aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Полеты во сне и наяву

Сегодня ночью мне опять приснился сон, из тех, которые я не люблю. Но я понимаю, почему именно это тяжелое сновидение меня посетило и заставило проснуться среди ночи. Мне нездоровится, да и общее состояние внушает тревогу. И еще я знаю, что мне надо больше двигаться — в пределах возможного, конечно. Днем мне об этом некогда было подумать: бесконечные домашние дела, люди... А вот во сне, когда сознание отключилось, поработало подсознание — для того, чтобы я на другой день серьезно задумалась о своем здоровье, сделала какие-то выводы.
Недаром, видно, назвал сон слугой жизни древнегреческий философ Аристотель. А вот что писал Т. Манн в своем эссе Блаженство сна: То, что на смену дню опускается ночь и благо сна простирает каждый день свой покров, гася и успокаивая все муки, злосчастья, страдания и тоску... я - всегда считал одной из волнующих милостей, которые существуют среди великих фактов бытия.
Да, сон — великая милость, великое благо. Спросите любого, и он подтвердит это, а кто-то еще добавит, особенно если в его жизни — черная полоса, что хотел бы переспать-переждать трудные дни, месяцы, годы. Я белой завистью завидую тем, кому сны вообще не снятся или кто их просто не помнит, завидую, потому что они по-настоящему отдыхают за ночь. К сожалению жизнь распорядилась так, что помимо основного заболевания, у меня и со сном неважно. Звезды говорят, что у Близнецов, к коим я принадлежу, особый склад нервной системы, их мозг готов работать круглосуточно. Увы, это так, и лишь в далекой юности я спала как убитая и снов не помнила независимо от того, когда заснула. Теперь не то, и, как бы ни убеждал Э. Рязанов, что бессонниц горестные всходы надо благодарно принимать, я бы предпочла свои, зачастую печальные мысли поскорее -заглушить сном, заспать. Но нет, благо сна как отдохновение мне не дано, редко удается как следует выспаться. И мне суждено постоянно видеть сны.
Сны видят практически все, и у каждого они свои, неповторимые, как неповторим каждый человек со своим чувственным миром и жизненным опытом. Всегда в человеке жила тяга ко всему необъяснимому, таинственному, отсюда — интерес к снам. И раньше, и сейчас людей занимали толкования различных снов, особенно снов вещих, ибо неистребимо желание человека заглянуть в свое будущее.
В юности, когда многое в литературе у нас было под запретом, попалась мне книжечка 3. Фрейда Лекции, о происхождении сновидений. Примеры, приводимые врачом-психоаналитиком, были длинными и скучными, да и речь там шла о реалиях жизни старинной, но главное я тогда усвоила: любой приснившийся тебе необычный и запомнившийся сон можно при желании распутать, истолковать, зная себя, свои мысли, проблемы. Сон раскрывает суть вещей, —так считал 3. Фрейд.
Вообще-то выслушивать и разбирать чужие сны — дело скучное, но мне все же хочется немного рассказать о снах специфических, о снах инвалида, ибо, на мой взгляд, в них есть и своя логика, и своя, пусть опосредованная, связь с жизнью реальной, связь, помогающая понять психологию человека с ограниченными физическими возможностями,
Конечно же, больные люди видят и самые обычные сны: ежедневные мысли, чувства, переживания накапливаются и переплавляются в сновидениях в образы, картины, сюжеты. Среди снов общего характера многие связаны с переутомлением, тревогами, и у каждого такие сны тоже свои. У меня это либо начинающаяся воина, либо шаткий, готовый вот-вот обвалиться балкон. В подобных снах детали-символы разнятся, ощущения же одинаково тревожные.
