aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 7 | Разорванный круг

Бабушка мне говорила, что я родился недоношенным. Весил всего один килограмм и мог в любую секунду легкокрылым чистым ангелочком отправится на тот свет.
Выходили меня с огромным трудом. До сих пор не представляю, каким таким чудным образом осталась во мне жизнь.
Повезло.
Семья у бабушки была большой и без меня. Прокормить всех было трудно, не говоря о том, чтобы одеть. Когда кто-нибудь заболевал, то покупались лекарства вместо хлеба. Сразу на то и другое денег не хватало. Приходилось чем-то жертвовать. Иногда лекарством, иногда хлебом.
Выход из создавшейся ситуации оставался один-единственный – перевести меня, сироту, на государственное обеспечение. Адрес тут ясен – детский дом. Так в семь лет я стал воспитанником вильнюсского детдома.
На берегу реки стоял наш двухэтажный каменный особняк. В нем мы и жили. Нас было много – русских, литовцев, украинцев, поляков, евреев. И по большому счету до нас было мало кому дела. Душевных воспитателей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Зато в нас с младых ногтей растили классовое сознание, лепили маленьких пролетариев. Несмотря ни на что. Ибо винтиками мы были мало кому нужными, но крепкими винтиками, закаленными бедой.
В наших детских душах горел огонь самостоятельности и свободы и пылала жажда мести. Каждого из нас коснулся нож войны, который резал по живому. Мы мечтали о суворовском училище, чтобы затем стать офицерами, и если опять начнется война...
По-моему, в то время в суворовское принимали после пятого класса. Я тоже подал документы. Но по какой-то причине мои документы не прошли конкурс. На экзамены так и не вызвали. Впрочем, я не очень сильно огорчился. В мою жизнь уже вошел цирк. И в сочинениях на тему Кем я мечтаю стать? постоянно писал одно и то же: хочу работать в цирке. Кем – не важно, но обязательно в цирке. Другие ребята радовали учителей желанием вырасти в летчиков, моряков, шоферов, машинистов. А для меня не было жизни без цирка. И когда я в очередной раз убегал из детского дома, то в милицию сообщался стопроцентный адрес, по которому следует искать коренастого, ниже среднего роста, светловолосого Валентинаса Дикулиса, по прозвищу Алик. Это меня так в детском доме звали.
Да, милиция находила меня в цирке и возвращала на место. А в детдоме с провинившимися особо не церемонились. Наказывали больно и грубо: били, лишали еды, сажали под замок.
Став взрослым, понял одну простую истину: я не озлобился в детстве на людей, не стал сначала волчонком, а затем матерым волком лишь потому, что в моей жизни появилась земная благодать под названием цирк.
Ожесточиться было проще простого. Я говорил, что наше сиротское поколение росло слишком свободолюбивым, чтобы покорно сносить побои и унижения и ходить по струнке. И что поразительно: в нас жило чуть ли не врожденное чувство справедливости. Истинно мужской справедливости.
Ладно, за всех вспоминать, конечно, не буду, неправильно это. А за себя – пожалуйста.
Я никогда не был пай-мальчиком, так, чтобы правильным во всем. Все мои поступки шли от сердца. Ужасно не любил ябед и всяких подхалимчиков. Как разбирался с ними за предательство наших мальчишеских интересов, а когда и явное вранье – понятно: с помощью кулаков. Драки, ух, жгучими бывали. Но драться старались по правилам. Лежачего не били, кучей на одного не набрасывались. Хотя по разному случалось. Бывало, я в драку влезал против целой компании ребят куда меня старше. Да, знал, что могут прилично отметелить, но лез, потому что надо было кого-то защищать. Сколько помню себя в том нежном возрасте, постоянно кого-нибудь и что-нибудь отстаивал или за младших заступался.
Я, наверное, с той самой поры ненавижу любое насилие.
Вообще-то, я из тех людей, которые могут управлять собой и своими эмоциями. Но когда сталкиваюсь с безнаказанным издевательством, превращаюсь в не всегда управляемого. Что-то горячее к сердцу прильет, знакомая детдомовская злость окутает мозг, и пальцы сами собой в кулаки сжимаются.
Ну, сначала скажу плохому человеку, чтобы он или заткнулся, а еще лучше – убирался бы подобру-поздорову. Если поймет – хорошо, не поймет... Это его беда, не моя.
