Библиотека

Глава 7. Девять жизней

Я долго изучал философов и долго изучал кошек.
Кошки бесконечно мудрее.
Ипполит Тэн

— Я всё понимаю, но ничего поделать не могу, — на просто таки лоснящемся довольством лике стража ворот, в просторечии — охранника, расплывалась широкая, как пропасть между нами, улыбка.
Он запер наглухо широченным своим тазом проход в родное офисное здание, куда я, по своей наивности, неимоверно разросшейся на клинических хлебах, попытался проникнуть без пропуска, который пропал в той злополучной аварии вместе с телефоном и ещё парой неказистых мелочей.
В Мытищи я отправился сразу же, как только вернулся в Москву. Нет, если быть совсем уж точным, я сначала заехал на Кутузовский, но дома никого не оказалось, потом я всячески старался прозвонить-ся этой «сладкой парочке», Светлане и Борьке, но, к моему великому изумлению, оба они были «временно недоступны», как и всё предыдущее время. Потом я ещё успел поцеловать замок в своей собственной квартире в Мытищах, поскольку мой ключ в замок влезать категорически не желал. И к гадалке не ходи: кто-то поменял замок, пока я валялся в окрестностях Тамбова. Если мои, то молодцы, мало ли кто слепок с ключа сделать мог за это время! Брать то в моей холостяцкой берлоге практически нечего, но тот, кто полезет, об этом осведомлён, конечно, не будет. В общем, оставался последний объект в череде запланированных, мой собственный офис, в котором я и собирался отыскать разгадки всех ребусов, одолевших меня в последнее время.
И сюда-то как раз меня и не пускали! И кто? Охрана, которой моя компания ежемесячно отстёгивает кругленькую сумму, как выяснилось, за защиту от себя же, любимых!
Я отошёл в сторонку и присел на скамейку в соседнем сквере. Что-то мне подсказывало, что действовать надо предельно аккуратно, а не как в тех американских фильмах ужасов, когда насмерть перепуганная героиня тащится ночью, с трепещущей свечой в руках, сквозь грозу и ветер, в одном исподнем, чтобы выяснить, что же, собственно, её так напугало? Эта, затеянная Борисом, авантюра с Игрой не могла каким-либо образом не отразиться на отношении ко мне окружающих. Ведь пропал же я куда-то на неопределённое время, а я, всё-таки, не курьер в фирме, не менеджер среднего звена и даже не главбух — я генеральный директор, без которого всё это коловращение бизнеса просто совершаться не может. Или может? Голова потихоньку начинала заболевать, то ли от недавнего сотрясения, то ли от обилия московских впечатлений.
Взять и вот просто так позвонить на ресепшн Оленьке, поинтересоваться, как дела, а заодно и прозондировать обстановку: кто, где и с кем? Как ни крути, получалось, что это беспроигрышный вариант, поскольку на память я знал только один-друтой десяток номеров, и тех, кого реально помнил, я уже или обзвонил, или, честно говоря, видеть не желал ни под каким соусом.
Набрав номер своего секретаря, я после пары-тройки гудков услышал совершенно незнакомый мне голос:
— Компания «Гелиополис», Анна, к вашим услугам...
Приятного тембра голос, такой грудной, вызывающий доверие... Но отчего-то не Ольга, что окончательно насторожило меня. Оленьку свою я вне контекста фирмы просто не представлял. Как и компанию без неё. Она и наша компания были как Партия и Ленин, близнецы и братья... Зита и Гита... Рам и Шиам... На этом я исчерпал свои познания в индийском кино, а, заодно, и в марксистско-ленинской философии. Поэтому стал искать в памяти телефон ещё кого-нибудь, кто смог бы мне объяснить, что происходит в этом невеликом подмосковном городке?
Почему-то совершенно неожиданно в моей голове возник номер нашего многострадального главного экономиста, вечно увольняемого, но всенепременно воскрешающегося, аки Феникс из пепла, Якова Израилевича Каца. Кац, положа руку на моё большое и доброе сердце, мне всегда немного не нравился. Был он излишне прямолинеен, что ли, всегда пёр напролом, что у меня как-то не сочеталось с образом классического еврея-карьериста: школа плюс музыкалка, техникум механизации учёта, финансово-экономический институт, извечные нарукавники на локтях и потемневшие от времени счёты под мышкой. Естественно — никакой армии ввиду семейного пацифизма, полного пакета наследственных заболеваний и белого билета, как апофеоза армейской стези.
