне, вызывая бессильную злость. Тогда я придумал положить его на прямоугольную фанерку и закрепить с двух сторон изолентой, чтобы он не крутился. Стало намного лучше: пульт перестал переворачиваться и не «убегал» из-под руки. Но все равно сначала не очень получалось, а потом, постепенно, я все лучше стал с ним управляться и мог уже не только листать каналы, но и регулировать звук и включать нужный канал.
Так шли дни, время для меня тянулось очень медленно, целый день лежишь, смотришь телевизор, вот и все занятие. Я даже выучить уже успел, когда что идет, и какие передачи о чем. Раз в неделю меня купали, чаще было нельзя. Дело в том, что купали прямо в комнате. Это был целый ритуал – ванны то в доме не было: убирали с пола половики, ставили стул, под него большой таз, чтобы хоть часть воды не выливалась на пол, нагревали на плитке до кипятка ведро воды, потом разводили ее с холодной. Отец на руках выносил меня, сажал на стул и держал, чтобы я не грохнулся, мама мыла. Батя потом уносил меня обратно на кровать. Родители выносили стул, тазик собирали воду с пола, что не ушла в щели между досками.
Один раз родители куда-то уехали, уже не помню куда, лежу – тишина, телевизор еле бормочет. Смотрю занавеска вроде колыхнулась, не может быть думаю, окно там было заложено кирпичом и занавеска висела для красоты, так – что ветром ее всколыхнуть не могло. Потом зашуршало что-то в серванте, в нем на полке стояла моя кружка с чаем. Звякнула ложечка, я посмотрел на кружку и не поверил своим глазам. Крыса, сантиметров тридцать длиной, с серой шерстью на спине и рыжей по бокам, встав на задние лапы, засунула морду в кружку и пила чай. Моему возмущению не было предела, я закричал и что бы вы думали, эта тварь высунула морду из кружки посмотрела на меня своими черными бусинками глазками и снова засунула ее обратно. И я понял, скотина знала, что я не смогу ей ничего сделать. От этой мысли мне стало страшновато, я слышал что крысы нападали на людей правда не в одиночку, но кто его знает что у нее на уме, а я даже отмахнуться от нее не смогу. Но гадина видимо напилась и нырнула куда-то в сервант, снова чем-то там зашуршала, всколыхнулась занавеска и она убежала. Приехали родители я им рассказал об этом, на следующий день взяли отравы и отодвинув шифоньер, засыпали в дырки в полу. Всю ночь крысы мотались под полом и пищали.
Как же медленно тянется время, когда целыми днями лежишь и смотришь телевизор, не знаю, как я дождался прихода весны и тепла на улице. И вот наступило 9 мая – День Победы, у нас есть семейная традиция – в этот день мы жарим шашлык. Батя с вечера ставит мариноваться мясо, у него это целый ритуал. Приходит брат с женой и племянником, выносят в огород с батей мангал, из сарая загружают в него дрова, пока они прогорают, мама с женой брата накрывают на небольшой столик закуски: хлеб, овощи, корейские салаты. Мы, мужики, располагаемся около мангала, разговариваем. Мы с братом закуриваем. Пока женщины не видят, батя наливает горячительное, никто за это ругать не будет, но так интересней. Выпиваем по стопочке, ну конечно за то, чтобы шашлык получился, он правда всегда отлично получается – отец с братом спецы в этом деле. И вот дрова прогорели, на мангал ставят шампура с мясом. Сок капает на раскаленные угли, дым разносится над огородом, запах такой, что его не нюхать, а есть хочется. Брат переворачивает шампура, чтобы мясо не подгорело, заливая из бутылки лимонным соком разведенным водой кое-где вспыхивающий огонь. Шашлык пожарен, мясо с шампуров вилкой или лавашем снимают на блюдо и ставят его на середину стола. Поднимаем тосты за Победу, за наших отцов и дедов, воевавших, за тех, кто не пришел с войны. Так сидим, кушаем, разговариваем, выпиваем до вечера, пока не начинает смеркаться.
Этим летом я впервые появился на улице, где, казалось, еще вчера ходил, в коляске. Ощущения были очень неприятные, было очень неловко, как будто сделал что- то нехорошее и проходящие или проезжающие мимо люди, зная о моем проступке, смотрят на меня. Но с каждым днем я все меньше об этом задумывался, постепенно привыкал, и переставал обращать внимание.
