aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Часть 6. Восхождение

Восемь героев этой книги подтвердили, что нет ничего невозможного, ибо не только прошли 1400 магистральных километров в инвалидных колясках по скверным дорогам России и Украины, но и проложили тысячи тропинок добра к сердцам людей.
Быть человеком – значит, мыслить позитивно и видеть светлые стороны жизни, сказал мудрец. Выходит, если мы предаёмся пессимизму, унынию, видим вокруг только плохое, то утрачиваем нечто человеческое?
После марафона я побывала в гостях у каждого из ребят, познакомилась с их родными и друзьями. Так вот, во время этих командировок мне встретилось столько людей, не потерявших человеческое лицо при невозможных обстоятельствах, я получила от них такой сильный заряд положительных эмоций, что мой умирающий оптимизм снова воскрес: настоящих людей вокруг очень и очень много.
Встретить хорошего человека – всегда удача. В этой книге можно встретиться со многими хорошими людьми. Но, быть может, именно рассказ о восьми участниках пробега, не подчинившихся судьбе, сумевших прорваться через невзгоды, поможет изменить чью?то жизнь к лучшему?

Александр Силкин

Он не любит громких фраз и относится к журналистам довольно скептически. Наверное, за их склонность к искажению действительности.
Наша встреча долго не удавалась: телефон барахлил, утверждая, что постоянно занято, болел Саша – после пробега заживала повреждённая нога, ездил на соревнования в Вильнюс... Наконец, Сашина жена Ирина Григорьева (моя тёзка) сообщила радостную весть: дату возможного визита.
В середине сентября, когда количество атмосферных осадков существенно превышало суточную норму, я бороздила бескрайние просторы подмосковного поселка Нахабино, переплывая лужи, слившиеся в моря, и держа курс к Сашиному дому. Вот, состряпала образчик специально для Саши, чтобы не обмануть его ожидания, – с громкой фразой и преувеличениями. Надеюсь, Саша не рассердится, ведь немного правды здесь есть: дождь шел на самом деле и премокрый.
Квартира оказалась на девятом этаже, к лифту вели ступени. Как Саша на коляске поднимается и спускается с лестницы? Он пожал плечами:
– Раньше меня отец таскал, а потом я стал думать, как самому прорваться через ступеньки. И однажды как?то приноровился, раз – и забрался. В Саках мы познакомились со шведами. Они учили нас, как раскрепоститься и чувствовать себя в кресле уверенно. Многое из этой науки я ещё раньше освоил сам. И езду по ступеням, и стойку, и катание на двух задних колесах, и умение упасть из коляски, и подняться без посторонней помощи. В жизни я все стараюсь делать сам, никого не прошу.
Александр Силкин – человек очень серьёзный и очень ответственный. Не случайно он стал капитаном команды супермарафонцев, причем ребята сделали свой выбор единодушно: Силкин и никто другой.
...Сашина родина – посёлок Луговая Московской области. Туда из Рязани перебрались после войны родители. Семья жила бедно, денег получали мало, Сашу и его старшую сестру ничем не баловали. Жили, как все, – сказал он об этом времени.
Посёлок разделяла надвое железная дорога: с одной стороны был НИИ Сельского Хозяйства – Институт Кормов, а с другой – дачные домики. Многие жители работали в Москве, но была в посёлке своя трехэтажная школа, и клуб – избушка на курьих ножках. Дети учились, играли в футбол, в войну, но самой любимой игрой оставался хоккей.
На пруду с осени до самой весны держали лёд на хоккейной площадке. Старшие ребята приучили младших сохранять порядок, счищать снег. Мальчишки сами заливали лёд, делали коробку, а тёс, доски, столбы пробивали через НИИ. В хоккей играли всю зиму напролёт, и маленькому Саше удавалось забить немало голов.
Скоро хоккей перестал быть для него просто забавой. Саша решил заняться им серьёзно, но походы в спортивные общества Спартак и Динамо окончились безрезультатно. Там даже не захотели посмотреть на его игру. Он стоял за бортиком, наблюдал за своими счастливыми сверстниками и продолжал любить хоккей.
Закончив школу, служил Силкин в Германии, в ракетной части – автослесарем ремонтной мастерской. Часть была режимная, на прогулку не выйдешь, но в самоволки народ всё?таки прорывался. Порядок и чистота – вот что запомнилось ему из тех вылазок:
– Было так чисто, что закуришь – и спичку жалко бросить, кладёшь в коробку назад. Или такой случай. Однажды мы шли на стрельбища через лес, и командир роты курил. Навстречу ехал старик немец, который вдруг замахал на него руками, заругался. Никто не понимал, в чём дело, пока старик не вырвал сигарету изо рта у командира и не затушил. В лесу курить было нельзя! Такой порядок сам по себе дисциплинирует.
К слову, Саша очень опрятен. В его уютной квартире все просто сияет чистотой и пахнет свежестью.
После службы в армии Александр устроился слесарем по ремонту контрольно?измерительных приборов на завод Знамя в Москве. Доработал до VI разряда. Собирался учиться, но не торопился с поступлением. Купил мотоцикл и через полгода попал в аварию: занесло на скользкой дороге. Перелом позвоночника. Меньше трех недель оставалось до Сашиного двадцатидвухлетия...
Он не знал, что всё очень серьезно. Думал, сумеет восстановиться со временем, но чёрная полоса затянулась:
– С врачами мне долго не везло, я на них в большой обиде. Операцию в Талдоме делал обычный хирург, закончивший двухмесячные курсы по нейрохирургии. Сунули меня потом в палату с 80?летним дедом, у которого была гангрена, а в культе копошились черви. Мне никто не верил, когда я это рассказывал. Не сомневаюсь, что именно там подцепил синегнойную палочку, пошли обширные пролежни, начался остеомиелит. Вообще эта больница была просто рассадником инфекции. Через два месяца, в конце ноября 75 года мы с мамой пробились в Москву.
Начались новые Сашины скитания по врачам и клиникам. До 1982 года он перенес шесть (!) операций, и почти все это время был вынужден лежать, только раз в неделю 2?3 часа сидел в жёстком корсете. Его мучили дикие, нечеловеческие боли, которые не снимались никакими препаратами. От страданий можно было сойти с ума, он терял сознание, умирал.
В феврале 1978 года забрезжила надежда: Саша обрёл, наконец, врача, благодаря которому смог из лежачего положения перебраться на коляску. Доцент, кандидат наук, а сейчас профессор и доктор медицины, Юрий Владимирович Румянцев сделал две операции: по поводу остеомиелита, а два года спустя – на спинном мозге, после чего боли пропали. Доктор Румянцев буквально спас Александра Силкина, дал ему вторую жизнь.
Долгих семь лет прошли в четырёх стенах. Все эти годы Саша боролся с болезнью и муками. Когда вернулся в Луговую, увидел, что всё сильно изменилось: и улицы, и люди. Лица постарели. Деревья выросли. Знаешь, как вырастают деревья за семь лет? – спросил меня Саша с такой интонацией, что я невольно вздрогнула.
Всему пришлось учиться заново. Забылись навыки, мастерить с былой ловкостью не выходило. Ему хотелось жить полноценной жизнью. Когда он сел на коляску, то решил, что обязательно поедет за грибами. В лес на инвалидной коляске? Да! Силкин ждал, пока высохнет роса, и часов в десять отправлялся по грибы. Возвращался домой в семь?восемь вечера с полным ведром. Позже родители купили ему машину, и он мог ездить, куда хотел. Как это было прекрасно – чувствовать свою самостоятельность.
Однажды ему в руки попался журнал Юнеско десятилетней давности – за апрель 1974 года. Так он впервые узнал о том, что существует инвалидный спорт, проводятся соревнования между инвалидами разных стран, даже олимпиады. У нас ничего подобного не было, но отныне мысль о спорте для инвалидов не покидала Силкина. Он стал внимательно следить за его становлением. Первой включилась Прибалтика: здесь шли местные соревнования, а потом и более широкие.
Через Дикуля вышел на марафонский клуб Ахиллес трек клаб – московское отделение Нью?Йоркского клуба, где долгое время был единственным на комнатной коляске.
В августе 1989 года на Московском Международном Марафоне Мира он сделал несколько открытий. Во?первых, спортивные инвалидные коляски – на них работали американцы, прибывшие на показательные выступления. Во?вторых, гоночные перчатки, изготовленные каждым участником для себя.
Мы тогда как дикари смотрели на всё. Многое видели впервые, – вспоминает Саша. Марафонскую дистанцию в 42 километра 195 метров он прошел за 4,5 часа, а ведь даже 10 километров казались пределом для инвалида на комнатной коляске. Через месяц после ММММ?89 в Саках всё ещё боялись разметить дистанцию в три километра для спинальников, и Сашин марафон вызывал трепетный ужас. И это всего два?три года назад – как быстро изменилась картина.
4 марта 1990 года по приглашению Ахиллес трек клаб Александр приехал на традиционный марафон в Лос?Анджелес и был первым колясочником от Союза, принявшим в нём участие. На старте – сто ведущих спортсменов мира. На коляске, подаренной Бобом Молинатти, Саша показал 2 часа и 45 минут. Мог бы и лучше, но он и так был счастлив.
Маховик соревнований раскручивался.
Конец июля 90?го года. Игры доброй воли в Сиэтле. Заезд на полтора километра на стадионе.
Август 90?го года. Снова ММММ, и у Саши – второй результат: 2 часа 14 минут.
Октябрь 90?го года. Поездка в Японию на международный марафон в городе Оита, где собрались колясочники со всего мира. Кстати, в стране восходящего солнца Александр Силкин и Игорь Пустовит были первыми русскими на колясках.
Перед Японией Саша услышал о супермарафоне – и загорелся:
– Я давно мечтал о серьёзной работе, мечтал поделиться своими знаниями. Мне всегда хотелось помочь кому?то ещё, потому что я вспоминал себя, свою беспомощность.
Один из патриархов инвалидного спорта (представляю, как он сейчас сморщился от этого слова), Силкин прекрасно понимал, что воплощение такой идеи способно сломать многие стереотипы в отношении к инвалидам, потому и пошёл за Шпаро: – Многое еще нужно изменить, в том числе и в нас самих. Ведь у некоторых сохраняется потребительская психология. Есть инвалиды, которые предпочитают, чтобы абсолютно всё за них делали другие, а он будет сидеть у окна, укутанный пледом, и довольствоваться тем, что есть. Напрягаться ни к чему. Но это же не дело! Мы есть, и мы должны жить полноценной жизнью. Пробег был нужен всем. И потом, такая команда у нас – ребята молодые, общительные, жизнерадостные. Пробег раскрыл самые лучшие их качества, все так поддерживали друг друга. Мы многому научились. Жалко, если бесценный опыт нашей команды потеряется.
...А напоследок мне надо сказать вам вот что. Понимаете, Саша женился 25 августа 1978 года, в разгар больничных мытарств. Я тоже не люблю громких фраз. Но есть на свете Бог, раз эти двое встретились и прожили вместе чёртову дюжину лет. Наверное, в том и заключается высшая справедливость.
Не слишком громкая фраза?

