aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 6. Любовь к родимым пепелищам

В нашей передней свой, особенный запах,
нигде так не пахнет. Сам не знаю чем — не то едой,
не то духами, — не разобрать, но сразу чувствуешь, что ты дома.
Джером Дэвид Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»

Июльское солнце раскочегарилось не на шутку. В этом городе по статистике более трёхсот солнечных дней в году, не хуже, чем в Сочи, да и при резко континентальном климате летняя жара в почти сорок градусов почти не ощущается, как, впрочем, и аналогичный январский мороз. Минимальная влажность, други мои, понимать надо...
Мы с Петром, моим двоюродным братом, развалились во дворе под яблоней на старом диване с продавившимся местами лежалищем, и он делился последними новостями, которые оказались куда как интересными.
— В общем, не далее, как позавчера утром нарисовались у мамки твоей два кренделя. Мутные такие ребятишки, по прикиду вроде как солидные, интеллигентные, а болтают разве что не по фене. Тобой, голуба моя, интересовались очень.
Я почему-то не слишком и удивился, а если что и вызывало некоторое даже, скажем так, уважение, то это скорость их реакции и соображалка. Действительно, куда ещё я мог податься из Москвы (а в том, что я сольюсь, едва покину порог гостеприимного изолятора, никто и не сомневался), как не к родителям? Беспроигрышный вариант, если не принимать во внимание Елену как нечаянного спасителя и покровителя? Как я понял, такая идея даже им не могла прийти в голову, что несколько обнадёживало. А документы на другое имя и тот способ, каковым я покинул столицу, и вообще сбивали преследователей с пути истинного. По моему скромному разумению, след мой должен был затеряться, по крайней мере, на некоторое время.
А вслух я сказал неопределённое:
— Разберёмся...
Пётр достал из пачки очередную папиросу, неспешно прикурил, бросив спичку в притулившуюся в стороне специально приспособленную для удовлетворения таких вот мелких человеческих слабостей банку. Во всём, что касается чистоты и порядка, мама моя была настоящим педантом и окурков в пределах её видимости категорически не потерпела бы. Но что мой отец, что братья были не чужды определённых недостатков, и им приходилось находить компромисс с мамиными требованиями по этой части. Курения же в доме она вообще не допускала.
Затянувшись, брательник поинтересовался, словно бы невзначай:
— Такими темпами они тебя рано или поздно вычислят. По билетам там, по кредиткам...
Я глубокомысленно ухмыльнулся, он изобразил предельное внимание. Я не стал его долго мурыжить, а достал из «задника» джинсов свой паспорт и сунул ему под нос. Секунду он вглядывался в мою рожу рядом с незнакомой фамилией, потом ошарашенно уставился на меня:
— Липа?
Я помотал головой, хлебнул «боржома» прямо из горлышка. Пояснил:
— Самый настоящий. Есть такая программа защиты свидетелей, в курсе?
Он кивнул понимающе.
— Вот так-то. В органах посчитали мою автокатастрофу только звеном в цепи каких-то сложных махинаций, вот и решили, что мне стоит на некоторое время скрыться под чужим именем. Просекаешь?
Я врал вдохновенно, хотя, если задуматься, по большому счёту всё примерно так и было, если не считать аферу с паспортом и то, что проводилась вся эта «защита» исключительно по частной инициативе одной изумительной женщины... К тому же другого объяснения своему нелегальному положению ни матери, ни моим родственникам из тех, кто оказался посвящён в тайну моего возвращения, я придумать не мог, как не старался за всё время моего путешествия до родного дома.
Пётр начал очередную папиросу и поинтересовался, ткнул украшение в виде ещё розового шрама под левым глазом:
— Это из той же оперы?
— Ага. Издержки общения с представителями трудовой миграции.
— То-то и видно... Наши уж давно такими глупостями не балуются, сразу стреляют. Чем, кстати, собираешься заниматься? Как я понимаю, с такими документами всё равно на работу устраиваться не стоит... Засветишься, да и в городе тебя многие знают. Может, сплавить тебя в район, к родственникам моей благоверной, например? На время, пока всё не уляжется? А то как не глянь, а матушку подставлять не стоит. Кто этих архаровцев знает, с такой прытью могут ведь и слежку за домом учинить. А рожа — не паспорт, по фотке и дурак опознает, даже с таким украшением...