Отнюдь нет! Наш Яков Израилевич, что вполне естественно, коли уж он достиг своего теперешнего положения, счастливое детство вкупе с музыкально-скрипичным образованием получил сполна, не уклонился он и от финансового техникума, а вот потом выкинул такой фортель, что всё его немалое семейство неделю отпаивалось корвалолом в городских аптеках: «их Яша» отправился служить в армию, и
не куда-нибудь, а морпехом на Дальний Восток. Героически отдав Родине три года, он вернулся в лоно семейных традиций, поступив таки на экономический факультет МГУ, который и закончил с отличием. К моменту пересечения с моей фирмой он имел уже пару магистерских дипломов и звание кандидата экономических наук.
И, тем не менее, именно эта вот его прямолинейность, привычка резать правду-матку в глаза всем подряд меня вначале напрягала, но постепенно я разглядел в нём не просто великолепного работника, а, практически, единомышленника, способного иногда в единственном числе правильно оценить те или иные мои черновые наработки и разглядеть в них будущий бриллиант. Единственное, в чём он не шёл ни на какие компромиссы, было экономическое решение тех или иных проектов. Его выкладки были угнетающе безупречны, и если встречались среди наших заказчиков, да и чего греха таить — собственных работников люди, готовые ради того или иного подряда «прилизать» циферки, причесать бюджетик, то все они становились исключительно кровными врагами Якова Израилевича. Он бился с ними беспощадно за каждую цифру, каждую запятую, напоминая, что из-за таких вот «мелочей» в мире периодически рушатся даже вековые циклопические сооружения, не говоря уже о банальных девятиэтажках, «склёпанных из отечественных панелей».
И вот сегодня мне отчего-то показалось, что именно Яков Кац с его неизменной убийственной любовью к деталям станет моим спасательным кругом или, на крайний случай, самым достоверным источником информации.
Сосредоточившись, я набрал его номер, вспомнить который мне стоило определённых усилий. На том конце долго не отвечали, но я проявил не свойственное мне в таких делах упорство (обычно ограничиваюсь тремя-четырьмя гудками), и был вознаграждён брюзжащим:
— Кому там неймётся? Таки уже не берут трубку — значит, не хотят вам говорить...
Мерзавец Кац мог изъясниться на великорусском языке практически как профессор славянской филологии, но когда его раздражали, он переходил на непередаваемый одесский «суржик», убивая этим своих оппонентов наповал. Но не меня, особенно в моей теперешней ситуации.
— Яков Израилевич, это такой Котов на проводе, если ещё не запамятовали мой голос. Вам удобно говорить?
— Серёжа? — в голосе Каца бандитской фиксой ослепительно сверкнула неподдельная радость, что меня, напротив, напугало. — Не верю своим ушам! Вы живы и... здоровы, надеюсь?
Я окончательно разволновался, а это мне уже категорически противопоказано, как завещал незабвенный тамбовский Степаныч. Я вдохнул-выдохнул и ответил вполне в духе Молдаванки:
— Не дождётесь...
— Ну, слава Яхве, что вы объявились! Вы, кстати, непременно в Москве?
Я выдержал паузу, и Кац понимающе продолжил самостоятельно:
— Вам нужна помощь, Серёжа, или мне уже пора пойти в эротический круиз на три буквы?
— Всё-таки первое, — хмыкнул я.
— Когда и где? В смысле, пересекутся наши до поры непредсказуемые маршруты...
Я посмотрел на часы: время обеденного перерыва не за горами.
— Яков Израилевич, как у вас со временем?
— Для вас — да Боже ж мой! Я вся твоя, как говорила одна знакомая, выуживая из моего кармана последнюю заначку!
— Тогда жду вас через пятнадцать минут напротив офиса, у входа в кафе. Вы при машине?
— Мой дорогой Сергей Николаевич, если я уже таки на работе, значит я и при машине, поскольку добираться до этих клятых Мытищ общественным транспортом может только конченный мазохист.
Или я, вдруг подумалось... Давно ли сам так же рассуждал? Но бросил только короткое «жду» и отключился.