Светлана Трифонова

О женщинах трудно писать. Всегда можно наткнуться на какое?нибудь неожиданное препятствие. Например, Светлана живет в Кривом Роге, жителей которого называют криворожцами. А женщин этого города знаете, как зовут? Только вслушайтесь: криворожанки. По?моему, это звучит ужасно.
...В Кривой Рог я попала не очень удачно, разминувшись со Светланой и Галей, которых вызвали в Москву на сборы Благотворительного Центра активной реабилитации инвалидов Преодоление. Мы договорились о встрече с Альбиной Константиновной, Светиной мамой.
Широкие проспекты, громадные перегоны – Кривой Рог советского периода строился с советским размахом. Он очень разбросан, пешком его не обойдешь. Все выдержано в единой цветовой гамме с преобладанием оттенка ржавчины: коричневые газоны, кирпичного цвета воробьи, красные колёса машин и троллейбусов, густой красно?бурый налёт на крышах, деревьях, тротуарах.
Вспомнилась Оранжевая песенка: Оранжевые мамы оранжевым ребятам оранжевые песни оранжево поют... Но песенка?то весёлая, а тут как подумаешь, сколько железистой пыли вдыхают горожане изо дня в день, всю радость мигом сдует. До меня не сразу дошло, что это – метки знаменитого Кривбасса, железорудного бассейна.
Судьба большей части жителей города так или иначе связана с ним. Вот и Светин отец двадцать пять лет отработал бурильщиком в шахте. Света как?то с гордостью сказала, что отец у неё – человек на все руки мастер: и столяр, и плотник, и строитель хороший. В доме многие вещи знали его руки.
Альбину Константинову – мать Светы я узнала легко, уж очень они похожи. У Альбины Константиновны четверо дочерей, трое живут самостоятельно, Света – с мамой и папой. Квартира у них сейчас на первом этаже, удалось найти обмен, а то жили на пятом.
Альбина Константиновна рассказывает о своей жизни, о том, как семья переехала в Кривой Рог из Красноярского края, где в шестьдесят шестом году родилась Света. С детства между дочерьми и мамой были очень доверительные отношения. До сих пор женщин семьи Трифоновых связывает нежная дружба, и мать у них, как я понимаю, словно пятая сестра.
Света росла энергичной, спортивной девочкой. В 13 лет врачи определили у нее невралгию, основательно лечили. Долечили до того, – слышала я от Светы, – что перестала ходить. Однако выяснилось, что медики ошиблись в диагнозе. На самом деле это была опухоль на позвоночнике.
Жизнь сузилась до предела: дом – больница, больница – дом. Несмотря на слёзы, мама не упускала из виду ни одной мелочи, разузнавала все средства, от которых могло бы быть легче Свете. Против пролежней раздобыла семя льна – шелковистое, сыпучее, а если насыпать его в полотняный мешочек, обладает и гигроскопичными свойствами. Через каждые два часа Свету ворочали, даже будильник заводили, чтобы не пропустить время. Операцию по поводу опухоли сделали весной 1982 года.
Ходить Света не могла. Ноги были холодны, как лед. Привыкнуть к страшным словам нижняя спастическая параплегия, парез нижних конечностей мама не умела, не хотела с ними смириться, и не могла осушить своих слёз. Она столько плакала, что стала слепнуть в свои 42 года. После Светиной операции несколько операций на глазах перенесла Альбина Константиновна.
Да, мама много плакала. Но не обрекала! Света всегда остро чувствовала эту разницу, и была благодарна. В одном интервью она сказала: Меня никто не оплакивал. У меня прекрасная семья. И мама, и сёстры. Они меня выходили. Мы просто работали. Хотя видела я и семьи, где слёзы близких мешают. Со мной лежала девушка, и мать её все время упрекала: Кто виноват, что ты в машину села? Сама. Докаталась. Конечно, психологический настрой окружающих многое для нас значит.
Школу Света заканчивала на дому. Жизнь на пятом этаже, конечно, ограничивала свободу передвижения. Светлану удавалось снести вниз не чаще, чем раз в полгода; носили на простынях. Спускаться ещё можно, а вот вернуться потом вверх по ступеням...
Мама вспоминает, как женился Светин бывший одноклассник, и Света могла смотреть на эту свадьбу только сверху, с пятого этажа. От вынужденной изоляции страдали все, потому поиски квартиры на первом этаже не прекращались до победного конца.
Надо жить. Света научилась вязать, и один год работала в бюро добрых услуг вязальщицей. Брать ее туда, разумеется, не хотели. Работнику с инвалидностью всегда сложно найти работу, хотя именно работа – самая лучшая реабилитация.
Альбина Константиновна говорит о своей семье:
– Ладно хоть, мы вместе, все в одной упряжке. Ведь чтобы что?то получилось, всем надо её тянуть. Дети нам помогают, мы – им. А как иначе?
Если верно, что счастье – это когда тебя понимают, то Трифоновы, безусловно, счастливая семья. Такое взаимопонимание не часто встретишь.
Мама, например, когда услышала о супермарафоне, не стала всплескивать руками и говорить любимой дочери: Ты с ума сошла, или: Только через мой труп. Она не отговаривала Светлану, а сказала так: Раз побоишься – и будешь всю жизнь в болоте сидеть. Ну разве можно после такой поддержки удивляться, откуда у Светы столько мужества, как она решилась быть единственной женщиной в тяжёлом пробеге?
О марафоне Альбина Константиновна, прощаясь со мной, сказала:
– Это было так красиво, столько цветов! Ребят закидывали цветами: розами и пионами. В Кривом Роге марафон по цветам шёл. А люди – даже и старые, с палочками, прихрамывая – бежали за колясками следом. Всё?таки есть в людях добро. Жаль только, что оно не всегда находит выход. А пробег помог: знаете, если дитё не плачет, мать не разумеет. Он молодец – Шпаро...
Разговор о прошедшем супермарафоне продолжился в Москве, где я разыскала на сборах Центра Преодоление и Свету с Галей, и Сашу Сухана, и Валеру Головина, и Сережу Шилова. Так хорошо было их увидеть вместе. Казалось, где?то поблизости и остальные... (Так потом и получилось: с огромным арбузом в гости приехали Саша Силкин и Игорь Пустовит. Обсуждали наметки плана по созданию профессиональной команды спортсменов на колясках.)
Своё участие в пробеге Москва – Кривой Рог Светлана Трифонова объяснила просто:
– Я решила, что если сделаю это – никогда потом не пожалею.
В спорт Света, по её словам, вернулась почти случайно. В санатории предложили участвовать в соревнованиях. Хотела отказаться, а потом подумала: а что, собственно, она теряет?
Попробовала – и оказалось, нет ничего страшного.
Так?то оно так. Только мне кажется, что такая случайность не случайна. Это характер. Ведь на мой вопрос о минутах отчаяния Света ответила:
– Как бы плохо ни было, я никогда не думала: Лучше умереть. Я жизнелюб. Апатия бывает, но проходит. Жизнь может быть интересна и в инвалидном кресле.
Она упорно тренировалась после операции, по нескольку часов делала упражнения возле балканской рамы. Тутора, дающая спинальнику возможность зафиксировать суставы и передвигать ноги, Светлане не понравились: Ходишь, как робот; работала с ходунками – деревянными опорами на четырех ножках.
Окрепнув, Светлана Трифонова стала интересоваться всеми видами спорта. Ей нравилась стрельба. Она обожала плавание и занимала призовые места на республиканских соревнованиях в разных видах: на спине, вольным стилем, брассом. Когда кто?то из спинальников стеснялся – шов некрасивый, ноги очень худые, Света с вызовом говорила: Ну и что? И часто этот простой вопрос помогал и успокаивал.
Удавалась ей и легкая атлетика. Надо бы выбрать что?то одно, на этом сосредоточиться, – уговорила себя Света. Но выбор – дело непростое, и, наверное, только сейчас марафонские дистанции перевесили всё остальное.
Коляска не лишила Светлану женственности, умения и желания хорошо выглядеть, следить за собой, сооружать красивую прическу, вкусно готовить, красиво шить и вышивать, хлопотать по дому. Те два дня, которые команда провела в Кривом Роге, Света была неразлучна со своим другом Василием. Я не знакома с ним, но Шпаро отозвался о нем очень тепло: Вася закончил горный институт, классно играл в футбол за Кривбасс. После аварии в шахте прикован к коляске. Ему 37. Как и Света, занимается спортом после травмы.
Светлана с интересом следила за рубрикой Сильные духом в Комсомолке и запомнила письмо одного парня: лучше прожить жизнь и что?то сделать, чем просто небо коптить. Это письмо поддержало её в свое время:
– Я абсолютно была согласна с ним. Страшно думать, что ты – капля в море в этом мире. Чертовски обидно просто уйти, ничего не сделав. Что?то хочется оставить после себя.
Светлана уже сделала много. Возможно, она и не догадывается о том – как много, ведь ее по?прежнему ждут новые дела!

