Библиотека

Глава 4. Детский церебральный паралич

Ровно через неделю после поездки в С. в два часа ночи меня разбудил резкий крик. Джимми неподвижно лежал на спине. Лицо его побледнело и покрылось каплями пота. Было ясно, что ему очень плохо. Я схватила телефон и вызвала врача.

Он приехал меньше чем через десять минут, а еще через десять минут Джимми увезли на скорой. У него оказался перитонит, пришлось срочно делать операцию.

Пока Джимми был в операционной, я ждала у него в палате. Мне навсегда запомнились висевшие там занавески: зеленые и розовые ромбы на ядовито-желтом фоне. Кран подтекал и медленно, капля за каплей, отмерял минуты, складывавшиеся в часы. Временами шум газовых машин, проезжавших по Пост Роуд, казался невыносимо громким.

Сначала я сидела в кресле, пытаясь успокоиться. Но время шло, я не могла больше сидеть и принялась ходить по комнате. Одиннадцать шагов до двери, одиннадцать шагов обратно.

Кажется, никогда в жизни я не молилась так, как в ту ночь. Помню, я объясняла Богу, что если бы мне пришлось выбирать, я выбрала бы скорее Джимми, чем обоих малышей. Они были самое дорогое в моей жизни, Джимми был моей жизнью.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, помоги ему, не только ради меня, но и ради детей. Господи, если что-нибудь случится с Джимми, что будет с Карен?

Через два с половиной часа я услышала шум лифта и в сотый раз выскочила в коридор посмотреть, не везут ли Джимми. Это был он. Я бросилась к носилкам и пошла рядом. Я стояла возле, когда его перекладывали на кровать, а потом подошла к доктору. Он улыбнулся мне.

— С вашим мужем полный порядок. Если вы подозреваете, что у него есть какие-то секреты, сейчас самое время их узнать. Спросите его о чем хотите, и он ответит вам только правду. Ему дали скополамин.

Он заговорщицки подмигнул и вышел из палаты. Я подошла к кровати, наклонилась к Джимми и прошептала:

— Ты любишь меня?

— Да, — ответил он еле слышно, — на всю жизнь.

Джимми, хотя и медленно, но выздоравливал. Мари, которой еще не исполнилось пяти, была очень расстроена случившимся и по какой-то непонятной мне причине стала больше беспокоиться о Карен.

— Мамочка, когда же она начнет ползать? Барбара ее младше, а уже давно ползает.

— Нам должен сказать об этом какой-нибудь доктор, детка, но мы его пока не нашли.

— Она когда-нибудь научится сидеть сама?

— Если на то будет воля Божья, — отвечала я.

— Но мамочка, а почему Бог не хочет этого сейчас?

Ответ на этот вопрос был за пределами ее понимания, но, может быть, я сумею дать ей почувствовать мое полное доверие к Нему.

— Чтобы понять все, что делает Бог, мы должны были бы иметь Божественный разум. Но одно мы знаем и сейчас: Он бесконечно добр, и поэтому все, что Он делает, — правильно. Мы многое не можем понять и не поймем, пока не попадем на небеса.

Через неделю после операции я сидела возле Джимми и читала ему вечернюю газету. Прочитала первую половину и как раз дочитывала спортивные новости.

— Есть хоть что-нибудь интересное? — недовольно спросил Джимми.

Джимми, несомненно, лучший в мире муж, но худший из пациентов. Мне требуется много недель, чтобы после любой болезни привести его в норму. Я перевернула страницу.

— В баре человек, назвавшийся Брауном, видимо, в припадке бешенства, силой заставил бармена выпить вино, в которое, как предполагают, добавил сильнодействующий наркотик.

Я читала всю страницу подряд, но неожиданно запнулась, увидев небольшое объявление:

«Доктор Б., специалист по церебральному параличу, проводит прием в клинике Медицинского центра в пятницу с тринадцати до семнадцати часов.»

Был четверг. Я взглянула на часы — без пяти девять. Провидение вмешалось в лице Серой Дамы, просунувшей голову в дверь со словами:

— Время для посещений истекло.

Мой прощальный поцелуй был так рассеян и тороплив, что Джимми остался сердитым и немного обиженным. Я бросилась к коммутатору и попросила дежурную вызвать нашего друга, работавшего врачом в той же больнице.

Он вышел через несколько минут, и я сказала:

— Билл, я не пьяная и не сошла с ума, но хочу, чтобы ты для меня сделал кое-что.

— Ну конечно, — произнес он, слегка ошарашенный моим напором.

— Принеси из библиотеки справочник по врачам и помоги мне найти в нем одного человека.

— Прямо сейчас? — удивился он еще больше.

— Прямо сейчас. Ну пожалуйста!

