Библиотека

Глава 23. Детский церебральный паралич

Последние две зимы у Карен часто болели горло и уши. На третьей неделе марта, когда она свалилась и с тем и с другим, Джимми объявил, что при первой же возможности ей удалят гланды. Дело было не только в самой болезни, но и в том, что из-за этого приходилось останавливать занятия физиотерапией, а эта программа обязательно должна быть непрерывной.

Джимми решил, что в общей палате ей будет лучше, чем в отдельной, и я с ним согласилась. Больницы обычно не рвутся лечить детей с церебральным параличом, и эта не была исключением. Поэтому мы без особого труда договорились, что те три-четыре дня, пока Карен пролежит в больнице, я буду рядом с ней.

Джимми отвез нас туда в шесть сорок пять утра. Мы прошли с Карен в палату, раздели ее, положили вещи в тумбочку и включили маленькое радио — подарок бабушки. В семь сорок пять, после осмотров и анализов, мы переодели ее в стерильный халатик, чулки, доходящие почти до подмышек, и белую шапочку. Карен раскраснелась от волнения.

Несмотря на все свое беспокойство, она была тихая, послушная и выполняла все, что ей говорили. Мы с Джимми пережили тяжелые минуты, когда ее положили на каталку и повезли по коридору. В этот момент она была очень похожа на Мари. Она повернула голову и не сводила с нас глаз, пока каталка не свернула за угол к лифту.

У Карен был лучший хирург и лучший анестезиолог, поэтому бояться было особенно нечего. Нас, однако, очень беспокоило, как избежать нервного потрясения, которым такое событие является для большинства детей и которое большинство врачей и клиник полностью игнорируют.

Мы заранее рассказали и объяснили Карен всю процедуру. Сказали, что, когда она проснется, у нее будет болеть горло, но зато оно, как мы надеемся, уже не будет болеть в дальнейшем.

Пока она была в операционной, мы решили пойти позавтракать. Мы говорили о шансах «Питсбургских пиратов» прорваться в первую лигу, о чудесном кусте. сирени, посаженном у нас мамой Киллили, о работе Джимми, о чем угодно, кроме Карен. Джимми курил сигарету за сигаретой, даже во время еды, и мы выпили по три чашки кофе. Каждые две минуты он бросал взгляд на часы. Когда руки не были заняты ложкой, вилкой или ножом, он нервно барабанил пальцами по столу. Наконец, я не выдержала:

— Да перестань, — и смущенно добавила: — пожалуйста.

— Что перестать? — спросил он, продолжая барабанить.

— Вот это, — показала я.

— А! Да, конечно, — согласился он и засмеялся. — И ты перестань — пожалуйста.

— Кто, я? Что? — растерянно спросила я.

— Вот это, — показал он. — Твоя нога раскачивается, как взбесившийся маятник.

— Я не заметила, — смутилась я.

— Пойдем, — сказал Джимми.

Вернувшись в госпиталь, мы поднялись в палату и через несколько минут туда вкатили Карен. Джимми переложил ее на кровать. Дышала она ровно, пульс был нормальный. Веснушки на побледневшем лице напоминали опилки на снегу. Закрытые глаза обведены темными кругами. Джимми повернулся ко мне.

— Ты заметила? — спросил он.

Не дожидаясь ответа, он сунул руку под одеяло и слегка согнул ей ноги в коленях. Все тело было расслаблено. Наркоз еще действовал, и все мышцы и связки были мягкими, эластичными. Впервые мы видела Карен полностью расслабленной. Пришли хирург с анестезиологом и сообщили, что операция прошла прекрасно.

— Я надеюсь, она не станет пьяницей, — засмеялся хирург. — Доктор Г. дал ей целый баллон эфира, а она все еще продолжала разговаривать.

— Смотрите, что у меня есть, — сказал доктор Г. — Прежде чем начать, я всегда смотрю, нет ли шатающихся молочных зубов — вдруг вывалится и ребенок его вдохнет. И точно — один нашел. Вот, держите. — Он положил зуб мне на ладонь.

Они проверили все, что можно, и собрались уходить.