Я кивнул, но устремляться в село вот так, с бухты-барахты мне тоже не улыбалось. Однако Петька был со всех сторон прав: подставлять родственников и подставляться самому мне резона не было. Надо было что-то придумать, но выход нашёлся неожиданно, причём предложила его, сама того не ведая, мама.
Выглянув во двор, она позвала:
— Архаровцы, а ну обедать! Борщ стынет. Серёжа, пообедаете — сгоняйте к Фёдору, на кордон. Он звонил, просил тебя и Петра с банькой ему подсобить.
Петька заговорщически подмигнул мне и пророкотал восторженно:
— Борщец — это здорово! Вот сейчас отобедаем и рванём к дяде Фёдору в его «Простоквашино».
А мне шепнул уже на ходу:
— А о Фёдоре я и позабыл! Это действительно выход. Ну, по крайней мере, на время.
Дядя Фёдор, действительно, мало чем отличался от своего знаменитого тёзки — обитателя мультяшного Простоквашино, имелся у него на кордоне лесничества и пёс, кудлатый сенбернар Акбар, и пара котов, и даже корова. С той поры, как овдовел, а произошло это почти десять лет назад, жил дядя Фёдор бобылём, хозяйствовал самостоятельно, как-то умудрялся справляться со всем самостоятельно. До сих пор в нашей семье оставалась табу тема о том, почему закончивший в своё время знаменитую Бауманку12 преуспевающий и, несомненно, талантливый инженер, проработавший почти двадцать лет на сверхсекретном местном машиностроительном заводе, что производил, по слухам, какие-то по самые не хочу опасные космические вооружения, вдруг уволился и отбыл в полное распоряжение местного лесничества, которое от такого пополнения просто впало в восторженный ступор. Талантливый человек талантлив во всём, что на своём примере Фёдор доказал в очередной раз. Из выделенной ему хибарки он соорудил настоящие хоромы, подлинное Берендеево царство, полюбоваться которым городские экскурсоводы приводили толпы высокопоставленных гостей.
В лесной глубинке дядькины таланты раскрылись в полной мере: он оказался прекрасным резчиком по дереву, столяром и плотником. От похвал он нехотя отмахивался, поговаривая, что инженером тоже стал не от кульмана, а проработав на том же заводе пару лет на станках, пройдя путь от ученика слесаря до мастера цеха и инструментальщика шестого разряда.
Тётя Аксинья была с ним всегда рядом, поддерживала любые начинания, служила опорой на нелёгком жизненном пути. Школьная учительница, тихая и скромная, она прожила с ним в мире и согласии всю жизнь, и, когда она ушла так же тихо, как и жила, Фёдор умудрился не спиться, не впасть в прострацию, как многие бы на его месте, а только стал более молчаливым и нелюдимым. Гостей он терпел, был вполне хлебосолен, но по каким-то неуловимым признакам те и сами понимали настроение хозяина и не засиживались подолгу. Исключение составляли лишь мои родители и Петька. Меня он тоже привечал, помогал делать разные приспособы для скорой реабилитации, когда я поднялся с каталки, возился со мной, как с собственным сыном. Тем самым, который погиб в последний афганский год, прямо накануне вывода за Речку. Фотография Сашки висела у него в кабинете и была единственным напоминанием о самом любимом им человеке. Не считая супруги, конечно.
На этот раз Фёдор решил спроворить баньку. Выписанный из Башкирии сруб уже белел в углу двора, на нашу долу выпало удовольствие заливать ленточный фундамент. Этим мы и занимались с самого утра, монотонно бросая лопатами песчано-гравийную и цемент смесь в электрическую бетономешалку, а затем заливая раствором размеченный свежей опалубкой котлован. Трудиться начали пораньше, с первым солнышком, по утренней прохладе. Накануне вечером успели только сколотить опалубку, после чего сразу рванули на Урал, смывать липкий пот и щекочущую шелуху опилок.
На сегодня у дядьки планов было громадьё, и так легко отделаться мы уже и не мечтали, делая замес за замесом, что твои стахановцы. Но всему когда-нибудь приходит конец, завершилась и наша бетонная эпопея. Ополоснувшись под летним душем прямо на огороде, мы присели в компании с дядькой за стол, накануне им сколоченный из свежеструганных досок специально для предбанника и пока стоящем под раскидистой яблоней. Фёдор, как водится, выставил литр самогона собственного производства, ядрёного, настоянного на коре дуба и цветом смахивающего на реальный коньяк, как, впрочем, и вкусом.