Каждое утро батя на руках выносил меня из нашей хижины, сажал в коляску и вывозил на улицу. Хорошо, что живем в пригороде, дома частные много знакомых – они довольно быстро привыкли и перестали обращать на меня внимание, не представляю, как было бы, живи мы в городе. Летом здорово – сидишь под деревом, в тени, в течение дня то один знакомый мимо пройдет, остановится – поболтаем, то другой, смотришь уже дело к вечеру вот и день прошел. Забавно было смотреть за алкашами, которых много ходило мимо меня. В начале нашей улицы протекала большая канава, из нее брали воду для поливки огорода и небольшая рощица. В этой рощице друзья зеленого змия и собирались: сидели, лежали на берегу канавы, выпивали, если кто- нибудь приносил или приносили сами, когда зарабатывали на подсобном хозяйстве или огороде у кого-нибудь. С ними и расплачивались, в основном, алкоголем. В этой же рощице можно было найти работников для нехитрой работы по хозяйству: вскопать огород, выкопать траншею или еще чего. Ну и смотришь, с утра идут они туда, лица помятые, идут небольшими группками по два-три человека. А ближе к обеду начинается движение в обратную сторону, но уже по одному. Пьяные, подчиняясь броуновскому движению, идут очень нетвердым шагом, тщательно путая следы от преследователей, а некоторые и вовсе еле передвигая ноги, и держась за заборы палисадников. В месте, где забор заканчивается – тело останавливается, и начинается движение мыслей: как бы это тело без потерь до следующего забора телепортировать. Долго собираются с силами, потом храбро отрываются от забора и, подчиняясь какой- то неведомой силе, стремительно переносятся к следующему палисаднику, потом подолгу стоят, качаясь, отдыхают, осмысливают межпространственный переход и движение продолжается снова. Некоторых, видимо, та же сила, во время пробежки между палисадниками, на пол пути, между ними, вдруг неожиданно кидает в сторону. Путешественник времени и пространства, полубоком, отчаянно маша руками, чтобы хоть как-то сохранить равновесие, пробегает и падает, или упирается в столб, и сидя обняв его, засыпает.
Во дворе сделали небольшой тренажер. У нас двор под крышей, батя прикрепил небольшой блок на балку, через него перекинули крепкую бечевку, на один конец привязали сетку, с которыми, раньше, старушки ходили за покупками, и положили туда кирпич для тяжести. А на другой стороне прикрепили трубку длиной сантиметров семьдесят, за середину. К этой трубке эластичными бинтами приматывали кисти рук, и я несколько раз в день занимался, наивно полагая, что это поможет мне восстановиться. Время шло, а улучшений не было, разве что теперь мог свободно сидеть и не уставал как на первых порах.
Как-то по телевизору увидел передачу: по местному каналу рассказывали о людях, приехавших из бывших союзных республик и столкнувшихся с проблемами. Думаю надо попробовать сообщить им о нас, и может наша проблема с жильем сдвинется с места. Я уже к тому времени стоял в очереди на приобретение жилья, время шло, а очередь не продвигалась. Жаль было родителей, мне что – лежу и все, а вся тяжесть по моему уходу легла на их плечи, и в тех условиях, что мы жили, им было очень трудно. Ну, в общем, дождался конца передачи, там указывали телефоны редакции, и запомнил их. Попросил маму помочь позвонить, мама набрала номер, я объяснил людям из редакции нашу проблему и те пообещали приехать. Через какое-то время приехала женщина корреспондент с оператором, задавали вопросы, снимали на камеру, сказали: как сделают сюжет, так и выйдет программа с нашим участием, ориентировочно недели через две. Как же долго тянулись эти две недели, но наконец, настал долгожданный день, пришел брат с женой и племяшом, и мы собрались у телевизора. Все-таки не каждый день тебя по ящику показывают. Посмотрели передачу, ребята-специалисты молодцы, все сделали отлично. Ну, думаю, после просмотра теперь наверняка в нашей жизни что-то изменится к лучшему. Да не тут-то было, единственное, что произошло из перемен – это глава нашей сельской администрации, через соседку, попросила маму придти к ней. Мама сходила, вернулась расстроенная. Председатель сказала, что с жильем помочь никак не могут, но могут помочь с устройством их сына-обузы в дом инвалидов, на