Только вы не подумайте, что Дикуль уж такой кровожадный, чуть что не по его правде – сразу в драку. Тут я на себя скорее наговариваю. Признаюсь, что, став взрослым и набрав свою нынешнюю силу, боюсь ударить по-настоящему кого бы то ни было. Очень зримо представляю, что с ним может произойти. Да и мне в тюрьму из-за какого-то негодяя садиться не хочется. И слава Богу, что все разбирательства пока заканчивались на моем гневном монологе. Правда, очень редко, но давал власть и рукам, когда совсем невмоготу становилось. Тогда брал гада одной рукой за шкирку, другой за задницу и отправлял полетать. Надеюсь, в общество он возвращался другим, хотя бы немножко просветленным.
Я так скажу: мужчина должен всегда оставаться мужчиной. Чтобы сей миг человеческое защитить. До милиции не всегда докричишься. Да у нее и других забот хватает, посерьезнее, нежели эта. Пускай милиция лучше преступников ловит.
Возможно, не то, что надо и принято, вслух произнесу, но я уверен, что на страже главного нашего земного закона – защиты человечности и справедливости – должен ежеминутно и ежесекундно стоять каждый. Кто как может. Тем более если ты зовешься мужчиной.
Что еще рассказать о своем детстве?
Трудно вспоминать. Перебираю в памяти обрывочные эпизоды той поры и жду, когда начнут они нанизываться, как бусинки на ниточку.
И не могу забыть, как прихожу в себя в больнице, а ног не чувствую. Они есть, и одновременно их нет. Страшно. А ведь это тоже мое детство.
Почему не вспоминается гладко то, что было до моей неподвижности, понять не трудно. Когда превратился в калеку и осознал, что со мной случилось, то все словно исчезло, все было зачеркнуто – не только будущее, но и прошлое. Детдомовская жизнь в те минуты казалась мне фантастически прекрасной. Лежа в койке, твердил себе, что готов на все, только бы прекратился кошмарный сон.
У меня была отнята жизнь еще и потому, что судьба воздвигла могильный крест на моем цирке...
Стоп. Вспомнил. Цирк моего детства требует отдельного рассказа.
Мне было лет девять-десять, когда в Вильнюс приехал цирк-шапито.
В то лето я убегал из детского дома за глотком свободы дальше городской площади. Но вот туда – регулярно. Воспитатели поняли, что никуда далеко не денусь, и на мои рейды смотрели сквозь пальцы.
А я помогал строить цирк. Скоро и рабочим надоело гонять меня со строительной площадки, они разрешали мне поднести что-либо легкое и небьющееся, посылали в магазин за продуктами.
Я стал своим для них.
Когда цирк поставили и развесили по городу афиши, тогда приехали артисты. Шумные, красочные деревянные вагончики окружили брезентовый шатер.
И у меня внутри что-то сломалось – ощутимо так застонало. Я превратился в ненормального ребенка, слегка, но явно подвинутого на цирке.
Но чтобы стать своим для артистов, мне понадобилась не одна неделя. Сначала, как водится, меня отовсюду шугали. Мало ли кто я такой – еще сопру что-нибудь.
Потом до цирковых дошло, что я скорее себе руку позволю отрубить, чем цирк обижу.
Помогал рабочим чистить манеж. Сторожу – присматривать за животными, уборщикам – подметать и мыть. Лето было теплое, и я частенько оставался на ночь в цирке. С едой проблем не возникало. Цирковые хлебосольны. Там кусок хлеба предложат, здесь вареной картошки или миску щей. Не голодал.
Зато меня хватились в детдоме. Когда и по вечерам перестал приходить, то подняли тревогу – мы же по списку существуем, не сами по себе. Сообщили в милицию, где меня искать. Милиция нашла и доставила в лучшем виде.
По головке меня, конечно же, не погладили. Прошлись по кое-чему другому.
На следующее утро я опять удрал в цирк. Вечером меня опять вернули. Милиционеры сказали, чтобы мы разбирались сами, они не собираются тратить время на дела, в которых напрочь отсутствует криминал.
Меня предупредили: если еще раз исчезну, то придется худо.
Я тоже честно предупредил, что завтра с утра убегу в цирк.
Что им было делать? Не на цепь же меня сажать.