Валерий Головин

Летом Николаев изнывает от южной жары. Пекло. На солнце 40?50 градусов. Каблуки проваливаются в расплавленный асфальт, весь заляпанный чернильными пятнами опадающей перезрелой шелковицы – тутовой ягоды, которую сколько ни срывают мальчишки, гроздьями свисая с деревьев, – никогда не могут всю оборвать.
К августу в городе выгорают все газоны. Пожухлая трава усыпана сухими лепестками отцветших акаций, и они слабо шуршат под горячим ветром.
Огромные очереди за квасом: его не хватает. А в центре, на Советской, под платанами – обжигающе ледяное мороженое, от которого сводит зубы и запросто получить ангину... Бегемотам в Николаевском зоопарке лучше всех – они почти не вылезают из воды. Именно в такую жару я приехала в свой родной город, город корабелов, на родину Валеры Головина, накануне попытки государственного переворота в историческом теперь августе 1991?го и в канун Валеркиного двадцативосьмилетия.
Большой город Николаев, но мир тесен, и оказалось, что Головин живет в Лесках через улицу от моей тётушки, совсем?совсем рядом. Раньше я много раз проходила мимо его дома. Удивительно, что мы не сталкивались. Хотя что удивляться – Валера то на соревнованиях, то на тренировках, а то где?нибудь на реке с друзьями.
У Головина была большая семья. Есть семейная фотография, где они все: отец, рабочий Черноморского судостроительного завода; мать, хранительница домашнего очага; шестеро детей – две сестры и четыре брата. Для Валеры это печальный снимок. Не суждено им больше никогда так вместе собраться. Не стало родителей. Погиб Анатолий, старший брат, и его смерть ударила больнее, чем собственная травма когда?то.
Анатолий был выдающийся спортсмен, мастер спорта международного класса по водно?моторному спорту, не раз завоёвывал призовые места на международных соревнованиях, был и чемпионом мира. При всём при этом оставался добрым, бескорыстным. Всё, что знал, имел и умел мог отдать даже сопернику.
Гонки на скутерах – жёсткий, опасный спорт. Здесь, как, впрочем, и в любых гонках, всё решают секунды и мастерство гонщика. Когда скутер на воде развивает скорость за 200 километров в час, при оплошности он может ракетой взмыть в небо, взорваться...
В Чехословакии, где в мае 1987 года проходили соревнования на Кубок соцстран, Анатолий не смог пройти мимо чеха, который вылетел из лодки и начал тонуть, стал ему помогать, упустив свой результат. Корреспонденты восхищались его великодушием, и кто?то сказал, что Бог отблагодарит за такой поступок. На следующий день Анатолий погиб, сбитый лодкой, пролетевшей над ним.
В сорок четыре года. У него только что родился сын, остались жена, старшая дочь.
Анатолий заразил Валеру тягой к технике и спорту, и с первого класса Головин?младший занимался картингом, учился разбираться в моторах. С седьмого класса переключился на водно?моторный спорт, сам конструировал свою мотолодку, и с отечественным серийным мотором стал чемпионом Украины среди юниоров в 78, 79, 80 годах, чемпионом Советского Союза по водно?моторному спорту среди юниоров в 1980?м.
В 17 лет Валерий Головин получил звание мастера спорта СССР.
После школы работал на том же заводе, что и его отец. В армии служил в спортроте в Севастополе. Считает, что на флоте повзрослел: это не потерянные годы, и действительно, каждому стоит пройти такую школу.
Спорт притягивал Валеру, как магнит. Как он сам сказал, это болезнь, если втянулся, уже невозможно оторваться. Но перерыв всё же наступил: в 1984 году после автомобильной аварии и спинальной травмы. В машине их было трое, у двоих после падения в кювет – ни одной царапины. Валере предстояло бороться за свою жизнь.
Ему помогали все, кто мог. В больнице крестным отцом Головина стал сосед по палате, спинальник с четырёхлетним стажем Александр Чаус. Его мощную поддержку Валера вспоминает с благодарностью.
Не повезло с врачом?урологом, который оборвал в мочевом пузыре катетер и ничего не сказал. Два года из?за этого держалась постоянная температура, причину которой где только ни искали, пока, наконец, рентген не показал инородное тело. Пришлось делать операцию на мочевом пузыре.
Всё это время Валерий читал специальную литературу, стараясь понять, что с ним случилось, как вернуть чувствительность. Его интересовала техника массажа, книги по анатомии, урологии, нейрохирургии. Конечно, не всё было понятно, но нужные знания добывались.
В конечном итоге становилось ясно, что если не прилагать усилий, то на восстановление уйдет самое малое – десять лет. И Головин решил переключиться на режим усиленных занятий.
Сестра съездила к Дикулю, достала инструкции, чертежи, на заводе по ним сварили станок нужной конструкции. Валера всерьез начал тренироваться: два часа упражнений в хождении, восемь?десять часов – за станком Дикуля. В таком режиме на восстановление понадобилось около двух лет, он стал гораздо увереннее себя чувствовать.
Сейчас Валерий самостоятельно спускается и поднимается на второй этаж, в свою квартиру, придерживаясь за перила, опираясь на костыль и затрачивая колоссальную энергию. На первом этаже пятиэтажной хрущёвки, под лестницей, у него есть свой закуток, где можно оставить коляску, чтобы каждый раз не тягать ее вверх?вниз. За этот закуток с ЖЭКом долго шла упорная борьба, Валерина сестра даже в Москву обращалась за помощью. Москва ли помогла, или расположение звезд на небе, только в итоге ЖЭК уступил.
Гоночную коляску фирмы Майра Валера поднимает и опускает с балкона на веревке, перекинутой через блок, без посторонней помощи. Он принципиально обслуживает себя сам, хотя добровольных помощников у него предостаточно.
Друзей после травмы Валерий не растерял. Многие из них учились с ним в одном классе и живут поблизости – в подъезде рядом, этажом ниже или в соседнем доме.
С Валерой легко – шестым чувством природа даровала ему чувство юмора. После супермарафона Света Трифонова пожаловалась, что из?за Валериных реплик иной раз колёса не могла крутить от смеха. Это счастье, что умение шутить не пропало у него после всего пережитого. А возможно, благодаря ему он и смог удержаться на плаву.
Я очень рада, что попала на один из домашних Валериных вечеров и увидела цветник, окружавший его: Свету, Тоню и Таню, хлопотавших на кухне. Сам Головин в это время колдовал в ванной. К накопившейся после соревнований стирке он никого из девчонок близко не подпускал, только выдавал тазиками чистое белье, чтобы его развесили на балконе.
Когда пять верёвок были вплотную заняты выстиранными вещами, Валера торжественно появился на кухне, к нашему всеобщему восторгу, и ужин начался. За житейскими разговорами время пролетело молниеносно, и у меня ни разу не возникло ощущения, что я общаюсь с незнакомыми людьми. Конечно, душой нашей маленькой компании был Валера.
Мы договорились, что мои визиты не должны нарушать серьёзные планы, потому в другой раз я стала свидетельницей грандиозной уборки, которую Валерий учинил в своей комнате.
Комната напоминала мастерскую: тут и там лежали всякие полезные вещи, детальки и детали, совершенно необходимые человеку, знающему технику, как свои пять пальцев. Возникал творческий беспорядок, вмешиваться в который без хозяина никто бы не рискнул ни при каких обстоятельствах. Потому Головин был настроен решительно, и к своему дню рождения собирался разобрать завалы любой ценой. Все лишнее он безжалостно отбрасывал в ведро (под комментарии своих друзей, Светланы и Толика). Когда наполнились два ведра, было решено, что на этом можно остановиться.
Стены Валериной комнаты пестрят от наград, вымпелов, чемпионских лент – трофеев со всевозможных соревнований, в которых он участвовал. Я поинтересовалась, сколько раз Валерий Головин завоёвывал призовые места, занимаясь спортом на инвалидной коляске. Он удивился:
– Я никогда не считаю, где, чего и сколько завоёвываю. В метании копья, в толкании ядра были первые места... К чему такие итоги? Чтобы сказать: Я был 10 раз первым? По?моему, это совсем не обязательно. И потом, многие ездят на соревнования не для того, чтобы во что бы то ни стало стать первым, а просто пообщаться с друзьями. Это ведь тоже важно!
Наш разговор прервала парочка упитанных молей, выпорхнувших откуда?то. Мы со Светой дружно бросились ухлопывать их ладошами, но Головин остался верен себе. Он строго сказал нам:
– Так, животных у меня не обижать. Я их специально развожу.
На том уборка и закончилась. Последнее, что я увидела, уходя из Валериной комнаты – его супермарафонские перчатки на столе. Они не просто истерлись до дыр, они буквально истлели, обуглились на ладонях до черноты и лучше всяких слов говорили о том, чего стоило ребятам пройти маршрут от Москвы до Кривого Рога. Перчатки не выбросили – никто не посягнул.
Что больше всего необходимо марафонцу? Валера ответил коротко: выносливость. Развить в себе это качество спортсмену на коляске, живя в городе, нелегко. Ему трудно найти безопасную трассу, где бы не ездили машины, и дорога не состояла бы на 60 процентов из ухабов.
Каждый выходит из этого положения, как может. Головин, например, нашел приличный участок в тихом месте длиной... в 220 метров. И наезжает на нём до двадцати километров в день. Я встретила его после такой тренировки вопросом: Ну как? Реакция была мгновенной: Аж голова закружилась!
После марафона Валера неделю не мог смотреть на коляску. А потом отошло. Захотелось раз прокатиться, другой, третий...
Теперь он тренируется два раза в день, утром и вечером по два часа. Говорит, этого мало, но времени на большее пока не хватает: его выбрали председателем физкультурно?оздоровительного клуба Виктория, и спортсмен Головин вынужден уступить Головину?администратору, потому что проблем у клуба более, чем достаточно.
Помещение есть, но нужен ремонт, нужен транспорт, нужны хотя бы два спортинструктора: хотелось бы собрать профессиональную команду. Необходимы средства, наконец.
Уже сейчас сюда приходят люди, страдающие ДЦП (церебральным параличом), у которых никогда не было друзей. Им абсолютно не с кем поговорить, попить чаю, переписать музыку на магнитофон. В клубе – подумать только! – они уже научились играть в теннис. Есть девочка, которая ходит в клуб смотреть телевизор.
Валера считает, что если даже сорок человек благодаря Виктории почувствуют себя полноценными людьми, – её существование вполне оправдано.
У Головина много планов. Ему будет очень нелегко их осуществить – жизнь становится всё труднее. Но брат давно научил его уважать слово надо, выполнять обещания, доделывать дела до конца. Он старается выдерживать эти принципы.

...Улетала я из Николаева 19 августа 1991 года. Ляля, моя тётушка, провожая меня до аэропорта, волновалась: что?то будет в Москве? После утреннего сообщения ГКЧП мы перезвонились с Валерой, пожелав друг другу на прощание спокойствия. Оно наступило. 22?го августа, в день рождения Валеры.
Кажется, это был неплохой подарок.