Петька сноровисто нашинковал немудрящую закуску, мы степенно расселись по лавкам, нагретым за день степным солнцем, и приняли на грудь по первой...
Раскалённая волна привычно катнулась по гортани и опалила пищевод, в голове что-то щелкнуло, и мир стал значительно привлекательней. Отступили на первый план заботы и треволнения, остался только этот лес, глухо шумевший вокруг, закатное небо над чёрной его кромкой, и два степенных и таких родных мужика напротив. Федор, отчего-то усмехнувшись в усы, заговорщически предложил:
— По второй?
— А закусить? — недоумённо развёл руками Петька. На что дядька глубокомысленно произнёс:
— Выпивка без закуски бывает, а закуски без выписки в природе не существует. Это просто еда. Суть: выписка первична, закусь — вторична. Итак?..
— Наливай, — махнул рукой брат, а я вдруг отчего-то подумал, что вот так, по-домашнему, по-семейному и не сидел уже, наверное, лет десять, а то и более... Махнули по второй, дядька придвинул нам тонко нарезанный окорок домашнего копчения, солёные грибочки, свежеиспечённый хлеб. Мы, урча, как голодные тигры, набросили на яства, словно, как говаривала моя бабка — тот ещё философ! — приехали из голодной губернии. Фёдор тем временем опрокинул ещё рюмку, затянулся трубкой, поглаживая шкиперскую бородку в промежутках между затяжками.
— Надолго к матери? — неожиданно спросил он. Это было несколько невпопад моим умиротворённым размышления, поэтому я помедлил с ответом, тщательно подбирая слова. Петька наминал окорок, как ни в чём не бывало, словно не был осведомлён о моей пикантной ситуации.
— Можешь не отвечать, — пожал дядька плечами, видя, что я мнусь. — Дело твоё. Только видел я накануне твой документ, как понимаю — подлинный. Не хочешь поделиться, что ты с этим собираешься дальше делать? Вечно бегать?
Я, по его примеру, не дожидаясь Петра, налил себе полную рюмку и выпил. Закусил грибочком, вздохнул:
— Это уж, дядя Федя, как масть ляжет. Мне пока остаётся только ждать.
— Ждать и догонять — две самые поганые в жизни вещи, — согласился он, а брат только кивнул, не отрываясь от поглощения пищи. — Но, смотрю я, не в этом твоя проблема... Нет, не в твоём шраме дело, и невооружённым взглядом видно, что мечешься ты, от одного берега отплыл, а другой ещё, похоже, не выбрал. Насчёт того, что надо подождать, что, мол всё это временно, запомни: нет ничего более долговечного, чем временные постройки. Люди, эвон, в бараки на год-другой в ожидании квартир селились, а иные так в них и жизнь свою прожили. Ты в своём «бараке» надолго задерживаться собираешься?
И тут мне в голову вдруг пришла шальная мысль: а ведь он прав, прав, как даже сам не представляет. Мне вдруг вспомнилось, как в бытие своё в Мухином пристанище, по прошествии уже почти месяца, я вдруг как-то поймал себя на мысли, что не думаю о том, как изменить свою жизнь, её уклад, а размышляю, как ещё обустроить наше жилище, какие обои, может быть, поклеить, как заделать вечно капающую водопроводную трубу... А не о том, как разобраться в ситуации, найти виновных, наказать преступников, может быть — вернуть Светку.
Я не смирился с положением полу-бомжа, я слился с этим образом, как артист сливается со своим персонажем. Но только бездарный артист от талантливого как раз тем и отличается, что не может выйти из образа вне сцены, живёт в нём и дальше. Спина покрылась липким потом... Действительно, разнежившись на домашних харчах, я стал забывать о том, что произошло со мной каких-нибудь пять-шесть дней назад: убийство Мухи, тюрьма или её дышащий в ухо призрак, поспешное бегство из Москвы, неизвестные визитёры уже здесь, в далёком уральском городке.
— Послушай меня, племянник, — дядька отечески потрепал меня по плечу. — Здесь, конечно, никто тебя в обиду не даст, Но для того, чтобы мы были абсолютно открыты с тобой, ответь мне на один вопрос: много ли за тобой вины? Только не спеши отвечать, подумай, всё взвесь. Ты же здесь среди своих, не на допросе, чай. И незачем лгать самому себе, ведь так?