что мама ответила категорическим отказом. Вот на этом и закончилась история с телевидением, а мы продолжали жить так же и в тех же условиях. Вскоре нам дали участок земли под строительство, но не в качестве помощи, это мама с девяносто четвертого года стояла в очереди на участок, вот подошла и ее очередь. С его получением тоже история случилась: мама сидела на улице, мимо знакомая проходила, говорит: «Ой, можно вас поздравить!». Мама ей: «С чем поздравить?». Та ей и стала рассказывать, что ее дочь участок получила, а ее дочь после мамы в очереди стояла. Мама пошла в администрацию узнавать. Там ей начали маловразумительно объяснять, что участков не хватает, поэтому очередь медленно движется. Мама ей говорит: «Ну, хорошо, мало, но получили-то те, кто уже после меня в очереди стоял, я сейчас поеду в город и буду там разбираться, почему так произошло». Тогда глава администрации в сердцах бросила ей листочек с номером участка и печатью: «Вот, на самом бугре будете!». Видимо хотела усложнить нам стройку, отчасти это у нее получилось, участок оказался далеко от коммуникаций, зато место было очень красивым, на пригорке, все вокруг видно, а в ясную погоду открывается вид на весь Кавказский хребет и Эльбрус. Знала бы она, какой участок отдала, наверно сама себя бы покусала. Чуть позже я понял, почему такая канитель с ними была, участки глава просто продавала тем, кто даже не стоял в очереди. Я лично знаю несколько человек, которые купили участки, они сами рассказывали. Родители решили строить дом, не сразу, потихоньку, со скрипом, но дело двигалось. Государство нам ничем не помогало, родители работали, кое какие вещи делали своими руками, а потом мама на рынке их продавала. В сезон, а это летом к школе, спрос возрастал, частенько родителям приходилось работать и по ночам. На душе было нехорошо от того, что бесцельно валяешься целыми днями на кровати, а помочь ничем не можешь... А Президент с экрана телевизора только болтал, как они будут помогать инвалидам и их семьям. Позже, когда появился интернет, я писал о нашем незавидном положении в разные инстанции, но приходили одни отписки. И я понял Президент, сотоварищи создали систему, которой простые трудяги, а тем более инвалиды и пенсионеры не нужны. Система обслуживает только саму себя, и люди с ограниченными возможностями для нее обуза. Мы таких людей, в моем безоблачном детстве, балаболами называли, человек говорит что-то, обещает, заранее зная, что этого не сделает. Особенно перед очередными выборами, но на себе мы эту помощь никак не ощущали. Наоборот, с каждым годом становится хуже, цены на перевязочный материал и лекарства росли да и продолжают расти каждый месяц. Медицинское обслуживание тоже все хуже и хуже. Как то сильно заболел бок, дальше терпеть уже не мог: в 22.30 вызвали скорую помощь. Неотложка приехала довольно быстро в 00.00 ровно (всего-то полтора часа ехала), ко мне зашел врач – молодой парень в зеленом костюме. Я быстро объяснил ситуацию, он сел рядом, измерил давление, пощупал и помял живот. Встал, начал набирать из ампулы в шприц лекарство, на мой вопрос, что за лекарство ответил: «Дротаверин (Но-шпа)», я говорю: «А ни-чего что я но-шпы почти упаковку сегодня выпил, и не помогло?». Он развел руками и ответил: «К сожалению, это все что у меня есть, применительно к Вашему случаю». У тебя, говорит, спазм кишечника и его надо снять. Укол, правда, сделал, молодец, блестяще. Сразу попал в вену, что сделать крайне проблематично за неимением у меня оных и уехал. На следующий день вызвали гастроэнтеролога. После обеда приехал старичок-боровичок лет под 80. Долго мял живот, тыкал в него пальцем, зачем то постукивал. У меня, говорю, бок болит, наверное, что-то с кишечником, потому, что как только заболело – сразу начались проблемы с туалетом. Нет, молодой человек, он мне отвечает: «У тебя увеличена печень и поджелудочная железа, и я себе верю». И сел писать рецепты на лекарства, я говорю: «Доктор, может, дадите направление на УЗИ и анализы?». Он замешкался, потом говорит: «Я бы дал, но на УЗИ очередь на месяц... да и не попадете вы туда на коляске, т.к. кабинет на 2 этаже, а лифта нет». Вот на этом все и кончилось, таблетки я на всякий случай пропил, но проблема не исчезла.