— Она замечательная девочка, — сказал хирург, весело посмотрев на меня. — Вы можете ею гордиться. — Он похлопал Джимми по руке. — Все в полном порядке. Ни малейшего повода для волнений. Ну, мы еще увидимся, — сказал он на прощанье.

Чуть позже Джимми уехал на работу, а я уселась в кресло, предусмотрительно поставленное возле кровати. В палате раздавались приятные звуки: шуршание накрахмаленных халатов, мягкое постукивание резиновых каблуков, тихое позвякивание инструментов. Здесь лежали одиннадцать ребятишек разного возраста, некоторые лежали тихо, кое-кто уже достаточно поправился, чтобы шуметь.

Как только Карен очнулась, ее стошнило. В этом не было ничего страшного. Я с болью в сердце наблюдала, как снова напрягаются ее мышцы. Медсестры не знали, как обращаться с больными церебральным параличом и были рады, что я целиком взяла эту заботу на себя. Я устроила ее поудобнее и читала, пока не охрипла. Плетеное кресло устраивало меня до тех пор, пока я не узнала, что кровати на ночь для меня нет и не будет.

Послеоперационные неудобства свелись у Карен до минимума тем, что она была целиком поглощена окружающим. Ей нравилось, что вокруг так много людей и все время что-то происходит. Едва удалось уговорить ее поспать днем.

— Обещай, что разбудишь меня, если случится что-нибудь важное, — потребовала она, прежде чем закрыть глаза.

Понятие «что-нибудь важное» имело самые широкие границы: клизма, укол, перевязка, новый больной, посещение врача (даже не ее).

На третий день явились Джимми и Рори, чтобы забрать нас домой. Когда Джимми вынес Карен на улицу, Рори стоял около машины, С сияющим от радости лицом он бросился к сестре. Хотя я отсутствовала ровно. столько же, внимания к ней он проявил больше.

— Не забудь, он о ней волновался, — шепнул мне Джимми. — Надеюсь, ты не обиделась.

По дороге домой мы все четверо сидели впереди, и Рори пухлыми ручками обнял колени Карен.

На лужайках пробивалась первая зелень, на деревьях и кустах лопались почки. День был хмурый, готовый в любой момент разразиться дождем, и в воздухе пахло весной. Примерно в миле от больницы небеса разверзлись, и на землю хлынул потоп. Наш форд не давал достаточной защиты от такого стихийного бедствия. Крыша текла в нескольких местах, и по внутренней стороне лобового стекла струйки воды текли почти так же обильно, как снаружи. От водителя, которым в тот день была я, требовалось вдвое больше внимания. Дворники перестали работать. Гудок заглох. Свет фар не мог рассеять сгустившиеся сумерки. Как раз под ногами водителя отсутствовал кусок пола, и когда мы проезжали по луже, требовалось немалое усилие, чтобы ноги оставались сухими и не начали соскальзывать с педалей. Для этого надо было безошибочно рассчитать время. Перед тем как фонтан воды ударит вверх через дыру в полу, приходилось покрепче ухватиться за руль, снять правую ногу с газа и пошире раскинуть обе ноги в стороны, пока лужа не останется позади. Для детей все это было дополнительным удовольствием.

В тот день Гло пришла с работы пораньше, чтобы приготовиться к встрече Карен. Увидев детскую, мы с Джимми были удивлены и обрадованы не меньше Карен. Гло украсила комнату гирляндами из желтой креповой бумаги, которые казались пятнами солнечного света

на зеленых стенах. Она поставила три букета желтых маргариток, выстирала и выгладила всю кукольную одежду, нарядила и причесала кукол и посадила их дожидаться свою хозяйку.

Поздно вечером, когда малыши уже давно были в кроватках, Джимми пошел посмотреть на Карен. Кроватка Рори была пуста. Он повернулся к кровати Карен — они лежали рядышком, обнявшись.

— Ты переложил его обратно? — спросила я.

— Ни в коем случае, — ответил Джимми.

В эту ночь мы оставили открытой дверь из нашей спальни в детскую. Но ни один из них не пошевелился ночью. Карен потом рассказала, что Рори проснулся на рассвете, сказал:

— Здравствуй, моя дорогая, — и снова уснул.