Михаил Климовцов

Миша с детства мечтал быть военным. Сначала хотел стать лётчиком, но деревня Садовая, в которой он родился и жил, подходящей базой для воплощения мечты в жизнь не располагала. В поисках выхода из такой бесперспективной ситуации одиннадцатилетний Миша решился на рискованные тренировки (разумеется, в отсутствие родителей): прыгал с печки на пружинную койку. Радость кратковременного полёта омрачило неудачное приземление – он сломал левую руку. С переломом пришлось помучиться: оскольчатый, и срастался неправильно. Зато Миша прокатился на настоящем самолёте: из районной больницы в Брянскую областную на долечивание его доставили на кукурузнике.
А вообще?то он рос не избалованным, хотя и был в семье младшим из трёх детей. Мишина мама, Ольга Ивановна, рассказывала мне, что малой рос очень самостоятельным, потому как они с отцом много работали в колхозе, и Миша часто оставался один. С собой его брать было нельзя, а девать некуда – яслей нет. Душа у матери болела, да делать нечего: нальёт молока, оставит краюху хлеба, и целый день, бывало, маленький Миша проводит сам.
Ко всякой крестьянской работе его приучили сызмальства. Он умел чисто полоть, косить, доить коров, в девять лет пахал землю на лошади. Позже держал кроликов штук сто, сам за ними ухаживал. На комбайне работал. В пятнадцать лет купил мотоцикл на свои собственные, кровно заработанные деньги.
После школы получил вызов в Горьковское высшее военное училище тыла, на военно?морской факультет. Сдал экзамен. 5 августа 1983 года Михаил Климовцов был зачислен курсантом ГВВУТ.
Неуставные отношения его не пугали. Когда один старшина попробовал обстругать новенького, Миша просто поставил ему фингал. Инцидент на этом был исчерпан, даже завязалась дружба. Служба в армии, училище Мише нравились.
Первую практику он проходил в Североморске Мурманской области, на старом артиллерийском крейсере Александр Невский. То, что корабль старый, очень огорчало курсантов, но ухаживали за ним, как положено. Четыре раза в день делалась приборка, медные части начищали пастой, морили тараканов, мыли и пол, и потолок огромными швабрами. Но всем хотелось чего?нибудь не такого прозаического.
Как раз тогда, в мае 1984 года, в Североморске рванул артсклад. В городе вылетели все стекла, была объявлена боевая тревога, но всё обошлось. Осталось сильное впечатление. В августе отгулял каникулы после первого курса – ездил домой, в Стародубский район, с другом из Подмосковья, у которого родителей не было. Надел гражданку, и никак не мог привыкнуть к брюкам: на форме застежка на боку, и в джинсах все время искал пуговицы сбоку.
Дома было хорошо, но отпуск быстро кончился. Приехал – мать плакала, и уезжал снова с её слезами. Она, провожая, словно чувствовала недоброе. В следующий раз они свиделись в реанимации. Шестого октября 84?го года в спортивном зале училища на Мишу упала тяжёлая металлическая вышка?лестница.
В Горьковский научно?исследовательский институт ортопедии и травматологии он был доставлен с перебитой ногой, переломом нескольких ребер, гемопневмотораксом – повреждением легкого, и компрессионнооскольчатым переломом?вывихом позвонков с ушибом?размозжением конуса спинного мозга.
Но диагноза своего Миша не знал, не знал даже сначала, что ему делали операцию на позвоночнике. Когда очнулся, первой мыслью было, сколько занятий он пропустил, и как бы скорее вернуться в строй. Видеть никого не хотелось. Трудно было говорить – лёгкое?то пробито.
Ничего не чувствуют ноги? Это временно. Вот из НИИ переведут в госпиталь, здесь что?нибудь придумают. В 19 лет трудно поверить, что ты обречён на неподвижность.
В Подольском госпитале Миша познакомился с Сашей Рыбкиным, у которого были парализованы и ноги, и руки. За ним ухаживала жена, и Миша поражался её выдержке.
В декабре Климовцову сделали вторую операцию – сняли металлические пластины, фиксирующие позвоночник, и скрепили позвонки титановой проволокой.
Отец, Александр Захарович, бросив всё, поселился в Москве и каждый день приезжал к сыну в Подольск на электричке. Навещала сестрёнка, Татьяна, и Миша запомнил, как однажды она вошла в палату и, как ни в чём не бывало, спросила:
Скоро выписываться будешь?.
День Советской Армии 23 февраля 1985 года он отпраздновал по?своему: первый раз сел в коляску в пластмассовом корсете, чтобы легче спину держать. Вестибулярный аппарат после травмы и четырёх месяцев лежания расстроился, долго сидеть Миша не мог, и ему стало плохо.
Казалось, всё?таки, что всё идет к лучшему. В апреле со сломанной ноги сняли гипс. В мае, после военно?врачебной комиссии, Климовцов отправился в Саки, в санаторий Министерства обороны. Комиссия признала Михаила Климовцова негодным к военной службе. Это было горько, но его занимало теперь лишь одно: когда он может встать?
В санаторий Миша и Саша Рыбкин ехали вместе и всю дорогу строили планы, как будет здорово, когда они долечатся и смогут вернуться домой на своих ногах. Первому встречному задали вопрос: сколько времени на коляске? Оказалось, семь. Не месяцев – лет. Второй не двигался двадцать четыре года. Это было как ушат холодной воды на голову, ломало все представления о будущем.
Некоторым людям легче, когда они видят вокруг себя товарищей по несчастью. Климовцову, напротив, стало морально тяжело от того, что в санатории, на который возлагались такие большие надежды, столько неподвижных людей. Однако, каким бы минусом в сознании Михаила ни обладало сообщество инвалидов, представленное в санатории, имело оно и плюсы, главный – общение. Общаясь, можно обрести новых друзей и получить массу полезной информации. Какую технику лучше иметь? Есть коляски, которые складываются, и их можно возить в машине. Как сделать дома балканскую раму на кровати, чтобы самому садиться и вставать, делать упражнения? Как поставить пандусы – плавные съезды с лестницы для коляски? Куда, в какие инстанции обращаться для решения своих проблем?
Это были ценные сведения, если учитывать то обстоятельство, что узнать что?либо, выходящее за рамки куцых собесовских возможностей, крайне сложно. Не спросишь – не узнаешь. А чтобы о чём?то спрашивать, надо хоть краем уха об этом услышать. Спинальник всегда выручит спинальника.
Какие льготы существуют для Миши? Статус инвалида Советской Армии, который он получил, приравнивается к статусу инвалида войны. А что это такое – почём знать парню в двадцать лет?
Когда хлопотал в Брянском облсобесе о хорошей коляске, выяснилось, что её получения надо ждать 4 месяца. А как быть в течение этого времени? Мишу приютила протезка – протезно?ортопедическое отделение при Брянской областной больнице, где есть свои коляски.
В протезке он научился держать спину, ходить в аппаратах, занимался на матах с гантелями, ползал на коленях: нашил на спортивные брюки поролон, кожаные латки – и ползал. Занимался на шведской стенке, на брусьях.
Новый Мишин друг по протезке Толик Зимаков, еще в детстве лишившийся обеих ног выше колена (так их отморозил, что пришлось ампутировать), ждал здесь новых протезов взамен изношенных. Он тоже ездил на коляске, с которой обращался, как хороший наездник с норовистой лошадью. Толик научил Мишу становиться дыбом на задние колеса, что очень повышало маневренность кресел и приводило в ужас медсестер. Равновесие удержать с непривычки нелегко, можно и упасть, только кто не рискует...
Падать Миша учился: и в протезке, и дома. При падении назад важен упор на плечи, вперед – опора на руки. При падении набок готовыми должны быть плечи и предплечья. Если много тренироваться, то вывалиться из коляски не очень страшно, даже на скорости.
Но самое важное – иметь крепкие, сильные руки, и поэтому Миша делал много отжиманий. Когда мы вели об этом разговор, он так лихо продемонстрировал падение вперед, отскочив от пола, как мячик, что я даже испугаться не успела, а Миша уже снова сидел на коляске.
Он был готов заниматься сколько угодно, лишь бы наступило улучшение. Родные всячески поддерживали и ободряли его. Папина сестра, тётушка Надежда Захаровна регулярно приносила вырезки газетных и журнальных статей, связанных с травмой позвоночника. Среди прочего прочел Миша слова Юрия Власова: Терпение – вот ключ от всех дверей. Он тысячу раз перечитывал его строки: Никогда нельзя терять веру в себя – какие бы беды ни обрушивались и какие бы приговоры ни выносила судьба! Окончателен лишь твой приговор. До той поры, пока ты не вынесешь его, пока сам не побеждён, организм борется, и есть возможности для преодоления самых чёрных и безнадёжных состояний. Все зависит от силы волевого сопротивления, от умения найти верное поведение и средства борьбы. Безвыходных положений нет, безвыходное положение – это слабость духа и признание поражения. Пределы сопротивления безграничны. Организм невероятно стоек и живуч, если им управляет закалённая воля. Самая высшая опора – ты сам. Нет ничего надёжней этой опоры.
Всё это время, по собственному Мишиному выражению, он был недоходный человек. Переезд на новую квартиру в Брянске, лекарства, бабушки?знахарки, тренажёры, поездки, устройство на лечение – всё стоило денег. А деньги нужно зарабатывать. И можно зарабатывать.
Он думал о заработке, когда работа сама его нашла: избрали председателем общества инвалидов Советского района Брянска. Многие знали Климовцова по протезке, по санаторию в Саках, – вот и выбрали.
1988 год вообще был урожайным на перемены в жизни: Миша впервые участвовал в соревнованиях в Омске, Зеленогорске. В гонках на коляске на 800м занял второе место, попробовал свои силы в метании копья, диска, толкания ядра. Легкой атлетикой он до этого особо не интересовался, потому мышцы с непривычки болели. Но после соревнований завёлся, захотел в городе собрать команду, тренироваться, чтобы добиться хороших спортивных результатов.

С командой пришлось подождать – дел у Климовцова на своей работе оказалось чересчур много. В районе четыре тысячи инвалидов, из них 200 человек – инвалиды первой и второй группы.
Многие нуждались в помощи.
Мишин заместитель и правая рука Маргарита Григорьевна Щекурина делала рейды на дом к членам общества, чтобы выяснить наиболее горячие точки. Я читала акты, составленные ею по результатам походов – страшные в своей простоте:
...Лишён общения в непосредственном контакте...
...Проживает в собственном доме постройки 1840г. (75% износа). Физически совершенно беспомощен...
...Живёт одна, обслуживать себя не в состоянии...
Так живут люди среди людей. Без общения в непосредственном контакте. Будто все вокруг слепы и глухи.
Трудно быть председателем общества, которое мало чем может помочь своим членам. Хронически не хватает средств на осуществление каких бы то ни было, пусть даже самых скромных замыслов. Но Миша согласен с Юрием Власовым: безвыходных положений нет. Он помнит, что терпение – ключ от всех дверей. Главное – преодолеть собственное неверие.

