Библиотека

Мой первый выход

Шесть долгих лет провела я прикованная к постели, среди умирающих людей. Все летние дни в эти годы были для меня самыми жаркими, а зимние - самыми холодными! Вся моя жизнь, умещавшаяся в больничной койке, была наполнена множеством звуков и образов, слабыми дуновениями человеческого тепла и доброты и потоками раздражения и злобы. И - полное отсутствие покоя, ведь в условиях больницы тебя постоянно окружают чужие мучения и страдания, которые не могут пройти мимо.

Я часто вспоминаю об одном мальчике, который был доставлен в палату реанимации по экстренному случаю. Мы опять лишились покоя. Всегда, когда наступал смертный случай, вступала в действие целая система ограничений в нашей и без того скудной на события больничной жизни. Мы не могли уже включать радио на нужную громкость, сидеть вместе и дискутировать, смотреть слайды, посещения ограничивались строго определенными часами. В общем, наступила мертвая тишина. Конечно же, мы скисли. Мы - это прежде всего Ренато и я. Многие годы мы провели в этом помещении, где, хотя и не так много друг с другом разговаривали, но чувствовали, страдали и многое пережили вместе. Ренато был итальянцем и его доставили сразу же после меня, с тем же диагнозом. Только в этом зале лежали вместе мужчины и женщины. Уже через несколько недель он научился самостоятельно дышать, хотя ему приходилось прилагать неимоверные мускульные усилия, чтобы получить достаточно воздуха. При этом мускулы у него напрягались, как у быка, а глаза едва не вылезали из орбит. Его взгляд терзал мое бедное сердце,

которое разрывалось от сострадания. Иногда я себя на мысли: хорошо, что у меня нет таких сил, я бы не хотела так выглядеть. И вообще, я всегда старалась как можно меньше быть похожей на инвалида.

У Ренато началось воспаление мочевого пузыря и ему дали сильный противовоспалительный препарат. Через день он стал жаловаться на сильное головокружение и холодное потоотделение. Он совсем обессилел от этого препарата, но врач-ассистент не имел права отменить распоряжение, а профессор, несмотря на тяжелые последствия, велел продолжать принимать его и дальше. Ренато не однажды жаловался, говоря, что его сердце готово остановиться. "Эти итальянцы вечно все драматизируют", - так реагировал врач на его жалобы. И в конце концов, применение препарата обернулось настоящей драмой. Через несколько дней Ренато уже не мог хорошо слышать. Постоянные требования его родителей прекратить давать ему этот яд, оставались без ответа. Это было ужасно. Каждый вечер молодая врач должна была давать ему этот препарат, и каждый вечер Ренато плакал и просил о пощаде. Но напрасно! Курс был закончен только тогда, когда он совсем оглох. Врачи уверяли, что слух восстановится. Но этого не произошло. Ренато впал в глубокую депрессию. Он, который раньше с таким наслаждением слушал музыку, не мог теперь ее слушать никогда.

А потом был случай самоубийства. Молодой мужчина, которого звали Вилли, выпил 240 таблеток снотворного. Для меня навсегда осталось загадкой, как он смог это сделать. И в тоже время я его понимала. Хотя я сделала все для того, чтобы спасти свою жизнь, чтобы хоть как-то восстановить свое здоровье. Через три дня он медленно пришел в себя. В противоположность другим, для него пробуждение было шоком, он обрадовался. Он был благодарен сестрам за те усилия, которые они приложили для того, чтобы спасти его. Часто мы по ночам дискутировали, до тех пор, пока он был у нас в зале. Позже, когда он выписался и начал опять работать, он часто навещал меня.

Он работал в зоологическом музее, который находился неподалеку. Много раз он приносил мне какое-либо животное, чтобы я могла поглядеть на него. Однажды это были даже кузнечики. Они лежали неподвижно на моей кровати. Я даже подумала, что это какие-то сухие сучки, и хотела спросить, зачем он их принес. Как вдруг эти сучки, эти палочки начали двигаться, шевелиться. На высоких ножках они осторожно передвигались по моей кровати. Но, видимо, им не нравилось мое белое покрывало, как и мне. Я не могла уже выносить эту вечную белизну. И перед каждым визитом просила покрывать постель цветочным полотняным платком.

Часто я получала от Вилли великолепные орхидеи, но сестры обращались с ними очень небрежно - потому они долго не стояли. Вилли выходил из себя, когда от одного его визита до другого на моем столике не стояли эти драгоценные цветы. Но вскоре после того, как распалась его дружба с одной из медсестер, которая должна была ухаживать за мной, он переехал в Австралию. Какое-то время мы оживленно переписывались, но, как часто бывает в жизни, вскоре наша переписка оборвалась. Он был так далеко и приобрел себе новых друзей. А моя жизнь шла по-прежнему. Хотя мы никогда больше не виделись и ничего друг о друге не слышали, я его не забыла.

Как и многие другие события того времени, и эти тоже всплывают на поверхность и навевают грусть и тоску.

...В один прекрасный весенний день две сестры усадили меня в кресло-коляску и вывезли в больничный великолепно цветущий сад. А так как в то время у меня не было переносного дыхательного аппарата, я дышала с помощью кислородной подушки.

Это было изумительно - после шести лет, пройденных в помещении, попасть на воздух, на улицу!

Я была ошеломлена - великолепные краски цветов, тепло солнца, ощущаемое телом, легкий ветерок, который играл моими волосами... Такое чувство, наверное, охватывает заключенного, когда он после многих лет заключения выходит на свободу. Но я еще не была свободной. Когда профессор на следующий день узнал, что меня выносили на улицу, он заорал на меня и на обеих сестер. Мне он сказал:

- Теперь ты останешься в кровати и, пожалуйста, без всяких экстравагантностей. Для этого здесь нет времени!

Этот приговор был вынесен для меня на целых шесть месяцев.