— Яков, что творится вокруг? — я блаженно откинулся на спинку сиденья и вытянул усталые с непривычки ноги. Кац непринуждённо вёл машину в сторону центра Москвы, ловко лавируя в потоке. На мой вопрос он философски пожал плечами и раздумчиво ответил:
— Как я вас понимаю, мы говорим не о политике Израиля в отношении палестинской автономии... Что же касается нашей компании, то после всего, от вас же услышанного, могу только резюмировать на основании собственного житейского опыта: вас красиво и очень дорого развели! Я им мысленно аплодирую!
Мне аплодировать не хотелось вовсе, рассказывая свою историю Якову, я словно бы пересмотрел всё со стороны, с самых разных ракурсов. Но, если следовать логике моего экономиста, то получалось, что в этой Игре были замешаны все: и Борис, и Светка, и ещё пара-тройка моих ближайших соратников, так скажем... В общем, целый заговор зрел у меня под носом, а я, погрязнув в собственных сопливых рефлексиях, дал себя поиметь самым тривиальным образом, зато по полной программе!
Из слов Якова выходило, что компанию мою благополучно продали какому-то залётному олигарху вместе со всем содержимым, то есть — коллективом. Сделка, по скромным оценкам Каца, тянула на пару десятков миллионов американских «рублей», учитывая всё-таки выигранный около месяца назад нами тот самый тендер! Плюс я ещё расстарался, и собственными руками укрепил профессиональную базу крутыми спецами из «Эклектики» за свои же, заметьте, денежки...
В активе мы имеем нового собственника, который меня и знать не знает, и обо мне ведать не ведает, поскольку, как выяснилось, компанию продавала Светлана вовсе не по доверенности, выданной от моего имени, а в одном лице, как полноправный собственник. Следовательно, я каким-то неведомым образом умудрился переделать фирму на неё, будучи в полном беспамятстве. Каким образом это обтяпали, ума не приложу, но у меня из головы не выходили эти четыре дня, проведённые невесть где и как. Павел Степанович Богом клялся, когда мы разбирали с ним эту тему, что осматривал меня в приёмном покое, да и потом очень тщательно и никаких следов инъекций на моих руках-ногах, а также остальных членах тела не обнаружил. Но сейчас, как правильно заметил Кац, существует множество безиньекционных вариантов.
Но это не снимает вопроса, почему Светка ввязалась в эту афёру? И если действительно впряглась, то когда? И был ли действительно Борис инициатором всего этого кидалова? По всему выходило, что от проведённой махинации именно ему прямая выгода в первую очередь, поскольку Светлана и так собственник, в особенно деньгах не нуждалась, мы были на плаву и даже вполне прибыльны. А вот Полянский, зараза такая, всегда как бы на вторых ролях, вечно ему денег не хватало, кидался в рисковые предприятия. Он вполне мог выступить с подобной инициативой, на которую моя обиженная жёнушка и попалась.
Всё это я изложил Кацу единым махом, он слушал, не перебивая, но по всему было видно, что его просто таки распирает ещё какая-то новость. Судя по предыдущим, не менее скверная. Когда я окончательно сдулся и примолк, насладившись собственным монологом, Яков, не отрывая глаз от дороги, вроде бы специально ко мне не обращаясь, бросил:
— Серёжа (простите, что я так к вам обращаюсь, всё-таки вы гораздо моложе), не хотелось бы вас расстраивать, но Светлана Александровна, скорее всего, и есть главный организатор этого предприятия. Поскольку сразу после продажи фирмы она распродала свои собственные активы: вашу, милейший, мытищинскую квартирку, машины и вышла замуж за вашего незабвенного Бориса. Отправились голубки отдыхать в проклятую буржуйскую Ниццу... Или в Канны, кто ж их, богатых, разберёт? Ещё несколько опричников, вам прекрасно известных, также покинули наш сплочённый коллектив. Видимо, поэтому и не отвечают на ваши настойчивые звонки. Вы остались в одиночестве, Серёжа. Пора с этим смириться и думать, что делать дальше. Как у вас с деньгами?
Вопрос в определённое время был бы риторическим, но не сегодня. Конечно, только в современных сериалах коварная изменница-жена (муж) блокирует счета бывшего супруга, крадёт его карточки и так далее. Чушь, поскольку ни один более-менее грамотный бизнесмен не станет «держать все яйца в одной корзине». Вот и у меня было несколько счетов в разных банках, распоряжаться которыми мог исключительно я. Была и наличность в ячейках, но вся проблема состояла в том, что, покупая «Эклектику» у Луизы я малость «погусарил» и почти обескровил все свои заначки. Нет, голод в ближайшие лет сто мне не грозил, но подниматься с карачек в бизнесе с такой суммой — задача неразрешимая, поэтому начинать придётся, как разведчику, с легализации.
