Библиотека

Кризис и перспектива

Несмотря на то, что все шло нормально, четыре года назад я пережила большой кризис. Это был рецидив, или одно из состояний, которые описывает фрау Кюблер-Росс:

1. Не допускать возможности чего-либо.
2. Беседы (с Богом).
3. Ярость, бунтарство.
4. Разочарованность, пессимизм.
5. Принятие к сведению, признание.

Эти состояния могут переживаться в любой последовательности. Иногда одно выпадает, иногда одно и то же проходишь несколько раз. Собственно, я никогда не пеклась о своем здоровье. Как я была разочарована в своей судьбе и в жизни, так оно и вышло. К счастью, я обладаю силой, которая позволяет мне справляться с ситуациями, если их нельзя изменить. Только очень короткое время -сразу же после прибытия в больницу, я поспорила с Богом и миром. "Ну почему это случилось со мной?" - задавала я себе один и тот же вопрос и мечтала только об одном - умереть. Усталая и печальная, я среди сотен людей чувствовала себя одинокой и заброшенной. "Хватит, я уже устала от всего этого", - твердила я себе. Я машинально выполняла свои обязанности и не могла отделаться от такого чувства, будто тащу на плечах огромный груз, который нельзя сбросить. Я злилась, но не была в состоянии что-либо изменить. Каждую ночь я умирала тысячью смертями, и только собственную смерть не могла пережить.

И что еще помогало мне нести свое бремя, так это театральные представления. Я участвовала в одной группе, которую составляли люди, подобно мне, дошедшие до отчаяния. Мы сами писали пьесы, ставили спектакли. Мы брали сюжеты из жизни, из своих собственных ситуаций. "Что такое жизнь?" Чем отвратительнее я себя чувствовала, тем более трогательно плакала я на сцене. С каждым выступлением я переживала все заново. Иногда игра переставала быть игрой, и я захлебывалась собственными, натуральными слезами. Эти спектакли, я думаю, помогали нам переживать свое горе вместе, а поэтому приносили облегчение в реальной жизни. Настоящее и прошлое, реальность и фантазии - все это объединяло и сплачивало нас в одно целое. И порой мне казалось, что наши голоса сливаются в единый протяжный вопль, замешанный на кровавых слезах.

Все эти переживания спрятаны в глубинах моей души, никогда я не позволяю им проявиться, хотя часто опасаюсь, что потеряю самообладание. Я тщательно оберегаю не только от других, но даже от себя мои душевные раны, ведь их так легко заставить кровоточить. Достаточно хотя бы малого повода...

Со всех сторон мне несли и присылали книги Элизабет КюблерРос, которые я ставила на переполненные полки, а все советы сохраняла в своем сердце.

Однажды мне показалось, что я нашла ключик к собственному сердцу. И я решила объявить себе об этом. Долгое время я колебалась и наконец, решилась. Вместе со своей любимой подругой, которая в то время у меня работала, я отправилась в Тессин, в Агру. Это место я никогда не забуду, как и другие места, где я принимала участие в семинарах, которые проводила Элизабет Кюблер-Росс. Посещение этих почти святых для меня мест наполняло мою душу теплотой, смешанной с болью, и в то же время придавало мне жизненные силы, чувство защищенности.

Все время в пути со мной происходило что-то такое, что я никак не могла оценить. И уже это лишало меня уверенности. Росло желание повернуть назад, которое мне с трудом удавалось подавлять.

Прибыв на место, мы припарковались во дворе, который окружал здание санатория, построенное в виде полумесяца. Оно сразу напомнило мне мою "темницу" - госпиталь, где я провела долгие, мучительные годы. Все во мне закипело, как в готовом к извержению вулкане. Между тем, вокруг не видно было ни души.

- Ну, и что дальше? - думала я.

Я выкурила сигарету. Никотин и теплое, ласковое солнышко немного успокоили меня. Наконец, мы увидели вдалеке маленькую фигурку, приближавшуюся к нам.

- Добро пожаловать! - голос был мягким и приятным, но доносился до меня как бы издалека.

И тут женщина, взглянув на мою сигарету, бросила:

- Ага, и ты тоже? - и ухмыльнулась при этом. Я поняла, что она имеет в виду мое курение.

Кэти должна была время от времени вставлять мне в рот тлеющий стержень. И я уже точно не знала, о чем я думала, что я должна сказать, и должна ли я что-либо говорить. Я вдруг захотела домой.

- Зачем я здесь? - сверлила мысль и я почувствовала, что, если меня сейчас кто-то возьмет на руки, мне захочется плакать.

Элизабет Кюблер-Росс, а это была она сама, молча наблюдала за мной, чем еще больше приводила меня в уныние.

- Ну, а теперь спокойно, - сказала я себе, - смирись с фактом: ты уже здесь, наверху.

Впервые с того момента, как я покинула госпиталь, я путешествовала одна, без Урса. И хотя мы с ним в то время переживали не самое лучшее время, я испугалась. На меня нахлынули тяжелые мысли:

- Теперь ты должна идти есть..., никто тебе не окажет помощь, и, к сожалению, здесь кругом лестницы, ступеньки..., эти проклятые ступени! - все буквально кричало во мне. Но внешне я улыбалась.