Евгений Колычков

Женя живет в Новокузнецке, на улице имени 40?летия ВЛКСМ. Его дом не так?то просто отыскать, потому что нумерация домов на улице не подчиняется никакому порядку. Потом я узнала, что при застройке улицы 40?летия ВЛКСМ логика всё?таки присутствовала: если посмотреть вниз с самолета, говорят, можно прочесть составленную из домов фразу: Миру–мир.
Родился Евгений в Кемерове. В семье росло четверо братьев и младшая сестра. Жили несладко, и в один непрекрасный день мать определила своё потомство, в том числе трёхлетнего Женю, в детский дом. Думала – на время, полегчает – так заберу. Но судьба распорядилась иначе, и нанесла Евгению, ещё совсем маленькому, предательский удар. Случилась эпидемия дифтерии с высокой смертностью, детей перевели в другой интернат, ошиблись в документах, и следы Евгения Колычкова потерялись. Братья и сестра вернулись в родной дом, он остался в детдоме. Маму помнит плохо, в памяти сохранилось, как машет он ей рукой с подоконника.
Женю искали, но нашли лишь, когда он стал знаменитым в своих краях, и Кемеровская газета написала о нём. Он снова свиделся с мамой, сестрой – уже взрослым, самостоятельным, в двадцать пять лет, за которые столько всего произошло, что не пересказать сразу.
Школа?интернат всегда жила по своим законам, при железной дедовщине, когда старшие прижимают младших, стравливают их – ломая или закаливая характер. Женя не жалеет, что через это прошёл: научился защищаться.
В Киселёвке закончил он училище. Выучился на газоэлектросварщика, защитился с четвёртым разрядом. Самостоятельная работа восемнадцатилетнего специалиста Колычкова продолжалась около месяца. Второй удар судьбы обрушился на Евгения в ночь с 13?го на 14?е сентября 1984 года – он сломался в автомобильной катастрофе.
Что произошло, ему стало известно только гораздо позже, от чужих людей. Уснул в машине, а проснулся в реанимации. Машина врезалась в бетонную стену, бригадир, который сидел за рулём, погиб. Свидетелей не было.
В Прокопьевскую больницу его доставили с переломами позвоночника, челюсти, рёбер, сотрясением мозга и продырявленным легким. Положение было настолько тяжёлым, что, как ни страшно звучит, бригадира даже не стали сразу хоронить – ждали Женьку. Но он выжил, и до сих пор благодарен врачам, что его вытащили с того света.
За неделей реанимации последовали 8 месяцев нейрохирургического отделения, где просто научиться сидеть было большой победой. Люба, жена погибшего бригадира, приходила почти каждый день, навещали бывшие одноклассники.
Ярким больничным эпизодом осталась картофельная запеканка – однажды её принесли по ошибке. Из?за сломанной челюсти Женю кормили только бульонами, а тут такое искушение. Смотрел он на запеканку, смотрел, да и стал пропихивать сквозь зубы. Этот вкус запомнил на всю жизнь.
Его первая после слома зима оказалась очень холодной. Морозы под 40 градусов, молоко на подоконнике замерзало до льда. В больничном спортзале перемёрзли все цветы, а Евгений на ледяном полу упорно осваивал нелёгкую науку ползать самостоятельно.
Когда первый раз встал на ноги в туторах – это было событие! Женя так о нём рассказывает:
– Стоишь в туторах – видно улицу. Посмотришь в окно, хоть снег чёрный, но на душе светло. А то весь кафель на стене пересчитал, все точки наизусть выучил за это время. Поначалу не верил, что и стоять смогу. Потом думал – хоть бы научиться в туторах ходить. Когда получилось, захотел попробовать спуститься с лестницы, а то ведь страшно было даже подойти к ней. И это вышло. Ещё в больнице я старался учиться всё делать сам. Вроде просто: умыться, в туалет сходить, но нужны навыки. Я настраивался на полную самостоятельность, иначе мне пришлось бы худо.
После больницы Жене Колычкову идти было некуда. На время его приютила Люба, жена бригадира, у которой после смерти мужа осталось двое маленьких детей?дошколят. Её бесконечная доброта смущала Женьку, и хотя за два года он не услышал от Любы ни единого упрёка, при удобном случае он съехал от неё в дом инвалидов в Белово. Там были ребята на колясках, которых он знал по больнице. Но Женька затосковал. Свободный выход за территорию запрещался распорядком, надо было сначала взять пропуск с разрешением выехать за ворота.
– Как только поступил туда, – вспоминает Колычков, – я сразу стал думать, как оттуда выбраться, чтобы не похоронить себя до срока.
Еще в больнице Женя узнал о спецучилище для инвалидов в Новокузнецке. Там получали хорошие профессии: часовщика, телемастера, мастера по ремонту бытовой техники, швейных машин. Списался с училищем, получил ответ, собрал все нужные справки и бумаги и приехал на комиссию. Заявление подавал на телемастера, но инвалиду первой группы на коляске тогда отказали в этой специальности, правда, тут же взяли учиться на часовщика. Так на два года его судьба определилась.
В училище он впервые услышал о существовании инвалидного спорта (от врача?методиста по специальной физкультуре), впервые попал на городские соревнования по лёгкой атлетике. Выступил неважно, но начало было положено.
Спортивная база училища состояла из небольшого зальчика, гантелей и маленькой штанги. Этого хватило, чтобы через год в Омске не Всесоюзных летних спортивных играх?88 Евгений Колычков взял пять призовых мест. Омск стал толчком для восхождения в гору, география соревнований расширялась: Улан?Удэ, Кострома, Уфа, Саки.
В конце второго курса он женился на очаровательной девушке Оле. Оля сама прошла больницу, сумела восстановиться после спинальной травмы – не без помощи мамы, Веры Ивановны, от которой унаследовала мягкость души и твердость характера. Да и вообще Женькиному выбору стоит позавидовать, его миниатюрная жена – повар.
Появилась первая в жизни своя квартира – однокомнатная хрущёвка на пятом этаже, под крышей. Правда, местные власти обещали подобрать какой?нибудь более подходящий вариант.
Женя завел двухпудовую гирю, сделал дома турник. Попал кандидатом в сборную команду Союза, собирался на соревнования в Голландию. Все планы рухнули неожиданно. Это был третий удар безжалостной судьбы. Труба турника вырвалась из гнезда, Женька спиной влетел в застекленную дверь, весь изрезался, повредил сухожилия и вены. Из тела торчали многочисленные осколки, куски кожи и мяса остались на разбитом стекле. Счастье, что на кухне была Ольга. Она вбежала в комнату и застыла в шоке. Женя приказал: звони в скорую, зови соседей, – двигаться сам он уже не мог.
И снова больница и новое возвращение к жизни.
Год 1990?й оказался богатым на события. Вскоре после травмы Евгений Колычков вне зачёта участвовал в заездах на три и на десять километров в Уфе. В начале августа впервые прошел марафонскую дистанцию в Омске. Практически без отдыха, толком не успев восстановиться, в середине августа взял 4?е место на Московском международном марафоне мира.
В этом же году Женя дал согласие на участие в супермарафоне Москва – Киев – Кривой Рог. Он уже слышал о Рике Хансене – смотрел по телевизору сюжет, и поймал себя на мысли, что хотел бы попробовать свои силы.
С тренировками ему помогали в НОЦРИ – Новокузнецком ортопедическом центре реабилитации инвалидов. Заведующий отделением ЛФК и физиотерапии Аркадий Хуторной упорно держит марку Новокузнецкого спортивного клуба инвалидов Старт, несмотря на уйму сложностей.
Не так давно у клуба появился свой автобус, да такой, что долго никто не отваживался к нему подступиться, пока не появился еще один энтузиаст, водитель Игорь Космаров, который единолично привёл в порядок эту развалюху.
НОЦРИ расположен совсем рядом с профтехучилищем соцобеспечения г.Новокузнецка, – тем самым, где люди с инвалидностью могут получить отличные специальности. Такие училища в бывшем Союзе можно по пальцам пересчитать, и я была уверена, что уж на два?три подобных заведения у государства найдутся средства.
Но увидела я, увы, аккуратную честную бедность, которая выглядывала из каждого угла. Чистота не спасала. Заметно было, что сотрудники делают всё возможное и невозможное, чтобы обеспечить нормальное обучение. В кабинете, где обучают часовщиков, стоит бак от стиральной машины из нержавейки со странно вырезанным краем. Оказывается, воспитанники из кусочков нержавейки мастерят пинцеты для точной часовой сборки. Конечно, нужно искать спонсоров, только это не всем под силу. Хотя вот городскому клубу инвалидов помогают. Благодаря одному из его спонсоров мне удалось выбраться из аэропорта города Новокузнецка, несмотря на очередной кризис с горючим. Выслушав ходатайство Аркадия Хуторного и мои всплески о потерянном времени на железной дороге (поезд до Москвы идет почти четыре дня), Юрий Михайлович заявил, что волноваться не стоит, и отправил меня в Москву ближайшим же рейсом.
Сделал он все настолько быстро, что я даже не успела попрощаться с Женей. Всем бы таких спонсоров, – подумала я, безуспешно силясь разглядеть сверху надпись из домов: Миру?мир...