— Рома, — неожиданно произнёс Яков Израилевич, заруливая на парковку около небольшого кафе в глубине сквера. Чуть в стороне сквозь кроны тополей рвался в небо обелиск «Покорителям космоса», за ним проглядывали силуэты павильонов ВДНХ.
— Что — Рома? — не понял я, выбираясь из машины. Кац закрыл дверцы и направился в сторону летней веранды, которая уже открылась в преддверие майских праздников. По дороге он начал объяснять мне с таким видом, словно разговаривал с умственно отсталым ребёнком:
— Рома Скворцов, ваш персональный водитель. Живёт он один в собственной квартире, двухкомнатной, кстати. Девочками не интересуется, поскольку уже давно и безнадёжно влюблён в вашу милую Оленьку. Мне почему-то кажется, что он не окажет вам в приюте, ну, хотя бы на несколько дней, а то и недель. Подумайте, Серёжа, это вариант. И вообще, давайте сначала покушаем, а потом я отвезу вас в контору, где наш Ромчик наверняка появится после обеда.
Я был вынужден согласиться, хотя уже в который раз мне предлагалось жить по чужой указке. Пока ни к чему хорошему это не привело. Что дальше будет — покажет время.

* * *

— Вы пока устраивайтесь здесь, — Роман кивнул в сторону видавшего виды старинного дивана с высокой спинкой, украшенной полочкой, на которой явно некоторое время назад, достаточно значительное, гостевали фарфоровые слоники. Не менее заслуженные кожаные же валики пошли сеткой мелких трещин от времени, но ещё вполне сохраняли формы и выглядели настоящим символом теперь уже легендарной сталинской эпохи.
— Это бабушкино наследство, — смущённо пояснил мой бывший персональный воитель. — Мы с родителями жили а Бирюлёво, а здесь я гостил на каникулах и по выходным. Чай будете?
— Буду, — сказал я подошёл к окну. За плачущим традиционным московским дождиком стеклом тихо шумел высоченными ясенями старый московский дворик. Рома жил в чудом сохранившейся «хрущёвке» на улице Куусинена, в двух шагах от метро «Беговая». Квартира на первом этаже ещё хранила дух той, давно ушедшей эпохи, когда пили водку за три рубля и закусывали килькой по семь копеек килограмм, квас был желанней виски, а джинсы носили исключительно отдельные «политически безграмотные» личности.
Приютить меня Роман сразу же согласился, я дождался конца его рабочего дня, мы заскочили в один из «шаговодоступных» универсамов, прикупили продуктов, причём я постарался не вводить моего благодетеля в излишние расходы, и всё финансовое бремя взял на себя. На ужин мы сварганили грандиозную яичницу с колбасой, и, уплетая её за обе щёки, я вдруг подумал, как соскучился по ней за всеми этими эстрагонами и ростбифами.
После обильного чая и скорого мытья посуды Роман пристроился у окошка покурить, а я принял горизонтальное положение на выделенном мне антиквариате и уставился в потолок.
— Вы с ними разберётесь? — неожиданно спросил Роман. От неожиданности самого вопроса я глупо ответил вопросом на вопрос:
— С кем «ними»?
Отрок смутился, но взгляда не отвёл:
— С теми, кто подставил вас и всех нас, в конечном счёте? Вы думаете, мы ничего не видели? Как Светлана Александровна на всех своё нестроение показывала, как Борис Львович выживал толковых ребят, а на их место своих бездарей пристраивал, Так могут себя вести только те, кому наплевать на дело, на работников, и кто готовится слить всех и вся!
Вот тебе и «офисный планктон»! Знали они, видишь ли! А молчали чего?
Что-то примерно в этом роде я и высказал своему бывшему водителю, а теперь — ухмылка судьбы! — моему арендодателю. Роман всё внимательно выслушал, только махнул рукой...
— Ладно, проехали, Сергей Николаевич. Понятно, что со стороны виднее, только иногда вблизи лампы всего темнее, так моя бабушка когда-то говорила. Позиция ваша понятна. Дальше что предпринимать собираетесь?
