aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Ну как на свете без любви прожить?

Травма или болезнь, усаживающая человека в коляску, лишает его не только подвижности. Зачастую она лишает его чувства, которое я бы назвала уверенностью пола. "А мужчина ли я?" — задает себе вопрос спинальник, узнав от врачей, что он больше никогда не сможет иметь детей. И вообще — испытывать восторг физической любви. Женщинам, наверное, несколько проще. И все равно это страдание ("меня никто не полюбит, потому что калека") способно отравить жизнь. И отравило — в буквальном смысле, и продолжает отравлять — не одному поколению девчонок-инвалидов.

Так вот, ответственно и категорически заявляю: все это неправда! Любят (и еще как!) всяких. И безруких, и безногих, и способных рожать, и нет.

И любят — все.

Одна из приятельниц как-то позабавила меня полуприличной шуткой. "Я все думаю, — рассуждала она, — почему это, когда речь идет о женитьбе, предлагают "руку и сердце"? Ведь речь идет, в сущности, совсем о других частях тела".

Пообщавшись с инвалидами, я, наверное, нашлась бы, как ответить на эту шутку.

Именно руку и сердце.

Володя Механошин рассказывал историю женитьбы своего ленинградского друга-спинальника на совершенно здоровой девушке.

— Я ее спрашиваю: "Ну почему ты его-то выбрала? Ведь у тебя вон сколько здоровых кавалеров?" А она отвечает: "С ними — все вранье. Только здесь я поняла, что такое настоящее чувство". "А как же секс? — говорю. — Это ж тоже важно. Душа душой, а тело телом". "Он — говорит, — умеет сделать так, чтобы мне было хорошо". — "Понятно, — говорю, — но сам-то при этом разрядки не получает!" А она смеется: "Ну и что? А переживать вместе с любимым человеком его "разрядку" — это что, мало? В Древнем Китае, между прочим, мужчин специально учили совершать половые акты, воздерживаясь от семяизвержения. Считалось, что таким образом они накапливают божественную силу..."

У нас здесь, конечно, не Китай, но у каждого из моих собеседников нашлась история, подтверждающая тезис: подлинная, серьезная и отнюдь не только платоническая любовь между инвалидом и здоровым — вещь вполне реальная.

Да я и сама вспомнила одну такую историю, о которой писала года полтора назад.

Анна Митрошина

Талисман на счастье

"Звезда", 24 января 1997 года

Ходит Анна Григорьевна так: надевает на правую руку маленькую детскую калош-ку и, опираясь на нее, переступает ногой. Левой руки, как и левой ноги, у нее нет. С рождения.

Впервые увидев из окна своей квартиры, как пробирается она по досочкам, брошенным через дворовую грязь, я ужаснулась. Теперь, встречаясь с ней, все чаще... завидую. Ну, может, это чересчур сильно сказано. Скорее, не то чтобы завидую, а невольно начинаю сравнивать.

У меня на месте все руки-ноги. Есть вроде и голова на плечах. И даже, можно сказать, довольно симпатичная.

У нее — инвалидность I группы.

У меня: в прошлом — развод, после — долгоиграющий роман, закончившийся ничем, сегодня — банальное женское одиночество.

У нее: красавец сын, дом — полная чаша, видный муж.

Вопрос: кто из нас счастливее? Одна моя знакомая в таких случаях говорит:

"Бог всем дает поровну. Кому — талант, кому — красоту, кому — удачу, кому — богатство".

Анну Григорьевну Митрошину, похоже. Бог наградил необычайной силой духа.

Она выросла в семье, где было восемнадцать детей. Родилась перед самой войной. Врачи потом гадали: то ли голодное лихолетье сказалось, то ли изнурительный крестьянский труд матери-колхозницы...

Уходя на фронт, отец наказывал:

— Аннушку берегите. Если она выживет — значит, и я на войне уцелею. Так и знайте.

Может, оттого на нее в семье никогда не смотрели как на обузу? Скорее как на ан-гела-хранителя, как на некий талисман, дарованный на счастье: "Выживет Аня — папка вернется". И потому лучший кусок — ей, теплое местечко — ей...

С должностью талисмана Анна справилась. Отец демобилизовался в 46-м. Жив-целехонек!

А дальше ее жизнь ничем не отличалась от жизни деревенских сверстников. Вместе со всеми бегала на речку купаться, помогала, как могла, по хозяйству... Вместе со всеми и в школу пошла, после начальной — в интернат... А уж когда восьмилетку закончила и пришла пора в жизни определяться, проявила самостоятельность. Здраво, в общем-то, рассуждая: в колхозе толку от нее, калеки, никакого. Надо в город перебираться. Надо паспорт получать.