Мы заняли нашу комнату. Пока я ожидала наверху, Кэти и горничная перенесли из машины наши чемоданы и дыхательные приборы. Мы сели за стол. Но разговор не клеился, я нервничала и уже не знала почему.

Затем все пошло свои чередом. Нежный колокольчик возвестил о начале занятий - с тех пор начиналось наше совместное житье-бытье. Я не хотела никому мешать и расположилась позади всех. Вначале мы должны были представиться и сформулировать наши ожидания. Сердце колотилось у меня все сильней и сильней - только через пару дней я смогла успокоиться.

Волнения и ожидания были слишком велики. В первый день фрау Кюблер-Росс рассказывала о жизни и смерти, об умирающих детях и их предсмертных переживаниях. В конце занятия каждому было предложено нарисовать экспромтом по рисунку, которые Элизабет прокомментировала без указания конкретных личностей.

Было совершенно ясно, что я не выспалась. Как пьяная, потому немного спокойнее, сидела я на своем местечке. На полу перед Элизабет и как раз посредине круга лежали замызганные матрацы, несколько телефонных справочников и резиновая трубка. Я не знала, для чего лежали там эти принадлежности, меня вообще это мало волновало. Как ребенок в свой первый школьный день, я слушала внимательно и делала все, что от меня требовалось.

Мы должны были по очереди, сидя на матраце, рассказывать о наших проблемах, представлять нашу жизнь. Все, что сперва началось тихо, закончилось истерическим плачем, громкими выкриками, переходящими в бешенство, порванными в клочья телефонными справочниками и полным опустошением. Элизабет Кюблер-Росс сидела очень спокойно рядом и задавала то одному, то другому целенаправленные вопросы или давала какой-либо совет. Я ощущала, как эта по-матерински сильная женщина на 200 процентов была с нами. Ничто не проходило мимо нее, ни один участник семинара не мог укрыться от ее пристального изучающего взгляда. Благодаря этой эмоциональной работе постепенно начинали раскачиваться и звучать струны наших душ. В какой-то момент я ощутила, что у меня идет мороз по коже, потом ударила в голову кровь и пот потек с меня ручьем. Из пылающего огня я попадала в обжигающий холод, я слышала, как хихикали чертики и одновременно пели ангелы. Все было возможно!

Вдруг я услышала, как Элизабет назвала мое имя. Ко мне понемногу начали возвращаться остатки сознания. Очень тихо она повторила свой вопрос:

- Хочешь ли ты рассказать нам что-либо из своей жизни?

- Да, - кивнула я, наши глаза встретились. Почти умоляюще я сказала, что не хочу сидеть в коляске, а хочу, как все, лечь на матрац. В моей коляске наверху я как-то чувствовала себя обособлено. Внизу, на полу в окружении Элизабет и других людей, я ощутила себя как никогда в безопасности. И все, накопившееся во мне во время пребывания в госпитале и еще многое другое хлынуло из меня. Слезы текли ручьем, меня трясло так, что я не могла глотнуть воздух и слова застревали у меня в горле. Но я рада была, наконец, освободиться от своих страхов и тревог. Никто больше не принуждал меня быть сильной, сдерживать себя. Глаза слипались от усталости. Моя "семья" - эти люди теперь стали моей семьей - поставила меня на ноги. Все вместе меня подняли и так удерживали. Я даже не могла себе представить, что впервые за последние 14 лет я стою на ногах и чувствую под собой землю. Все гладили меня и тормошили, целовали и ласкали. Я получила такую порцию любви, которая могла компенсировать тяжесть всех прошедших лет. Мне показалось, что именно так - тепло и хорошо - должно быть на небе.

В предпоследний день я опять должна была все рассказывать и под конец со мной случилось что-то вроде эпилептического припадка. И это было уже серьезно. Но закончилось все благополучно. На своих семинарах фрау Кюблер-Росс, знаменитый психиатр, преподавала нам науку о смерти, учила искусству умирать для того, чтобы мы научились выживать. Как ни парадоксально это звучит, но здесь я могла изжить свой гнев, злобу и всю свою боль. Я научилась кричать, и с помощью Ханспетера, который вначале мне мешал и во всем меня ограничивал, рвать на куски телефонные справочники. И я должна подчеркнуть, что сейчас мы хорошие друзья. Однажды я работала так целый час - до полного изнеможения. Затем я почувствовала себя легкой, как перышко. Невероятно!

Я пять раз побывала на семинарах Элизабет, которая призывала меня всегда анализировать свои поступки. Хельге, моему врачу-терапевту, было очень тяжело со мной. Она сказала мне на днях, что я полностью отключалась, замыкалась. Мы пережили и выстояли тяжелые часы. Сообща мы смогли победить черную пропасть, полную мыслей о смерти.

Сегодня я вновь стою на земле. Но, естественно, меня посещают некоторые траурные мысли. Мне много приходится окунаться в море слез, жить в борьбе, страданиях и боли, и к этому примешивается лишь щепотка жизненных радостей. И все-таки я овладела искусством плавания в этом жизненном море. Я могу справляться с собой и со своей ситуацией. Я узнала, что меня побуждает жить и что определяет смысл ее! Я не буду больше оглядываться на прошлое, я могу смотреть в будущее.

Я люблю людей, природу, растения, животных, и я люблю жизнь. "И ни о чем не жалею", - говорю вслед за Эдит Пиаф.