В цирке я начал потихоньку осваивать манеж. Сначала с детьми артистов. Пока папы и мамы передавали им свое волшебное искусство, я смотрел и старался запоминать – что и как. Когда ребята оставались на арене в одиночестве, то присоединялся к ним, на практике вспоминая увиденное.
Иногда сами взрослые подсказывали мне, например, как правильно кувыркаться. Я-то, по неопытности, думал, что сделать обыкновенный гимнастический кувырок – проще пареной репы. Оказалось совсем не так. Трудно. Как и все, что делается в цирке, где работа всегда до изнеможения. Но я старался. Я очень старался.
Когда стал профессиональным артистом и много ездил по стране, то часто видел себя в мальчишках, кружащих с утра до вечера по цирковому городку. Такое бывает всегда и везде. Ребята те не детдомовские, у них есть заботливые родители, но они день-деньской в цирке, который тянет их как магнитом. В неземном притяжении манежа и кроется волшебство цирка. Я не скажу, что это как любовь с первого взгляда: увидел – и на всю жизнь. Нет, невозможность жить без цирка заполняет тебя постепенно, вытесняя другие увлечения. И сам того не замечая, ты становишься одновременно властелином и рабом манежа.
Цирк привязывает к себе не нитями и канатами, а нервами – живыми и обнаженными.
Месяца через три-четыре после первого знакомства с цирком я свою любовь к нему перенес и в стены детдома. Не мог теперь без самостоятельного циркового дела. Увиденное в том чудном мире распирало меня восторгом и жаждой деятельности. Буквально вулканическая энергия нашла выход в создании с одногодками акробатических картинок.
То были самые элементарные пирамидки, когда высшим классом считалось вскарабкаться на плечи партнера, потихоньку выпрямить ноги, чтобы встать в полный рост и не грохнуться на пол. Я страховал верхнего. Не раз видел, как это делают артисты. Уже тогда понял, что самое ответственное – это страховка. Иначе человек может неудачно упасть и сильно разбиться. А коли я затевал строительство пирамид, то за всех участвующих в них и отвечал.
И еще я учил. Понимаю, что звучит смешно, но пытался объяснить и показать ребятам увиденное и опробованное мною на настоящем цирковом манеже.
И Анечке, дочке моей, это же передалось. Иногда вижу, как она пытается выполнить какой-нибудь маленький трючочек, а он не получается. Вокруг нее – дети. Наши, цирковые – ведь они всегда вместе. И все хотят сделать то же самое. У них даже как бы спор выходит: кто скорее и правильнее исполнит. Но что наблюдаю: моя Аня, сама-то толком не научившись, вдруг начинает объяснять. Честное слово, у нее неплохо получается. Как и у меня в ее годы. Я, бывало, еще сам не мог толком что-то освоить, а уже другому начинал подсказывать и показывать. Вот так вместе и учились.
Когда стал постарше, то в процесс циркового самообучения вмешалось самолюбие. Это от характера моего идет. Не люблю проигрывать, не люблю выказывать на людях минутную слабость или начальное свое неумение. Потому, работая над чем-то новым, скрываюсь от чужих глаз и, пока не добиваюсь легкости, стабильности и артистичности, на людской суд – ни-ни. Зато после как приятно: выходишь на манеж и под всеобщий ах! демонстрируешь что-нибудь немыслимое, какой-либо супертрюк.
Именно в воздушности сценического воплощения вижу силу и тайну любого искусства. Но работа артиста ни в коем случае не должна натолкнуть зрителя на мысль, каким потом она дается. Иначе на арене – напряг трудовых будней, а не искусство.
Вот жонглирую своими шарами и штангами. Ради чего? Чтобы показать, какой я сильный и ловкий? Конечно же, нет. Мне как бальзам на душу, если людей посетит ощущение, что любому по плечу мое дело, стоит лишь немного потренироваться.
Тут я – раз – ставлю на барьер свою гирьку. В ней восемьдесят килограммов. Без обмана. Кто желает, – выходи, пробуй. Пробуют. Тяжело гирька от земли отрывается. Все видят. И публика – вот она, уже моя, она во власти искусства силы, облаченной в цирковой трюк.
Я люблю цирк без обмана, раскрывающий способности и возможности человека и в чем-то очень главном похожий на спорт. Но если рекорд в спорте – всплеск, который никогда больше может не повториться, то суперкласс цирковой работы – ежедневное воплощение рекордных, уникальных трюков, от которых дух захватывает...

Назад Оглавление Далее