С паспортом этим целая история вышла. Попутками, на перекладных, добралась до райцентра, нашла фотоателье... И так, видать, растрогала своим видом женщину-фотографа, что та пригласила Аннушку к себе:

— Поживи с недельку, я тебе все документы, как надо, выправлю. Мыслимо ли дело — девчонке без ног пороги тут обивать?

В благодарность Анна до блеска, до шелковистой желтизны отдраила полы в ее избушке...

Между прочим, чистота — это "пунктик" Анны Григорьевны. У нее и в нынешней четырехкомнатной городской квартире все блестит и сияет. Как она умудряется добиваться этого одной своей рукой, я до сих пор не представляю.

Дома не сразу заметили Аннушкино отсутствие — среди восемнадцати душ, верно, и впрямь непросто за всеми доглядеть. Спохватились, когда приехала старшая сестра, Татьяна. Заявила:

— Анну я забираю с собой, в город. Будем вместе с ней новую жизнь начинать.

Так Анна Григорьевна стала горожанкой. А вскоре по рекомендации сестры и на

работу устроилась. Да не куда-нибудь — в швейную артель. Начальник этой артели поначалу за голову схватился: разве сможет такая малышка с электрической машинкой управляться? А она за две недели освоилась, план стала выдавать не хуже здоровых.

Это потом, после, окончила она курсы бухгалтеров, нашла себе работу по силам — в обществе глухих, да больше тридцати лет там и проработала. Тут и квартиру получила, и счастье свое женское встретила...

Сейчас это счастье топает за стеклянными дверями большой ухоженной комнаты, шуршит чем-то в кухне, а я склоняюсь поближе к моей собеседнице и прошу:

— Ну пожалуйста, Анна Григорьевна, расскажите подробнее. Как вы познакомились? Как он вас полюбил?

— Ой, да как? Как обыкновенно знакомятся?

Случайно... Мы, например, на трамвайной остановке.

Она никогда не боялась быть экстравагантной.

В доме отдыха как-то познакомилась с парикмахершей. Та такие прически заворачивала — с ума сойти! Аннушка загорелась: неужто я не смогу? Хотя бы для себя научиться. Научилась.

С ней часто заговаривали — на улице, в транспорте.

Она легко отвечала — не чинясь, не навязываясь. Как бы самим своим видом подчеркивая: я с вами, как видите, не кокетничаю. Какое, мол, с моей стороны может быть кокетство? Ее хотелось опекать. Рядом с ней любой мужчина чувствовал себя Шварценеггером.

И Геннадий Григорьевич, человек в ту пору семейный, не избежал этого соблазна. Они стали встречаться.

Влюбиться Анна Григорьевна не боялась. Она вообще никогда ничего не боялась, не ограждала себя от сильных чувств: "Потом будет плохо? Ну и что! Зато сейчас хорошо". А может, это детская привычка ощущать себя талисманом, приносящим счастье, вела ее по жизни уверенной рукой?

Когда Анна поняла, что ждет сына, не испугалась тоже. И то, что растить ребенка, по всей вероятности, придется одной, ее тоже не остановило. Геннадий метался между двух берегов, и пришпиливать его к своей юбке она не собиралась. Есть работа, есть жилье, будет ребенок — чего еще надо?

А потом случилось ЧП. Андрюше было три годика, когда Анна сломала ногу. Единственную опору всей своей вроде бы вполне благополучно налаженной жизни. В больнице, куда ее определили, пациенты шушукались: циркачку привезли! И верно, в своей блузке с блестками, цепкая, ловкая несмотря на все увечья, она казалась экзотическим существом, персонажем из другого мира. А может, и не ошиблась молва? Может, и впрямь чудеса не хуже цирковых вынуждена была ежедневно творить Аннушка, чтобы прожить нормальную жизнь нормальной женщины? Только "работала" она не на публику, без страховки и без аплодисментов.

...А вот с деньгами стало совсем плохо: долгое лечение, маленький ребенок на руках. Она долго думала, прежде чем решилась подать на алименты. Но когда суд, наконец, вынес решение в ее пользу, опять поступила нелогично. Взяла и спустя некоторое время от алиментов... отказалась. Сегодня, объясняя тот свой шаг, она пытается найти по-житейски резонное оправдание. Мол, присылал копейки, не хотелось унижаться... А я думаю, была, была в мотиве этого поступка еще одна нота, может быть, самая главная. Ведь никогда никому Анна не хотела быть обузой. Всегда только талисманом на счастье...

