Библиотека

Черный юмор

Вторую половину дня, свободную от школы, я посвящала своим увлечениям. На первом месте был, безусловно, спорт, на втором - встречи с друзьями, потом чтение - я очень много и с удовольствием читала, и в последнюю очередь занималась я уроками. Это не значит, что я пренебрегала ими - нет, я добросовестно выполняла домашние задания, но они не слишком меня занимали. Не будучи ленивой или глупой, я не слишком усердствовала в том, что касалось школы. Хотя случалось, что я весь день просиживала за математикой или перечитывала от корки до корки книгу для домашнего чтения.

Труднее всего мне давались история и география, легко - пение и физкультура, рисование - так себе. В математике я иногда находила пути более эффектного решения задачи. Так что школа была осознанной необходимостью, хотя я ходила туда не без удовольствия. Моя любознательность была огромной, но я теряла терпение, если не получала скорого результата.

Экзамены же были для меня просто катастрофой. Всегда, когда я была уверена, что все выучила, у меня отказывали нервы. Случалось, доходило до психоза и тогда я сдавала чистый лист. Ни с кем я не могла говорить об этом, так как мне было стыдно. Но в это время меня занимали многие вещи, не имеющие отношения к школе. Я часами сидела у своего окна в глубокой задумчивости. Мимо мчались автомобили, во дворе лаяли собаки, проходившие мимо люди здоровались со мной, но я ничего не замечала. Я думала о людях, о Боге, обо всем нашем мире. Почему люди умирают, зачем живут? Почему у одних есть все, а у других ничего? Кем бы я хотела стать по профессии? Где я могу найти применение своим силам и вообще, для чего я предназначена?

В один из таких вечеров бабушка уговорила меня пойти с нею прогуляться в парке. Обычно я делала это с удовольствием. Но сейчас мне не хотелось отрываться от своих размышлений. И все же я согласилась. На улице было жарко, душно. Солнце закрыла большая черная туча, надвигалась гроза. Но в парке, в тени старых больших деревьев, было приятно. Мы немного посидели и я продолжила свои размышления. Но потом бабушка стала рассказывать о своем детстве, о братьях и сестрах, о родителях, о двоюродных сестрах и тетях, о ее профессии, поклонниках и, наконец, о русском монахе Григории Распутине. История страны, которую я знала только по рассказам, очаровывала меня настолько, что я совсем забыла о своих мыслях. Мне захотелось о многом расспросить. Между тем, тучи сгущались, мы отправились домой.

Надо сказать, что на бабушку иногда накатывали приступы "черного юмора", который я с трудом понимала. Так случилось и на этот раз.

Сколько я ее помню, бабушка всегда ходила с палочкой, чинно и степенно. И вдруг эта почтенная дама вытаскивает из кармана совершенно рваную тряпицу и собирается ею вытереть нос. Крик ужаса вырвался из моей груди, я потребовала, чтобы она сейчас же убрала эту тряпку. Мне было очень неловко, а в бабушке проснулся озорник-мальчишка. Она стала мне демонстрировать, как именно можно употребить именно такой дырявый платок. Та как она не умела правильно говорить на швейцарском диалекте, то ее действия, сопровождаемые исковерканными словами, выглядели очень комично. Смеясь и стыдясь одновременно, я переживала сложную гамму чувств. Но, к счастью, бабушка, увидев каких-то знакомых, мгновенно приняла чинный вид. Я, однако, смущенно отводила глаза, опасаясь, что они все же успели кое-что увидеть. Бабушка хитро поглядывала на меня и я видела, как подрагивают уголки ее губ, что означало крайне веселое состояние. Дома я стащила у нее этот платок и выбросила. Но подобные ситуации для бабушки были весьма характерны, что очень веселило моих школьных друзей. Они часто приходили ко мне именно из-за нее, чтобы развлечься.

Я же всеми силами поддерживала ее имидж. Я с самого детства была приучена к вежливому разговору, но иногда развлекалась тем, что обучала бабушку некоторым типично швейцарским выражениям, которые она потом вставляла в свою речь. Она очень забавно их выговаривала, не понимая смысла, чем страшно шокировала наших гостей. Конечно, они догадывались, кто был этим "чудовищем", учившим почтенную женщину, прямо скажем, не очень приличным выражениям. Правда иногда мне становилось стыдно и я глубоко раскаивалась в этом, но - ненадолго.