— Ладно.

Билл всегда был парень что надо.

Он вернулся с книгой, и мы устроились с ней в комнате ожидания. Данные об образовании, квалификации и профессиональной деятельности доктора Б. были просто великолепные; на Билла они явно произвели впечатление, и на меня, соответственно, тоже.

— Спасибо тебе огромное, Билл. Только Джимми ничего не говори.

Он взглянул на меня, словно хотел сказать, что у Джимми и так хватает забот, не стоит их еще добавлять.

— Спокойной ночи, — торопливо сказала я и бросилась вон.

Едва придя домой, я схватилась за телефон и заказала разговор с доктором Б. Было без четверти десять. Я слышала, как где-то далеко звонил телефон, наконец мне ответил женский голос. Телефонистка сказала, то вызывают доктора Б.

— Кто его спрашивает? — поинтересовалась женщина.

— Миссис Киллили из Рей.

Я знала, что та женщина может слышать меня, и сказала, что доктор Б. хорошо знаком со мной и в любое время будет рад моему звонку. Хитрость мне удалась, мне ответил мужской голос:

— Доктор Б. слушает.

— Мы с вами не знакомы. Меня зовут миссис Киллили, я живу в Рей. Я прочла в газете, что вы завтра ведете прием в Медицинском центре.

Я боялась, что он повесит трубку, и торопливо продолжала:

— Нашей дочери три с половиной года, он больна ДЦП. За два с половиной года мы обратились к двадцати трем докторам. Мы объездили всю страну. Все говорят, что случай безнадежный, что больной церебральным параличом лишен интеллекта.

Мне показалось, он подавил вздох.

— Мы думали, что больше врачей уже не осталось, но сорок пять минут назад я прочитала про вас. Я бы хотела привезти ее завтра к вам на прием.

— Мне очень жаль, миссис Киллили, — вежливо ответил он, — но у меня не будет времени. Больных и так записано слишком много.

— Ну пожалуйста, доктор! — взмолилась я. — Ну как-нибудь!

— Я по опыту знаю, что у меня не будет ни минуты свободного времени, — мягко возразил он.

— А когда вы сможете нас принять?

— Не знаю. Завтра вечером я надолго уезжаю на Запад.

Я ни за что не хотела упускать такой шанс. Я забыла свое монастырское воспитание, забыла все мамины наставления.

Мертвой хваткой вцепившись в трубку, я продолжала со смелостью отчаяния:

— Ваш поезд приходит на Пенсильванский вокзал?

— Да, на Пенсильванский.

— Доктор, вы наша последняя надежда. Если вы скажете, что ничего нельзя сделать, мы примем ваш приговор. Но я чувствую, что, если вы только увидите Карен, вы так не скажете.

— Но...

— Когда прибывает на вокзал ваш поезд? — перебила я его. — Я попрошу носильщика принести Карен в багажное отделение. Прошу вас, посмотрите ее, хотя бы пять минут.

— Но...

— Ну пожалуйста, доктор, пожалуйста, — снова перебила я. — Только скажите, искать ли нам дальше или нет никакой надежды? Неужели те врачи все-таки правы?

Наступила долгая пауза. От его ответа зависела жизнь моего ребенка.

«Боже, сделай так, чтобы он согласился!»

— Хорошо, миссис Киллили, — его голос звучал как музыка, — приходите завтра в клинику. Я постараюсь посмотреть ее.

— Спасибо, доктор! Спасибо вам...

— Не стоит. Итак, до завтра. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, и благослови вас Господь.

Я не хотела, чтобы о моей поездке кто-то узнал, потому что все, кроме наших матерей, считали, что мы и так зашли слишком далеко и в своих поисках явно перешли границы здравого смысла.

— Примите это как факт и перестаньте сопротивляться неизбежному, — обычно советовали нам.

Я собиралась в дорогу и пыталась привести в порядок свои мысли. Мне еще никогда не приходилось отправляться в такую поездку без Джимми. Пугали меня не физические трудности путешествия, а то, что мне придется обойтись без его моральной поддержки.

До Рождества оставалась всего неделя, и нас захлестывали предпраздничные хлопоты, хорошо знакомые всем

семьям, где есть дети. Мы надеялись, что Джимми вернется домой до Рождества, но откровенно говоря, он смог бы только руководить смешиванием коктейлей, да и то лежа на диване.

Поскольку Мари оставалась дома без моего присмотра, мне пришлось встать с утра пораньше и, словно белке осенью, прятать по шкафам и ящикам разные интересные свертки и коробки.