Петка оторвался, наконец, от окорока и тоже внимательно глядел на меня. Я молча кивнул. Фёдор усмехнулся в бороду.
— Не хочешь говорить?
Я вздохнул.
— Да не знаю я, в чём моя вина. С одной стороны, самые близкие мне люди как лоха развели на бабки. С другой, не стоили деньги тех смертей, которые за этим последовали. Трое невинных людей...
— Ну, судя по тому, что мне рассказал с твоих же слов Пётр, та женщина, нотариус, да и Вован не были такими уж ангелами...
— Они были виноваты всего лишь передо мной, но я не хотел им такого наказания! А Муха вообще был не при делах... В полиции тоже
главной версией был грабёж, но Елена мне рассказала, что все деньги Мухи нашлись в тайнике его жилища. Следовательно, целью убийц был я: меня надо было засадить в кутузку, чтобы там со мной расправиться.
Петька недоверчиво покачал головой.
— Не клеится что-то. Слишком сложная комбинация. Трахнули бы на улице трубой по башке, и прости-прощай. А здесь целая полицейская операция!
Я согласно кивнул.
— Вот именно. Для чего-то я был нужен им именно в тюрьме. Зачем? Теперь уже поздно интересоваться, да и не у кого.
— Это всё лирика, — подвёл итог Фёдор. — Дальше то что?
А этот вопрос у меня уже был готовый ответ, выстраданный в процессе перемещения по просторам России.
— Завербуюсь на годик на Север. Как-то забылось, что у меня армейская специальность «механик-водитель». Пошоферю некоторое время, пока всё здесь не утихнет, потом восстановлю паспорт, разберусь с финансами. Вернусь в Москву.
— И чем займёшься? Снова в архитектуру подашься?
Я рассмеялся:
— Ну уж нет! Этот бизнес мне заказан. Это как закрытый клуб, в который попадаешь лишь один раз. Второй попытки не дают. Нет, возможно, и есть варианты, но мне не известны прецеденты. Подыщу что-нибудь в смежных сферах: строительстве там или в дорожном бизнесе. Не зря же Ляпа меня окрестил Прорабом!
Дядя Фёдор кивнул, а потом глухо произнёс:
— Тебе не в делах надо разобраться, а в себе самом. И здесь никакая полиция в купе со следственным комитетом тебе не помощники. Не торопись уезжать отсюда. Поброди по городу, посиди в его парках, выйди на новую набережную... Проникнись запахом, духом Родины... Не важно, что родился и вырос, да и жил в последнее время ты в Москве. Здесь твои корни, здесь родились твои папа и мама, познакомились, полюбили друг друга. В этом городе ты поборол свой недуг... Попроси его, и он снова поможет, наставит на путь истинный... А заодно, между прочим, баньку мне справить поможешь, — неожиданно совсем другим, по-молодому озорным голосом закончил он. Мы с Петром расхохотались! Мне было хорошо! Я действительно был дома.
Три дня мы пахали от зари до последнего лучика солнца, после чего отправлялись на Урал смывать дневную грязь и пот, потов все усаживались за стол, и начиналась, по выражению Петра, «суровая мужская трапеза». Мышцы постепенно пришли в тонус, после дворницкой закалки и самоистязаний на Борисовских прудах теперешняя физическая нагрузка переносилась не в пример легче, чем если бы я угодил к дядьке на подобное мероприятие годик назад. Никакие фитнес-центры не дадут такого драйва, какой вселяет настоящий чисто мужской труд! Не зря кто-то сказал, что труд сделал из обезьяны человека, но, добавил при том, «...не для того, чтобы человек превратился в лошадь!»
Дядька умел гармонично сочетать труд каторжанина с отдыхом патриция, поэтому я всё то время, что мы занимались этим деревенским зодчеством, находился в состоянии перманентной эйфории. Петька тоже, у него дополнительным катализатором подобного состояния было отсутствие в пределах прямой видимости его супруги, Ольги, дамы во многих смыслах приятной, но паталогически не терпящей таких вот мужских посиделок. Но к дяде Фёдору она была преисполнена чувством какого-то почти мистического обожания, поэтому Пётр ощущал себя в состоянии полной свободы, ведомом, разве что, русским эмигрантам третьей волны...