А сколько раз в детстве я вгоняла в краску мою бедную маму! Некоторые случаи я до сих пор не могу вспоминать без смеха. Однажды, когда мы с мамой куда-то ехали на трамвае, мое внимание привлек высокий, худощавый господин с голубыми глазами. Он мне так понравился, что я не могла отвести от него глаз. Видимо, и я ему понравилась, он мне подмигнул. Подмигивать я тоже умела - научилась этому, тренируясь перед нашим большим зеркалом. Мне очень нравилась эта игра - не надо было ничего говорить, тем самым исключалась возможность сказать какую-нибудь глупость, и, тем не менее, все было понятно. Так вот, маме показалось, что я слишком настырно заигрываю с этим мужчиной, она мне делала знаки, но я из озорства на них не обращала никакого внимания. Перед нашей остановкой я наклонилась к маме и прошептала ей на ухо:

- Этот мужчина как раз для тебя, не хочешь выйти за него замуж?

Но, как известно, детский шепот довольно громок, и весь трамвай обернулся на нас. А голубоглазый господин рассмеялся и сказал:

- Неплохие идеи у вашей дочки!

Мама стремилась воспитать меня вежливой и благоразумной девочкой, но, по-видимому, слишком рано стала преподавать мне правила хорошего тона. Так, она мне объяснила как-то, что говорить что-либо о людях в их присутствии не принято. Я восприняла это с чисто детской непосредственностью. И однажды в трамвае, пообщавшись с пассажирами, я крикнула маме, убежденная, что поступаю в соответствии с ее наставлениями:

- Правда, мама, мы поговорим об этих людях потом?

Бедная мама! Краска залила ее лицо, потом оно стало бледным, она не знала, куда деться от неловкости, которую почувствовала и я. Но мне тогда эта ситуация была совершенно непонятной, ведь я поступила так, как мама сама меня учила.

А в другой раз мы ехали навестить бабушку, когда она лежала в больнице. Ее положили с кровотечением, сказали, что надо "почистить". В транспорте и на улице я, будучи общительным ребенком, охотно разговаривала со всеми. Господину, заговорившему со мной и полюбопытствовавшему, куда я еду, я ответила, что еду навестить бабушку в больнице. И, желая найти поддержку у мамы, закричала, конечно же, на весь трамвай:

- Мама, правда, бабушку там будут чистить?

Все пассажиры смеялись над моей непосредственностью, а мама была готова провалиться сквозь землю. Конечно, мне не хотелось постоянно позорить маму или бабушку, но пока я была неразумным ребенком, это происходило само собой.

Вообще мама и бабушка следили, чтобы я как можно меньше слушала разговоры взрослых, но не всегда это удавалось. Даже погруженная с головой в игру, я впитывала все, что казалось мне интересньм. И потом, когда я вдруг спрашивала, правильно ли я поняла то или иное место из услышанного Разговора, бабушка и мама обменивались удивленными взглядами, обвиняли друг друга в том, что кто-то из них сказал нечто, неподходящее для детских ушей.

- Ведь ты была полностью увлечена игрой, как ты могла слышать, о чем мы говорили?- допытывались они у меня.

Уязвленная и в то же время гордая собой, я уединялась в своей комнатке. Здесь я размышляла над происшедшим, обращалась с горячей молитвой к Богу и его ангелам, прося предостерегать меня от подобных поступков. В конце концов, я хотела быть милой девочкой. Но я не виновата в том, что меня очень интересовало все, что происходило в семье. Когда какие-то события мне были неясны, меня охватывал страх, который, если я долго оставалась в неведении, разрастался до непереносимого, так что я даже не могла спать в комнате с закрытой дверью. Во-первых, это мешало мне наблюдать за тем, что происходит в квартире, а во-вторых, меня мучили кошмарные сны. Я боялась спать и с большим страхом прислушивалась к каждому шороху. Такие мысли не давали мне уснуть. Конечно, против моей воли тело наливалось тяжестью, а глаза становились похожими на китайские и начинали гореть огнем, что заставляло меня их закрыть. Но из-за страха я продолжала бороться со сном, бьющимся сердцем, с тем, чтобы затем, наконец, погрузиться в вечную, незнакомую, неосознанную пропасть сна.

Часто я вскрикивала во сне и просыпалась в холодном поту.