Неожиданный ее шаг задел Геннадия за живое. Впрочем, это мягко сказано. Похоже, он перевернул его душу, что-то щелкнуло в ней. Выключилось? Включилось? Не знаю. Так или иначе, но после этого поступка он пришел к Аннушке навсегда.

Вскоре они поженились.

Анна Григорьевна смеется:

— Как видишь, никакой идиллии. И никаких особых секретов. Бабья судьба, как у всех. И сегодня, бывает, ссоримся так, что ух! Да что мы все о грустном? Давай я тебе лучше платье покажу, что сшила к празднику. Слушай, за полдня смастерила! А может, чайку? У меня там стряпня осталась, тесто вчера заводила...

Мне тепло и уютно рядом с ней, и хочется рассказать о своем, и кажется, я вот-вот пойму, что же составляет душу и суть ее необыкновенной, вопреки всему, женской притягательности.

Впрочем, формулу успеха в этой сфере пытались найти многие. Красота? Умение готовить? Слушать? Создавать уют? Не знаю... По-моему, главное — это женская щедрость.

Женщины — вообще существа избыточные. В них всего должно быть с запасом, чтобы хватило на двоих, — тепла, любви, какой-то житейской ловкости. Выносливости, само собой. И юмора.

Это ведь только на первый взгляд — холодный, оценивающий взгляд постороннего человека, Анна Григорьевна может показаться ущербной. На самом деле в ней этих женских качеств — с избытком. Потому, верно, и счастлива.

После того, как эта публикация увидела свет, в редакцию было много звонков. Люди посторонние сомневались в подлинности моей героини::

— Вы ее не выдумали? А соседи и знакомые, хорошо знавшие нас обоих, ахали и охали:

— Верно ведь, все так! Сколько лет Аннушку знаем — и не задумывались, какая судьба. Да про них с Геннадием надо роман писать.

Роман про их любовь я уже не напишу. Примерно год спустя после этой публикации Геннадий Иванович умер от сердечного приступа. Вот так — уснул и не проснулся.

Я не умела ее утешить. Я только смотрела все в ее глаза — живые, необычайно выразительные — и думала: да, никому не дано решать, не дано угадать наперед, чего и сколько отпускает нам судьба. Хрупкий комочек жизни, маленький "талисман на счастье", ребенок, обиженный природой с рождения, — кто мог предположить, что именно она переживет своих близких? Именно она проживет наиболее успешную жизнь? Именно ей будут завидовать — даже в горе! — ее соседи,..

Нет, жизнь таинственна и непредсказуема. Так же, как таинственна и непредсказуема любовь. И стоит жить! Стоит — хотя бы для того, чтобы, заглядывая за очередной поворот, каждый раз дивиться непостижимым сюрпризам жизни.

В Кизел мы въезжали жарким полднем. Честно говоря, волновались перед встречами в этом городе, как ни в каком другом. Город угольщиков только-только пережил многодневные забастовочные страсти, здесь было примерно то же самое, что в Воркуте и Кузбассе, — перекрывали дороги, садились на рельсы.

А тут мы со своим марафоном: как вы решаете проблемы инвалидов? Резонный ответ: кто бы нам, здоровым, наши-то помог решить...

И все же забастовки забастовками, но и в этих условиях приходится жить и как-то выживать инвалидам. А травматичное производство, к которому, несомненно, относится и угольная промышленность, делает проблему адаптации инвалидов особенно актуальной.

Мы привычно шли колонной по шоссе, уже выработав и единый ритм, и наиболее удобное расположение колясок. На обочине, у крыльца какого-то частного магазина, разгружали продуктовую машину. Темноволосый усатый человек (как потом выяснилось, хозяин магазина), увидел нас и замахал рукой:

— Эй, стойте, ребята! Стойте! — Схватил коробку минеральной воды: — Это вам в подарок, угощайтесь! И счастливого пути! Пусть повезет в жизни.

В минералке мы не нуждались — ею было затарено пол-автобуса: один из наших спонсоров, владелец большого пакета акций на заводе газводы, постарался. Но этот искренний жест совершенно постороннего человека мы, конечно, не могли не оценить. — Спасибо, брат! — сказали ребята. — Теперь мы уверены, что повезет.

Назад Оглавление Далее