Я всегда любила наряжать своих малышек — они были такие красивые. Карен — просто очарование. Я выбрала очень женственное платьице из бледно-желтой вуали, до блеска расчесала ей волосы и надела на нее теплый желтый комбинезон. В таком наряде она напоминала мне первый весенний нарцисс.

Казалось, даже природа участвовала в каком-то всеобщем заговоре сделать мою поездку как можно труднее и неприятнее. За несколько дней до этого шел снег, потом он растаял и грязь прихватило морозцем.

В тот день на дорогах был гололед, и диктор объявил по радио, что всем рекомендуется не выходить из дома без крайней необходимости. Каждый раз, слыша это вполне разумное предупреждение, я думала, что вряд ли у кого-нибудь есть необходимость более крайняя, чем моя; разве не было у меня пусть одного-единственного шанса на миллион сделать мужу подарок — будущее нашего ребенка. Я не позволяла себе задерживаться на этой мысли, но каждый раз меня от нее охватывала дрожь.

Машина, которую мне одолжили для поездки, была просто роскошна и оборудована решительно всем, кроме, разве что, вафельницы. Дворники на лобовом стекле были тонкие и острые, как два скальпеля. Правда, проехав всего один-два квартала, я поняла, что такие дворники — не самый лучший вариант.

«Если бы только Джимми был со мной!»— подумала я в первый, но далеко не в последний раз за этот день.

Все вокруг было разукрашено к Рождеству. На тротуарах толпы покупателей превратили ледяную корку в кашицу; везде витал тот дух доброжелательства и радостного ожидания праздника, который возникает в середине декабря и исчезает вскоре после Нового года. Водители не проклинают задерживающие движение машины, а, скорее, выражают им мягкое осуждение, как будто чувствуют, что спустить такое совсем уж безнаказанно — предательство по отношению к шоферскому кодексу чести.

Я смотрела на спешащих пешеходов и думала: «А понимают ли они, какое чудо происходит каждый раз, когда они переставляют ногу? Когда они берут сверток и крепко держат его? Или когда они без всякого усилия могут произнести: "Веселого Рождества!"».

В дороге я много молилась. Я молилась, чтобы Младенец Спаситель принес нам на Его Рождество бесценный дар — дар мысли и движения для нашей дочери.

Чем ближе мы подъезжали к больнице, тем больше я волновалась. Я не была уверена, что сумею выдержать еще один удар.

Эта клиника, как и многие другие, где нам довелось побывать, оказалась переполнена детьми всех возрастов. Одни были неподвижны, как Карен, другие с постоянными судорожными движениями, у некоторых на лицах застыли гримасы, у кого-то текла слюна, кто-то ковылял неверной походкой; многих привезли в колясках. Все они были больны какой-либо формой ДЦП.

Наконец пришел наш черед. Мне велели отнести Карен в один из занавешенных альковов, где стоял высокий стол для осмотра и белый эмалированный столик. Следом за нами туда вошел высокий, стройный, с прекрасной осанкой мужчина. Он показался мне усталым. Когда он подошел, я протянула ему руку:

— Я миссис Киллили, а это — Карен. Не знаю, как и благодарить вас за то, что согласились ее осмотреть.

— Рад познакомиться, — сказал он, поддерживая Карен на краю стола. — Вы приехали на машине?

Он дал Карен леденец на палочке и положил ее на спинку.

— Да, доктор, на машине.

Он взглянул на меня, улыбнулся и начал развязывать ее ботиночек. Я подошла и привычными движениями принялась раздевать Карен.

— Расскажите мне о ней, — попросил он.

Я столько раз рассказывала свою историю, что коротко и четко изложила все самое главное. Пока я говорила, он начал осматривать Карен, а потом задал много вопросов, большинство из которых я слышала впервые. Я старалась отвечать разумно, точно и объективно. Правда, так волновалась, что сбивалась, путалась, но он дал мне понять, что мои ответы его удовлетворяют.

Он очень долго осматривал Карен и делал такие вещи, которых я не видела раньше. Закончив, он помог мне одеть ее.

— Ну что, доктор, что вы скажете? — я сделала упор на «вы». Карен улыбнулась ему, и он улыбнулся ей в ответ.

— Миссис Киллили, — начал он спокойно и уверенно. Я замерла, чувствуя, как по спине стекают струйки пота. Я впервые одна слушала заключение врача. Он продолжал:

— Карен прекрасный здоровый ребенок. Ей нужна помощь, много помощи. Я считаю, что ее можно научить сидеть и действовать руками. Она сможет ходить. Кроме того, нет никакого сомнения, что она абсолютно разумна. Коэффициент умственного развития нормальный и даже выше нормы.

За все годы напрасных поисков и обманутых надежд я ни разу не плакала, но тут я заплакала; слезы казались теплыми и сладкими, потому что это были слезы счастья.