Сашко Сухан

В Закарпатскую область я ехала впервые. Грязное вагонное окно позволяло всё?таки разглядеть живописные гористые ландшафты, туннели делало ещё темнее, а рыжие после дождя речные потоки превращало в серо?бурые.
В Мукачёво поезд прибывал под вечер, сумерки приближались, и я не знала, успею ли засветло добраться до Березинки. Всю дорогу от Москвы чрезмерно разговорчивая попутчица темпераментно стращала меня враждебным отношением к москалям, рассказывала о коварных западенцах, которые и дорогу неправильно покажут, и прикинутся, что русский не понимают... От ее экспрессии спасало одно: верхняя полка, с которой я почти не слезала. Смешно было пугать меня Украиной, где я родилась. Конечно, с языком могли возникнуть затруднения, ведь в Закарпатье проживают более тридцати национальностей, и кроме украинского в местном диалекте используют массу слов из окрестных языков. Тем не менее сложностей не было. Стоило объяснить, куда и к кому мне надо добраться, люди принимались во всех деталях рассказывать про дорогу, за считанные минуты нашлась и автобусная стоянка, и такси.
Через двадцать минут я шагала по шоссе, вдоль которого протянулось село Березинка, по направлению к Сашиному дому. Вдруг встречный старенький Запорожец с ручным управлением притормозил и посигналил... Мне повезло, как в кино. Прямо на дороге мы встретились с Сашко, который вёз своих друзей Васю и Оксану послушать вечернюю проповедь в Мукачёво.
Мы приехали в типичный для здешних мест одноэтажный просторный жилой дом. В комнате уже собралось человек пятнадцать разного возраста, братья и сёстры по вере. Смотрели видеозапись библейских уроков западногерманского проповедника.
Проповедь длилась часа два. Я поразилась Сашиной выносливости: после травмы позвоночника трудно оставаться столь продолжительное время практически в неизменной позе, сидя на жёстком стуле. Сашко больше года занимается по программе колледжа Международного заочного института по изучению Библии.
Я есмь то, что я есмь, – произнес в это время проповедник, и получилось созвучно моим мыслям о Саше.
Когда проповедь закончилась, на улице совсем стемнело. На прощание каждый из собравшихся счёл нужным сказать мне, как они гордятся Сашей, как они все молились за успех супермарафона, как радуются победам Сухана и черпают в них силы для жизни. Они были искренни, настоящие друзья, и спасали его от одиночества, как могли.
Когда возвращались в Березинку, Вася и Оксана сокрушались, что я толком не увидела Мукачёво, где очень много красивых зданий, готическая часовня 14?го века, мощёные булыжные мостовые и целые улицы старинных домов. Экскурсию отложили на завтра.
Возле Сашиного дома, такого же, как и у всех в округе, вырисовывались очертания начатого строения из красного кирпича. Первый этаж был почти полностью выведен, кладка, не очень ровная, сделана руками добровольных помощников Саши. Будущий дом без ступенек – его детище, воплощение мечты о гармоничном устройстве окружающего мира.
По Сашиному плану, на первом этаже дома должны быть гараж, кухня, маленький тренажёрный зальчик, на втором – комнаты, чтобы было где и гостей разместить. Балкончик – для души: сверху взглянуть на знакомые окрестности.
Сашко живо описывает, как всё надо сделать. Ведь отчий дом мало приспособлен для человека на коляске, когда его строили, никто не рассчитывал на такой поворот судьбы.
Доехав с нами до самых ворот, Вася и Оксана помогли загнать машину, еще немного поболтали и расстались, провожаемые симпатичным эрдельтерьером Тяпой.
Тётя Мария, Сашина мама приготовила любимое блюдо Саши – лопаткы подбивани, что?то вроде молочного овощного супа: на козьем молоке томятся зелёные бобы, картошка, помидоры, и всё заправляется сметаной. Очень вкусно и калорийно.
За столом мы разговорились, усталость прошла. Тётя Мария, чьи дела по хозяйству не прекращались и далеко за полночь, тихонько уходила и возвращалась. У неё ныло плечо, и подсаживаясь к нам и включаясь в разговор, она терпеливо растирала сустав.
У Марии пятеро детей. Сашко – пятый, родился в Березинке (в 1964 году здесь еще был свой роддом) вечером, 2?го февраля.
Отец Саши работал шахтёром всю жизнь, пока в шахте не присыпало, пальцы не пообрывало да силикоз не заработал, как сказала тётя Мария.
Жизнь шла вполне обычным ходом. Росли дети. Саша, закончив 8 классов, выучился в Мукачёво на столяра?краснодеревщика. Делал мебель, овладел искусством инкрустации. Дома от тех времён остались шахматная доска (крышка для столика), два панно: с олимпийским Мишкой и беззаботным гуцулом с дудочкой?сопелкой на фоне Карпатских гор. Практика у него проходила на Мукачёвской лыжной фабрике, в цехе отделки. (Кстати, здесь же тогда готовили 20 пар лыж для арктической экспедиции Шпаро – специальный заказ).
Сашко мечтал получить до армии водительские права – за четыре месяца на курсах ДОСААФ освоил специальность водителя?механика. Ждал призыва с удовольствием.
В судьбу Саша особенно не верит, но надо же было получить отсрочку от призыва, чтобы отправиться на заработки в Латвию и там сломаться. На уборке льна он вязал снопики в машине; перехватывая груз веревкой, упустил петлю с крючка и упал вниз головой с ЗИЛа. За месяц до случившегося, еще в Березинке, ребята хвастали друг перед другом переломами, а он возьми и скажи: Мне уже 19 лет, а я никогда ничего себе не ломал.
...Скорая приехала на удивление быстро – через 12 минут. Ему это время показалось вечностью – думал, что пришёл конец всему. Было воскресенье, его собирались везти в Ригу из Корсавы, но в понедельник прибыли нейрохирурги и сделали всё на месте. Долгой жизни не предсказывали. Мария вставляет:
– Был весь чёрный, страшно смотреть. Саша помнит всё подробно:
Четыре месяца в Латвии лежал, состояние не улучшалось. Брат приехал, кормил с ложечки. Тело худело, пролежни открывались опасные. Я понял, что мне надо бороться за жизнь самому. В один из вечеров ко мне родные приехали, и я на ночь глядя запросился домой.
Движение – вот единственный выход из положения. Мне набили сеном подушки, и я стал сам на них крутиться. Учился на своих ошибках, крутился, работал, двигался. Пролежень смазывали синтомициновой мазью с алоэ – и на восьмой месяц болезни он зарубцевался.
Сдвиги происходили очень?очень медленно. Летом меня выносили на солнышко в кровати, стали приходить друзья, которых долго не было видно – стеснялись, не знали, как себя вести. Добрые люди помогали: коляску один человек из Киева привёз. Сделали турник с перекладиной и блоковой системой, и я стал заниматься по системе Дикуля.
Многие обжигаются на том, что подолгу ждут станка Дикуля, теряют время, над собой не работают, а зря. Первая задача для инвалида – разгрузить спину. Когда я это понял, мне стало легче.
– Я привык брать с кого?то пример, перенимать хорошие человеческие качества. Очень сильное впечатление оставил фильм о Юрии Власове. Или вот Валера Головин: когда он берётся за что?то – всё делает с блеском, аккуратно. Я стараюсь себе это отмечать.
Александр Сухан прошел знакомые многим спинальникам этапы: три операции, надежды на восстановление, клиники в Киеве, Донецке, курорт Саки. Учился ходить на козелках, занимался в спортзалах. Познакомился с киевским клубом для инвалидов Прометей и начал восхождение к спортивным результатам.
На первых же своих Всесоюзных соревнованиях по лёгкой атлетике летом 1988 года получил приз Строительной газеты – тульский самовар, на котором выгравировано: За мужество в борьбе, за волю к победе. На тех соревнованиях он был ещё совсем зелёным новичком, не знал, как готовить коляску, не знал, что можно сделать перчатки или подматываться. Все мастера обогнали его, но он упрямо держал темп. На финише руки и обода коляски были в крови.
Продолжал тренироваться у себя в Березинке, на холмистой местности. Выезжал на соревнования, и однажды в Саках встретился со Стасом Костяшкиным, который заразил его идеей Клуба Приключение о супермарафоне. Сухан был готов идти даже дублёром, запасным игроком.
В то же время он занял первое место в Ужгороде на конкурсе?фестивале Афганистан, ты – боль в моей душе. Сам не ожидал – просто спел стихи парня?афганца на свою мелодию. Ползала плакало.
Я тоже слушала его песни на украинском: самоучка Сухан великолепно чувствует музыку. В команде супермарафонцев весьма кстати пришёлся их дуэт с Юрой Шаповаловым – с гитарами скучно не бывает.
В Сестрорецк перед пробегом Москва – Киев – Кривой Рог Саша отправился с радостью. По его признанию, там ему сразу все ребята полюбились, а покорил Саша Силкин: Сколько он всегда знал всего, сколько нам помогал.
Именно Силкин надоумил сделать в дорогу плащ. Дома в Березинке Сухан развил идею. Неизменные Вася и Оксана помогли достать плёнку и скроить плащ для гонщика на случай дождя. Потом на трассе техник?механик Владимир Глебович по этой выкройке соорудил плащи всем.
После пробега Мукачёвское производственно?торговое трикотажное объединение, одно из крупнейших в бывшем Союзе, взяло над Сашей шефство. Я присутствовала при том, как генеральный директор Ю.В.Переста (в прошлом спортсмен?футболист) вручал скромный свёрток – подарок объединения, с призывом побеждать на соревнованиях любого ранга и обещанием пошить олимпийский костюм, если Сашко займет призовое место.
Сверток развернули дома – к симпатичным трикотажным рубашкам, словно в нагрузку или в насмешку добавили несколько экземпляров трусов гигантского размера. О таких мечтают посетители магазина Богатырь, но, право, они не могут подойти спинальнику, у которого нижние конечности атрофированы. Сашко отшутился, что ему такие трусы кстати – из одних можно нашить несколько штук.
Как я успела заметить, чуткость у некоторых вполне официальных лиц в Мукачёво проявляется неординарно. Один чиновник из местного спортобщества взялся подсобить Саше с приобретением помидоров, которых в середине лета здесь почти не было, на улице стояла очередь часа на полтора. Откуда?то этот человек принес целый пакет потрясающе грязных, будто специально измазанных в глине помидоров, половина которых треснула и сочилась, разжижая грязь. Он вывалил все это великолепие прямо на заднее сиденье, а свой пакет бережно сложил и убрал. При расчёте за покупку лицо его выражало глубокое удовлетворение: он помог инвалиду.
На моё возмущение Саша возразил: пустяки. И добавил:
– После того подарка, который поднесла мне судьба, я понял такие вещи, каких никогда бы не понял раньше. Просто не сумел бы понять! Когда я почувствовал, что хочу жить с Богом в душе, то попытался жить не только для себя, но и для других. Как только я сказал, что Бог в моей душе – стало легко. Чтобы быть счастливым, достаточно видеть, что кто?то радуется.