Фундамент мы закончили, вылив в котлован невесть сколько кубов самолично произведённого бетона и замуровав в нём тонны арматуры. На очереди была установка собственно сруба, когда дядьке кто-то позвонил, и он, оставив на нас кудлатого Акбара и кордонное хозяйство срочно убыл, как он выразился, «на часок-другой», предварительно показав нам, в каком холодильнике и погребе находятся те или иные продукты, и как пользоваться устройством автополива огорода. Мы с Петром переглянулись и достали из Фёдорова загашника очередную бутыль «коньяка»...
Дядькина «Нива» влетела на двор ближе к вечеру следующего дня. Осев точно по середине гостевой площадки, машина замерла, как вкопанная, вся в клубах розовой в свете закатного солнца дорожной пыли. Дверцы распахнулись, из одной разлаписто вывалился Фёдор, с другой стороны из машины вышла мама. У меня погано засосало под ложечкой, и я кинулся к ней:
— Мамуля, всё в порядке? Ты чего приехала?
— Соскучилась, — мягко улыбнулась она, обнимая меня. — Не успел приехать в кои веки раз, как сразу укатил по новой.
Фёдор на правах старшего брата, сурово зыркнул на неё, мама закивала, подхватила меня под руку, повела к дому:
— Тут вот какое дело, Серёжа... Давеча опять приезжали до тебя ходоки из Москвы. Да, так и представились, следователями какого-то комитета по городу Москве. Спрашивали, когда я тебя последний раз видела. Так я им неправду сказала, дескать, не было тебя, охальника, дома уже несколько лет.
Я невесело хмыкнул:
— Нет на тебе греха: это почти что чистая правда...
Мама улыбнулась:
— Вот и я так же подумала. Но как только они отъехали, связалась с Фёдором, он и приехал за мной. Мы решили не ехать немедленно, Фёдор говорит, что они могут за домом следить. Поэтому сегодня отправились как бы в Покровку, к куме, а там уж окольными путями да лесными тропками брат сюда и вывернул.
— Слушай сюда, юноша, — перебил её Фёдор тоном, не терпящим возражений. — Сегодня ещё перекантуешься у меня, куда ж на ночь глядя двигаться. А раненько поутру я отправлю тебя к отцу Валерию, помнишь такого?
Ещё б я его не помнил! Хотелось заорать от восторга! Но я только кивнул, чтобы не перебивать старшего.
— Поедем машиной до Каргалы, там посажу на поезд. Выйдешь в Новосергиевке, оттуда машину возьмешь до Покровки. Деньги есть?
— Найдётся, — снова кивнул я.
— Вот и отлично. С отцом Валерием я созванивался, он ждёт тебя. Будешь у него столько, сколько он скажет. Никаких экспромтов, шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, как говорится. Я пока здесь по своим каналам ситуацию проясню, мать поживёт у меня, воздухом подышит. Тётка в городе на хозяйстве и сама справится. А мне спокойнее. Петька, я тебя у твоей Ольги ещё на неделю вытребовал, так что домой не собирайся. А для начала завтра нашего охламона проводишь прямо до ворот обители и лично сдашь на руки святому отцу. Понял!
— Так точно, товарищ генерал! — лихо отдал честь братишка, но Фёдор добродушно осадил его:
— К пустой голове не прикладывают. Давай-ка, распорядись насчёт ужина, а то вы, смотрю, уже разговелись, а мы с дороги оголодали с матерью. Кстати, Акбара сегодня покормили?
Мы переглянулись и опрометью бросились на хоздвор...
Уже за полночь, валяясь в гамаке, растянутом между двух разлапистых яблонь, я смотрел на далёкие и огромные, словно капли дождя на лобовом стекле, звёзды и думал о том, удалась ли Елене её затея, или
эти визитёры — следствие полной неудачи нашего предприятия? И каково ей, подставившейся из-за меня, осмелившейся пойти наперекор системе ради того, чтобы восстановить справедливость и найти настоящих убийц всех этих людей? Про себя я решил позвонить ей по заветному номеру сразу же, как только хоть немного устроюсь и смогу по-настоящему перевести дух, А пока же мне предстоял очередной этап забега на очень длинную дистанцию. И финиша этого исполинского марафона пока что не предвиделось.

___________

12 Бауманка — Московский государственный технический университет имени Николая Эрнестовича Баумана (также известен как Бауманка, Бауманский Университет, МВТУ Бауманское Училище) — первый и один из крупнейших технических университетов в России, один из ведущих технических вузов Европы.

Назад Оглавление Далее