Философ, блин! Хотел бы я сам знать, с чего начинать. Когда тащился из Тамбова в столицу, всё вроде бы было предельно ясно: войду я к милой в терем и брошусь в ноги к ней! А вышло, что ни милой тебе, ни терема, ни повозки самобеглой. А вслух, дабы не грузить молодого человека своими проблемами, спросил:
— А Ольгу-то куда подевали? Вроде бы самое безобидное создание во всём «Гелиополисе»...
— А её первой Светлана уволила, — он так и сказал «Светлана», без орденов и регалий. — Она её терпеть не могла, всё к вам ревновала, она вообще всех к вам ревновала, не одну талантливую девчонку взашей из фирмы вытолкала. Вам-то некогда самому за кадровой политикой следить. Когда слухи об аварии до нас докатились, сразу же головы полетели. Даже вслух было сказано, что всё, «эпоха Кота» закатилась, простите за каламбур, пора очистить ряды, так сказать, тем более, что из «Эклектики» влилась «свежая кровь».
«Эпоха Кота», так это, оказывается, называлось. Значит, заранее предполагалось, что будет смена «эпох», полностью в традиции исторического материализма, столь любимого незабвенным моим тестем. Ах, вы, гниды казематные, смотались в волшебное Забугорье, испугались моей мести или чего там ещё... Да нужны вы мне, продажные шкуры... Я и не такое переживал, выкарабкаюсь опять. Я повернулся к Роману:
— Что делать, говоришь? А ничего особенного: для начала просто жить. Да, «эпоха Кота», скорее всего, закончилась. В этом, отдельно взятом предприятии. Но Кот тем и отличается от других земных существ, что ему судьбой отпущено девять жизней. Видимо, с одной своей жизнью мне придётся распрощаться. Пора отбросить ненужные хвосты, как змея сбрасывает шкуру. Жизнь закончилась — да здравствует новая Жизнь! Учтём ошибки, разберёмся с друзьями, подобьём бабки, так сказать. Всё только начинается! А для начала не станем искать лёгких путей. Завтра я тебя покину, Рома, и не возражай. Дело не в том, что я боюсь тебя стеснить, просто для того, чтобы с чем-то по-настоящему разобраться, надо отойти в сторонку и окинуть все внимательным взглядом. Твой совет, дружище, кстати сказать. Вот ему и последуем.

* * *

Я вышел из дома рано, первый майский денёк ещё только разгорался, мокрые после ночного дождя машины понуро толпились вдоль газонов, зачастую вползая на них в поисках вожделенного ночлега. Город ещё только просыпался, истома выходного дня прямо таки разливалась вокруг вязкой патокой.
Я вышел из двора и направился в сторону метро. Подле спуска в подземку дремали у обочины несколько жёлтых такси. Из одной из машин негромко донеслись слова неведомой песни, неожиданно резонансом отдавшиеся в моей груди:
Но однажды судьба начинает шутить, насмехаться, И друзья обойдут, и никто не поможет подняться.
Я даже остановился, настолько это было созвучно моему теперешнему положению. В какое-то мгновение захотелось вернуться обратно, в уютную Ромкину квартиру, но я подавил в себе мимолётный порыв, запахнул куртку и легко сбежал вниз, прямо в объятия метрополитена...
Я отнюдь не бравировал перед мальчишкой: действительно, во мне что-то сломалось, отвалилась какая-то часть меня, моей такой привычной и размеренной жизни. Ушли куда-то за горизонт те проблемы и желания, что волновали ещё пару месяцев назад, почти стёрлись разом из памяти лица тех, кто называл себя моими друзьями, а на поверку оказался мелочным прихлебателем без чести и принципов. Мне было больно и легко одновременно, как у человека, который долго мучился тяжёлым выбором, и вдруг нашёл для себя третий, совершенно отличный от предлагаемых ранее вариантов, и потому наиболее притягательный. Возможно, не идеальный, но на сегодня единственно верный.
Что ж, Кот, ты потратил первую из своих жизней. Впереди, если верить легенде, у тебя их ещё восемь... И прожить их надо так, если верить классику, «...чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые жизни». Я не обещаю, что именно так всё и получится, но, уж поверьте мне, я буду очень стараться.

Финал первой жизни