Сергей Шилов

Спортивная судьба Сергея обещала быть яркой: он до фанатизма обожал спортивное ориентирование, занимался им с двенадцати лет.
Чтобы научиться хорошо, бегло считывать карту, приспосабливался читать на бегу газету. Чтобы быстро двигаться по пересечённой местности, привыкал не обращать внимания на болотца, ручьи, канавы, кустарники. Сначала человек обходит такие препятствия, а потом втягивается и, пытаясь сэкономить время, уже не замечает ни грязи, ни сырости – такой азарт охватывает, когда идёшь к цели.
Ему нравилось ощущать движение. Зиму он проводил на лыжах, и это у него здорово получалось. Спорт вошёл в жизнь, вытеснив желание поступить в Суворовское училище, стать военным, как отец.
После школы пошел в Псковский филиал Ленинградского политехнического института на механико?машиностроительный факультет. Отучился два дня – забрали на картошку. Потом сборная области отправилась на соревнования по спортивному ориентированию в Эстонию, в Тарту. На обратном пути, 20 сентября 1987 года, автобус занесло на скользкой дороге, водитель не справился с управлением. Сергей успел в последний момент сгруппироваться, и автобус упал в кювет.
У всех были переломы – рёбра, ключицы... У Сергея – перелом грудных позвонков с восьмого по двенадцатый. Чувствительность ног пропала моментально, он даже подумал, что ноги оторвало. На месте твои ноги, на месте, – сказали ему, и он успокоился, думая, что всё обойдется.
10 дней понадобилось на восстановление перед операцией, которую ему делали в день рождения – 1 октября, ровно в 17 лет. По этому поводу Сергей мрачно шутит:
– Все встречают такую дату за столом, я встретил на столе, где провел восемь часов. С хирургом повезло – Николаем Яковлевичем Лаврентьевым. Если бы не он, я бы не жил, наверное.
Николай Яковлевич каждое утро проходил к Серёже и смотрел, нет ли пролежней, ссадин. Заставлял надувать резиновую игрушку, зеленую рыбку с плавниками, чтобы не застаивался воздух в лёгких. Сначала для этого нужно было сделать десять вдохов, постепенно дошло до трех. Рыбка помогла выплыть.
Ещё до операции Николай Яковлевич сказал Сергею, что ему надо качать руки, чтобы были сильными, как у кузнеца. Родители принесли гантели, медицинский резиновый жгут в качестве эспандера. Не покидали друзья. Полгода после операции к Серёже каждый день кто?нибудь приходил. Нянечка в больнице ворчала: уж больно много родственников.
К Новому году он научился становиться на четвереньки, привязавшись ремнём?поясом к балканской раме. И стал осознавать, что, вероятно, в следующих соревнованиях по спортивному ориентированию ему уже не участвовать...
На мой вопрос, была ли у него депрессия, Сергей ответил:
– Когда человек ничего не хочет, ему ничего не надо, тогда всякие мысли и лезут в голову. Но когда занимаешься, тогда появляется цель, и дурные мысли рассеиваются.
Подстерегала еще одна опасность: контрактура, стойкое ограничение нормальной подвижности суставов. Чтобы этого избежать, надо чаще сгибать все суставные сочленения, помогая им сохранить гибкость. Приходя в больницу, ребята крутили, вертели, гнули Серёжку. Делали это каждый час минимум по пятнадцать минут.
После Нового года его снабдили аппаратами, фиксирующими колени и стопы, и он смог стоять возле кровати, держась за раму. В палате с Сергеем лежал спинальник с восьмилетним стажем, Володя Гринёв, научивший многим необходимым вещам, которые надо уметь делать после травмы, если хочешь быть самостоятельным. Например, пересаживаться в коляску без посторонней помощи.
Вместе с Володей они ходили в аппаратах, делали зарядку каждый день, а третий парень в их палате бездействовал. Лежал, курил целыми днями, и не делал никаких попыток прорваться. Серёжу этот вариант совсем не устраивал, ему больше подходил оптимизм Гринёва.
Володя показал Сергею, как из спичек сооружать симпатичные игрушечные домики. Миниатюрная работа учила кропотливости и выдержке. Со временем увлечение переросло в мастерство. Вы бы видели, какие макеты церквей возводил Серёжа. Основой всегда служили изображения на открытке. Труднее всего было с куполами – тут каждый раз надо соображать, как спички склеить да подточить.
Почти всё он раздарил, а жаль: могла бы получиться интересная выставка. Нынче же спички в Пскове дефицит, строго по талонам, и когда появится следующая Серёжина модель – неизвестно...
Через год после травмы, осенью пришел вызов в Москву на вторую операцию, в 67?ю городскую клиническую больницу, к профессору Юмашеву. Полгода, которые Сережа провел в Москве, отец был с ним неотлучно. За это время Сергей научился ползать, держаться на воде, плавать, передвигаться в аппаратах на костылях: мог так пройти без посторонней помощи метров сорок?пятьдесят по коридору.
Рядом был кинотеатр, и они ходили с отцом в кино. Так прошла боязнь выходить на улицу на коляске. Когда вернулся домой, жизнь на 4?м этаже уже не пугала, он чаще выбирался из дому. С помощью друзей ездил в баню и даже на занятия по спортивному ориентированию за сто километров от Пскова. К этому времени он уже настолько адаптировался, что встречи с людьми были не в тягость.
Самое страшное осталось позади, а к спорту, как оказалось, можно вернуться и на коляске. В санатории в Саках проводились соревнования. Сергей Шилов участвовал во всех видах, но результаты появились не сразу. Зато неуверенность как рукой сняло:
– Такой там город – все спинальники. Никто на тебя пристального внимания не обращает. И в очереди тебя облают наравне со всеми. Даже приятно. Все комплексы сразу пропадают.
Возвратившись из санатория, Серёжа решил учиться. Восстановился на первом курсе института – заочно. Каждую субботу ездил на занятия, слушал лекции. Прилично сдал сессии – и зимнюю, и летнюю. Нашёлся размен – переехали на первый этаж, поближе к институту.
Стал ходить в зал атлетической гимнастики, разрабатывать разные группы мышц. С удовольствием отмечал, как менялось отношение к нему здоровых ребят – здесь они были на равных, и его коляску перестали замечать.
Летом 1990 года снова попал в Саки. Объезжал свою рычажку, выбирался с друзьями на дальние расстояния, например, за восемнадцать километров в Евпаторию. Однажды появилось объявление с приглашением участвовать в однодневном пробеге Саки – Севастополь – он тут же записался.
Тем же летом в Саках услышал о супермарафоне Москва – Киев – Кривой Рог на спортивных гоночных колясках и понял, что этот шанс испытать себя он непременно должен использовать. И позвонил Шпаро.
На марафоне Серёжа многое перенял от Саши Силкина, Валеры Головина и Жени Колычкова. До этого он не умел катить на одной скорости, шёл рывком и накатом, отчего получался рваный темп, а на маршруте приспособился.
Когда я приехала к Сергею Шилову в Псков, он собирался на соревнования в Вильнюс. В его комнате стояла огромная спортивная сумка с массой клапанов, карманов и карманчиков – целый пароход, готовый к отплытию. Как выяснилось, Серёжа неплохо управляется со швейной машинкой, и сумку сшил сам.
В этот приезд я увидела Серёжину маму, у которой милое лицо, певучий голос, мягкий взгляд серых глаз и немного грустная улыбка.
Познакомилась я и с Валентином Алексеевичем Никитиным, бывшим Серёжиным тренером, главой семейной спортивной династии, председателем известного в стране спортклуба по ориентированию Русь. Валентин Алексеевич, мастер спорта, судья всесоюзной категории, почти оставил тренерскую работу после аварии и переживает всё случившееся с Сережей, как личную драму. Это был страшный удар, чёрная полоса для тренера Никитина, закончившаяся инфарктом.
Очень много значит для Шилова и Алексей – сын Никитиных. О нем Серёжа сказал в Москве: У меня есть друг, который как брат. Конечно, мне очень захотелось увидеть этого человека, При встрече я расспрашивала Алёшу о Сергее, и с удовольствием заметила, что многие оценки звучат в настоящем времени:
– Сергею все можно поручить – он всегда сделает. Очень ответственный парень, самостоятельный, трудолюбивый. Друзьями мы стали после аварии – вместе работали на результат: чтобы Серёжка снова пошел. Он крепкий – может 50 раз подтянуться, а однажды 70 раз выдюжил. Не получилось с ходьбой. А вот супермарафон Москва – Киев – Кривой Рог очень ему помог. Он приехал такой возбуждённый, восторженный. Здорово, что Шпаро смог всё организовать, представляю, чего это ему стоило!
Спорт всегда был и будет опорой для Сергея Шилова. После марафона он думает о том, что мог бы стать тренером инваспорта, поступить в Ленинградский институт физкультуры. Правда, для человека на коляске это пока по?прежнему проблематично: документы у спинальника не взяли. Но может быть, это правило изменится?
В Пскове теперь есть физкультурно?оздоровительный клуб инвалидов Оптимист, и Серёжино умение может кому?то понадобиться. Он хотел бы не один гонять по стадиону на своей Майре, которую ему перевезли из Москвы друзья: Костя Шишков и Володя Гуменюк.
После травмы Сережа раздал всё спортивное имущество друзьям, оставив себе на память только лыжи и компас. У Андрея Вознесенского есть строка о сильных людях: Сверяйте компасы по ним. Это и о Сергее Шилове.