Время шло, пролетели шесть лет с того дня, как я получил травму, у меня каждый день был, как в фильме «день сурка» пока в доме не появился компьютер. Об интернете я впервые услышал еще до травмы, как-то вез двоих молодых ребят с железнодорожного вокзала в санаторий, и один из них спросил, есть ли у нас в городе интернет, я тогда был совершенно далек от этого и ответил, что не знаю, что это такое и парень попытался мне объяснить. Но я как только узнал, что это связано с компьютерами сказал ему что может не объяснять – я в этом ничего не понимаю. Потом уже слышал о нем, по телевизору говорили, но все равно не представлял что это такое, а доходчиво мне все разъяснил паренек в санатории. Я сидел на улице – курил, он подъехал на коляске, тоже закурил
и мы разговорились. Он начал рассказывать об глобальной паутине, рассказчик он был хороший и я «заболел» интернетом, еще толком не зная что это такое. Но была одна проблема у меня не было компьютера, в то время они стоили дорого и купить его было не на что. Осенью у нас в городе проходили выборы, различные партии рвались к власти. Я подумал, что единственный шанс для меня обзавестись компом – это попросить помощи у какой-нибудь из них. Я набрался храбрости или наглости – не знаю и позвонил в провластную партию, партию «реальных дел»,как они себя позиционировали, да и сейчас продолжают это делать, объяснил кто я, что так и так: очень нужен компьютер, но там очень вежливо меня послали куда подальше. Что делать, звоню в другую, она только образовалась. Там меня выслушали, спросили адрес, сказали: «Сегодня-завтра к вам придет человек, и вы ему все расскажете». Вечером пришел мужичок небольшого роста, присел у моей кровати, пообщались с полчаса и он ушел. На следующий день позвонили из представительства той партии, сказали, что мой вопрос решен и 28 сентября до одиннадцати утра привезут компьютер, чтобы были дома, я почему запомнил эту дату: у меня 27 день рождения. Эти несколько дней тянулись неимоверно долго и вот этот день наступил. Утром батя вынес меня на улицу, посадил в коляску и выкатил за ворота. Часа через два мимо проехала черная иномарка и остановилась чуть поодаль, из нее вышел человек и подошел ко мне «Ты Виталий?», – спрашивает, «Да», – говорю я. Он махнул рукой, из машины вышли двое и начали вытаскивать коробки. На улицу вышли батя с мамой, батя хотел помочь донести, но они отказались, тогда мама пошла показать им куда занести и поставить. Один из приехавших снимал все на маленькую камеру, вышли те, кто заносил компьютер, они поздравили меня с прошедшим днем рождения пожелали всего хорошего и уехали. После этого на улице я сидеть уже не мог, радость переполняла такая, что хотелось вскочить и бегать вокруг коляски с радостными воплями. Это было настоящее чудо, которое сделали обычные люди. Пусть они сделали это в качестве рекламы своей партии, но они не зажали лишнюю копейку налогоплательщиков и помогли хотя бы одному конкретно взятому человек, без напыщенных речей и пустых обещаний.
Позвонили брату он приехал с племяшом, и подключил компьютер. На нем были кое какие игры, они пару часов поиграли и уехали, а батя посадил за компьютер меня. Управлять сначала было неудобно, но я твердо решил научиться, с мышкой проблем не было – я зажимал ее между кистями рук и водил курсором, а вот на клавиши нажимать было большой проблемой, но и тут нашли выход. Батя срезал тонкую веточку с дерева, я держал ее в зубах и стучал по кнопкам, ей же нажимал на кнопки мыши. До вечера посидел, поиграл, собрался ложиться, а как выключать не знаю, что делать, давай звонить сестренке двоюродной – у нее комп был уже давно и она объяснила, что и как. Полгода я играл в разные игры и собирал деньги на подключение к интернету. И вот, приехал парень, установил тарелку, повозился с компьютером, положил мне на счет три доллара и подключил меня к интернету. Не буду описывать свои чувства, скажу одно: для меня открылся целый мир. Большую скорость не устанавливал было дорого, а для чтения и общения хватало и минимальной. Читал много – соскучился по этому делу, зашел на православный сайт, читал молитвы, постепенно многие выучил наизусть. На форумах и в соцсетях познакомился с замечательными людьми, нашел друзей, с кем дружил еще в Казахстане, время за этим занятием пролетало незаметно и главное, я был чем-то занят и мог все делать сам, батя только сажал меня за стол и включал компьютер. Родители стали оставлять меня сидящим за компьютером, а сами ненадолго, на пару часов уезжали по своим делам. Но после одного случая стали привязывать к креслу. Утром отец, как обычно посадил меня за компьютер, а родители собрались и поехали на рынок. Я сидел, читал, и тут неожиданно дернулись ноги, такое частенько случалось, но я успевал, как-то сохранить равновесие, а в этом случае не смог и меня наклонило влево. Боком лег на подлокотник, удержаться и выровнять положение не мог, и постепенно меня все ниже клонило к полу. Хорошо, что рядом стоял диван и я постепенно головой опустился на него, а тут кресло, оно было на роликах, наклонившееся со мной выскочило из под меня и я грохнулся на пол. Было не больно, но неудобно – лежал на боку, на руке, а вытащить ее никак не мог. Ну что делать, лежу, жду, когда батя приедет, он должен был маму отвезти и вернуться, а его нет и нет.