Юрий Шаповалов

Самолёт вылетел из Москвы в 10.30 утра, а через восемь часов приземлился в Магадане в половине третьего ночи. Путешествие во времени через восемь часовых поясов оставляло странное чувство. В Москве был вечер, а в Магадане начинался следующий день. Впервые в жизни я попала в завтра.
Мне никак не удавалось представить Магадан. Город, о котором в справочнике 1983 года сухо сообщается, что он возник в начале 30?х гг. в связи с освоением природных ресурсов северо?востока страны.
Александр Исаевич Солженицын в книге Архипелаг ГУЛАГ расшифровывает, как проходил процесс освоения. Колыма – полюс лютости, омыт слезами Колымский тракт, костями умощена золотоносная Колыма...
Пока я добиралась из аэропорта до города, ночь стала рассеиваться. В пятом часу утра можно было спокойно, не боясь потока машин, пройти от автовокзала до телецентра по главной улице (конечно, имени Ленина), террасами поднимающейся всё выше в гору. Угасали фонари, матово белели капитальные сталинские постройки, и тихий, неожиданно светлый Магадан покорял сердце. В памяти всё так и осталось: рассвет и белый город на сопках.
Мне повезло с приездом. В конце августа здесь обычно начинаются заморозки, климат суровый, а тут вдруг погода разгулялась, и, как ни смешно, я попала именно в солнечный Магадан. Такого тепла в это время года никто не мог вспомнить.
Найти Шаповалова оказалось легко, как и объясняла мама Прасковья Степановна: прямо под окнами его комнаты строится новая церковь. У Юриной мамы, Прасковьи Степановны, я была в гостях в Москве, где она живет последнее время. Работает в Центре Дикуля. Успевает плести чудные кружева, скатерти. Всё у неё будто само собой делается, незаметно, без особых усилий. Всё спорится и выходит по?особому ловко, даже самое немудрёное блюдо получается как кулинарный шедевр. Терпение и трудолюбие, золотые руки, доброе сердце – всё это дал Бог Прасковье Степановне.
Юра удивился, увидев меня одну: оказывается, он просил своего друга Вадима встретить мой самолет в аэропорту, но мы разминулись. Как радушный хозяин, Юра сразу принялся кормить меня с дороги, и, должна отметить, у него выдающиеся кулинарные способности, – видимо, унаследовал от мамы.
С Юрием Шаповаловым мы разговаривали помногу и подолгу. Сорок три года – возраст зрелый, а если еще семь лет из них прожиты после травмы, когда год идёт как бы за два, то человек, право, знает многое.
Юра очень общительный – наверное, сказываются навыки преподавательской работы в Магаданском музыкальном училище. Много размышляет о жизни: Вот уже шесть лет, как я стал инвалидом первой группы и за это время повидал больше, чем за всю жизнь до травмы... Самое страшное, что может случиться с человеком – то, что он потеряет душу, если для него не остаётся ничего святого... Неужели люди должны обязательно пережить трагедию, горе, чтобы стать добрее?
После развода Шаповалов живёт один. О своей бывшей жене говорит сочувственно. Когда в 36 лет он получил травму – жена сказала: Юра, я тебя никогда не предам.
В Магадане Света дежурила в больнице попеременно с его мамой. Но потом ему пришлось долго лечиться в Москве, где рядом была только мама, и когда он вернулся – почувствовал: что?то изменилось. Они отдалились друг от друга, каждый жил своей жизнью. Жить вместе в отчуждении для них было невозможно, и Юрий сам предложил разойтись. Вскоре Светлана вышла замуж. На мой немой вопрос Юра ответил:
– Мне не в чем её упрекнуть. Где?то что?то мы оба упустили. Дети ко мне приезжают. Они же остались моими детьми. Я знаю много семей, которые распались из?за инвалидности. Жизнь и так тяжёлая, а с инвалидом в семье и подавно. В былые времена жена говорила: Без меня, Шаповалов, ты всё равно пропадешь. Я попробовал доказать обратное и ей, и себе. – Занимаясь спортом, я понял, что это моя жизнь. Причем надо заниматься именно спортом, а не физкультурой.
... Большая Семья Шаповаловых часто переезжала с места на место в поисках лучшей доли. Жили и в Самаре, где в 1947 году 9 октября родился Юра, и на Сахалине, и в Туапсе. В трудных условиях родители нашли возможность учить детей музыке. Сначала хотели отдать в музыкальную школу только старшего, Сашу, но Юра проявил характер, заявив: Хочу на баян! Это предопределило в дальнейшем его судьбу, в которой музыка заняла прочное место.
В Магадан Шаповаловы перебрались в 1958 году, да так и остались здесь. Получили квартиру в бараке. Отец устроился работать на лесоповале, мать пошла подрабатывать.
Трое братьев и сестра росли в спартанской обстановке и с раннего детства привыкли поддерживать друг друга. Они были дружны, любили море. И хотя в бухте Нагаева вода была холодная – Магадан не Туапсе – они купались и здесь. Только маме потом приходилось залечивать фурункулы, высыпавшие по всему телу от переохлаждения.
Кроме музыки, братья занимались спортом. Юра с упоением играл в футбол – это его страсть, увлекался гимнастикой, боксом. По боксу в 17 лет получил первый разряд, завоёвывал звание чемпиона области. А у его младшего брата Серёжи были и призы России, и СССР, и международные встречи по боксу.
После Магаданского музыкального училища Юрий уехал во Владивосток, поступил в Дальневосточный институт искусств, объединивший театральный, художественный и музыкальный вузы. Институт был молодой, но с хорошей базой, в нём работали преподаватели из Москвы и Ленинграда. Учиться там было интересно, только со спортом постепенно пришлось расстаться: бокс сильно сушил руки, становилось трудно играть. Переключился на самбо – тоже вынужден был бросить: то вывих, то перелом мешали учёбе.
В свой город, в своё музучилище Юра вернулся преподавателем по классу баяна, аккордеона, вёл и инструментовку.
Год отслужил в армии на Камчатке, где, по его словам, пригодились и бокс, и самбо, и музыка: Настоящий мужчина в армии должен себя утверждать, иначе задавят. Здесь пережил и землетрясение, и цунами: экзотическая получилась служба на фоне действующего вулкана.
Демобилизовавшись, всё свое время Шаповалов отдавал музыке: руководил оркестром русских народных инструментов, с ансамблем Лель дважды побывал в Японии, работал директором детской музыкальной школы. Женился. Родились две дочери. ...30 января 1984 года перевернулась привычная жизнь. Круты спуски на улицах Магадана, множество ступеней и уступов преодолевают его жители изо дня в день, из года в год. Одна из них оказалась коварной для Юрия, и отныне ему предстояло отвоёвывать у жизни иные ступени.
Судьбе не удалось его нокаутировать, ведь поражение в боксе засчитывается, если спортсмен не может продолжать бой по истечении 10 секунд. К одной из этих секунд на ринге вполне можно приравнять один год восстановления после травмы. Прошло пять лет, и Шаповалов оправился от нокдауна. Бокс приучил его подниматься после полученного удара.
Помогло лечение в Московской клинике у профессора Юмашева, где он провёл полгода. Мама всё это время не отходила ни на шаг, тайком ночевала у него под кроватью. С самолёта Юру принесли на носилках, вот на них Прасковья Степановна и спала. Где, в какой другой стране мира могли бы представить себе что?нибудь подобное?
Прасковья Степановна ухаживала за всей палатой, помогала на раздаче в пищеблоке, и поскольку человек она безотказный – выполняла всякую дополнительную работу. Думаю, именно мама выходила Юру, которому в Магадане предрекали не больше года жизни.
Беда объединяет людей. Когда Юрий Шаповалов вернулся в Магадан, коллеги по работе сделали всё, чтобы он не чувствовал себя ненужным и вернулся в музыкальное училище. Отделение народных инструментов во главе с заведующим Сергеем Дмитренко постановило, что во время Юриного восстановления в Центре реабилитации педагоги будут отрабатывать его нагрузку, а зарплату перечислять ему на счет. Это довели до сведения управления культуры, чтобы не было лишних разговоров.
Юре нравилась идея восстановления естественным путем, а не с помощью таблеток и уколов. В Центре Дикуля это было возможно. На спортивный результат Шаповалов работал по 6?8 часов в день. Когда приезжал в санаторий им.Бурденко в Саки – четыре?пять раз в неделю ездил за семь километров к морю. Заплывал часто так далеко, что не по себе становилось. Потом снова семь километров в коляске – обратно. Ездил на рычажке, а она тяжёлая, требует больше усилий, чем комнатная.
На Всесоюзной спартакиаде инвалидов в Саках в 1989 году Юра на своей рычажке выиграл дистанцию три километра. Александр Силкин победил тогда на этой же дистанции среди спортсменов на комнатных колясках. Чемпионы познакомились за беседой о возможностях инвалидного спорта.
1990 год оказался тяжёлым. В конце июня произошла трагедия. Убили младшего из трёх братьев, любимца всей семьи Серёжу. Вскоре после этого Юре пришлось выступать на Московском Международном марафоне мира (ММММ?90), где он занял первое место среди тяжёлых негоночных колясок и получил медаль.
В конце августа участвовал в пробеге Саки – Севастополь. Впервые в Союзе инвалиды на рычажках прошли около восьмидесяти километров за один день.
В ноябре возникла идея нового пробега – супермарафона Москва – Киев – Кривой Рог. Друзья пригласили Юру Шаповалова и Игоря Пустовита на встречу с Д.И.Шпаро и А.П.Федяковым в спорткомплексе Крылатское. Дмитрий Игоревич рассказал о своих лыжных походах, о Рике Хансене, о будущем пробеге. Идея привлекала.
Девяносто первый год стал историческим для Юрия Шаповалова. Начался он зимней поездкой на Аляску по приглашению клуба Ротари. Жили в семьях. Юра попал к одинокому холостяку двадцати пяти лет: Эл Тэлбот – так его звали – закончил университет, играл в американский футбол, получил спинальную травму. Юрин рассказ об Аляске, безусловно, заслуживает внимания:
Меня просто потряс разительный контраст бытовых условий для инвалидов в нашей стране и на Аляске. Поразило, что где бы мы ни были – в ресторане ли, в магазине – везде есть пандусы, специальные туалеты, лифты. На коляске всюду можно пройти. Рядом с магазином – стоянка транспорта для инвалидов. И пусть вокруг все места хоть трижды забиты, инвалидную стоянку никто не займёт.
Аляска меня излечила от комплексов, которые были в Союзе. Запомнилось, как ехали мы с Элом на машине – двое колясочников, и когда отъезжали от магазина, я никак не мог затащить в машину свою комнатную коляску. Она тяжелая, гораздо тяжелее американской, и как я ни пыжился, ничего не получалось, Эл мне не помогал, и никто из прохожих не спешил на помощь. Черт бы их подрал, – подумал я. – У нас бы обязательно помогли. А потом Эл объяснил, что у них считают так: всё, что может, инвалид должен сделать сам. И пока он специально не попросит помощи, все будут проходить мимо, считая, что раз человек силится что?то сделать сам – значит, так надо. Значит, он борется с собой. С коляской я справился в конце концов, и когда Эл похлопал меня по плечу и сказал Уэлл!, я был очень доволен.
– Конечно, когда сравниваешь жизнь инвалидов там и здесь, становится обидно за наше государство, где всё совсем не так. Это колоссальная несправедливость, что нас вычёркивают из жизни. Клеить конверты по тысяче штук в день – это не лучший выход для социальной реабилитации инвалидов. Почему инженер должен клеить конверты?
Юрин вопрос, к сожалению, по?прежнему остаётся риторическим. Разумеется, все не должно быть так. Вот и супермарафон Москва – Кривой Рог – выражение протеста против роли, отводимой нашим обществом инвалидам. Потому Юра и принял участие в этой акции. Он считает, что один битый двух небитых стоит.
Когда речь зашла о супермарафоне, Шаповалов сказал:
– Да, критиковать наш пробег можно. Можно найти массу мелочей и к ним придраться. Можно бить себя в грудь и заявлять, что я организовал бы всё лучше. Но всё же именно Шпаро сделал то, что сделал, а не кто?то другой. Он бежал рядом и был с нами на равных. Мы получили возможность ощутить свои силы, увидеть глаза людей, обращенные к нам.
О команде Юра мог говорить часами, и о каждом – в превосходной степени. Он благодарен судьбе за встречу с такими ребятами, за работу с ними бок о бок. На вопрос, не обижало ли его прозвище Дед, Юра улыбнулся: – Скорее, стимулировало.

К своему возрасту Юрий Шаповалов относится спокойно и с доверием. Он считает, что ещё многое надо и можно сделать. Конечно, у него всё получится. Он умеет держать удар. Не зря же занимался боксом.

Назад Оглавление Далее