Я чуть было не заснул, с час валялся, пока услышал, как наша машина подъехала. Надо, думаю, шумнуть что со мной все нормально, когда он еще в коридоре будет, чтобы не испугался. Скрипнула дверь, слышу шаги, пап, кричу, не пугайся со мной все нормально. Тот зашел, посадил меня обратно, после долго смеялись. Но с того момента стали шарфом к спинке кресла привязывать. А вскоре я обрел ноги – коляску с электрическим приводом, друзья, с которыми познакомился в интернете, узнали, что мне нужна такая: приобрели и прислали.
Я был счастлив, еле дождался, когда она придет, вот позвонили из транспортной компании и батя с братом поехали получать. Привезли, собрали, и отец посадил меня на нее: давай, пробуй. Попробовал и, как будто уже давно ей управлял – все получалось, ощущения были непередаваемые. После стольких лет я мог передвигаться сам, без посторонней помощи. Не надо было орать на всю улицу, звать родителей, что бы перекатили в тень, когда солнце уж сильно припечет. Я почувствовал себя полноценным человеком, мог передвигаться куда хочу и не просить никого меня передвинуть, выйдет сосед на улицу – подъеду к его лавочке, сидим, болтаем, все время быстрее летит. Поначалу и просто катался по улице от нечего делать то в одну сторону проеду, то в другую, все никак не мог привыкнуть, что делаю это сам. Далеко не ездил, все-таки дороги и тротуары у нас в станице оставляют желать лучшего. Я был очень благодарен этим совершенно незнакомым, но чутким людям.
Через десять лет после того, как получили участок, родители построили дом и летом мы въехали в него. Внутренние работы еще не были сделаны, только оштукатурены стены, не был подведен газ. Но решили заехать, жить и потихоньку, как будут позволять средства, отделывать и достраивать. Все лучше было чем в том сарайчике, где мы жили, а главное места было много. Я на коляске катался по дому, обедал в кухне сидя за столом, а не лежа в кровати. И бате стало легче: поставит коляску рядом с кроватью, поднимет меня и тут же сажает на нее, а дальше я уже сам еду, куда мне нужно, на улицу или за компьютер. Не надо напрягаться, тащить меня через две комнаты, пригибаясь и протискиваясь между тумбочками и столами. Одно было плохо – по улице я уже не катался, дороги совсем никудышные, да и знакомых никого нет, не к кому ездить. Ну да ничего, это дело наживное.
Общаясь в интернете, мне часто пишут: «Молодец, мол, не сдаешься, не падаешь духом », чуть ли не в герои записывают. Я скептически отношусь к таким высказываниям. Ну, какой герой, ведь в том, что я до сих пор жив и здоров, целиком и полностью заслуга моих родителей. И не люблю тех, кто строит из себя такого героя. В санатории, когда был, встретился с таким, рассказывал он, как героически преодолевает трудности, в общем достал. Я ему говорю: «Да что ты из себя представляешь? к тебе пару недель никто не подойдет и загнешься на обгаженном матрасе. Извини, говорю, за резкость и прямоту». Но он обиделся, не здоровался, не подъезжал, как раньше вместе покурить и пообщаться. А за несколько дней до отъезда из санатория подъехал ко мне, я один сидел на улице и говорит: «А знаешь, ты прав», – я мол подумал. Ну, стукнулись с ним кулаками, кисти ни у него, ни у меня не работают, а так вроде руки пожали. Вот и на книгу Островского «Как закалялась сталь» смотрю уже по-другому, в детстве это была моя настольная книга. Я восхищался Павкой Корчагиным, а по сути, Островский писал о себе. Но мне кажется, что ему надо было закончить ее по другому, а именно не писать о болезни Павки и о том, как он с ней боролся. Лучше бы он героически погиб. Не знаю, может быть, я не прав, все-таки не истина в последней инстанции.
Но сейчас, когда нахожусь в схожих обстоятельствах, я имею право так говорить, понимаю, что от меня и моего хотения ничего не зависит. Честь и хвала моим родителям, которые не бросили, не отдали в дом инвалидов, не смотря на те условия, в которых жили сами. Единственное, что нужно самому – это не падать духом, не ныть, что ты такой несчастный и что тебе плохо, нужно свыкнуться с мыслью, что это испытание, которое во что бы то ни стало нужно пройти. Нужно научиться жить в таком состоянии и тогда самому будет легче, а я люблю жизнь, хоть судьба так и обошлась со мной. Когда я умру, рано или поздно это случится, хорошо бы позже и кто-то скажет ну вот отмучился, то это будет неправда, мучений не было я окружен теплом и заботой любящих меня людей.
А пока, ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...