Известно, что один из общих снов — это полеты над землей. Такие сны характерны для детства и юности, когда организм растет. Инвалид с детства, знаю по себе, тоже порою летает во сне, только, к сожалению, эти прекрасные сны длятся недолго, потому что, как известно, присниться-привидеться может только то, что реально видено, пережито, перечувствовано. Чего не знаешь, о чем не думаешь — то, как правило, и не снится. А тут и жизненный опыт, и запас впечатлений так малы: три-четыре года сознательной жизни, после которой в памяти еще живы ощущения земли под ногами, тротуара, кусочки двора, ступени лестниц в подъезде, соседские дворики. Увы, скупы сны моего детства, да и было оно бедным на радости, на общение с природой, на путешествия.
Трудно передать словами ощущения человека, сидящего в инвалидной коляске и смотрящего на мир через комнатное окно. Там, за окном, едут машины, ходят люди, разговаривают, смеются, ведут детей и собак. А тебя — тебя, по сути, нет, хотя вот* он ты, сидишь в коляске, в благоустроенной квартире. О нет, все-таки — в клетке! Да, ты читаешь книги, газеты, разговариваешь с друзьями по телефону, смотришь телевизор, слушаешь радио. И все же, что ни говори, а жизнь — настоящая, реальная жизнь — проходит мимо, скользит-мелькает, как кадры кинохроники.
Вообще-то ирреальность жизни, думается, порой ощущают все люди, кроме разве что верующих, у которых свое, высокое и смиренное представление о временном, преходящем пребывании человека на земле. Кому из нас, особенно в зрелом возрасте, прожитая жизнь не представлялась порой сном? Счастливым, нет ли — все едино. Как сон, предстают, например, годы юности, да и просто счастливые годы. Но у людей, волею судьбы выключенных из реального жизненного круга, это ощущение свое, более острое. Отсюда и особенности, и своеобразие второй реальности — снов, которые им снятся. Для себя я условно делю эти особые сны на три типа: навязчивые, красивые и тяжелые.
Вот, к примеру, сон неотвязный и грозный, годами повторяющийся с завидным постоянством: почему-то я возвращена в старую коммунальную квартиру, в нашу маленькую комнату. И с тоской, с ужасом пытаюсь понять: что же случилось, почему мы с мамой и сестрой опять здесь, ведь мы вроде бы давно живем (жили?) в новой светлой квартире, совсем в другом районе?! И мне тягостно, и я стараюсь скорее вернуться в явь, в реальность, и успокаиваюсь, проснувшись: слава Богу, я не там, я здесь. До сих пор время от времени вижу этот навязчивый сон и никак не могу понять-разгадать, что же он означает: то ли, что мне не так уж плохо живется, пусть и в одиночестве, то ли это некое предупреждение свыше — то ли еще будет, ой-ой-ой.
Есть еще два сна, но, как мне кажется, они без труда расшифровываются, ибо связаны с мечтами о лучшем, идеальном жилище и еще — со страхом лишиться того, что уже имеешь. В первом из них непременно присутствуют мама и сестра, и мы вселяемся в огромную квартиру, где много-много окон, в каждом — своя картина: в одном — вид во двор, в другом — на улицу с пешеходами, магазинами, машинами, а в третьем — далекий горизонт и изумительно красивый пейзаж. И всякий раз я не забываю удостовериться, что поселили нас невысоко — обстоятельство немаловажное для нашего брата-инвалида, не желающего отрываться от матушки-земли.
Из второго сна я всегда спешу поскорее вынырнуть. Сон такой:- перед моим балконным окном строят высотный дом, и на моих глазах растут этажи, которые вот-вот закроют мне весь вид из окна — и на железную дорогу, и на огни домов вдали, и даже небо эти этажи украдут. Открыв глаза и убедившись, что то был лишь кошмарный сон, я с облегчением вздыхаю...
А вот еще один, тоже личный и тоже понятный. Я летаю во сне, но не так, как летают в детстве, о нет. Снится, что пытаюсь я вылететь из окна своей квартиры, вылететь на волю, но, увы, мне это никогда не удается: вылетаю я в некую абстрактную пустоту. Естественно, ведь здесь я живу более тридцати лет, но никогда не ходила ни по улице, ни по двору, а все, что каждый день вижу из окна, это просто вид, просто картинка, нет у меня знания окрестностей. Иное дело, если действие в подобном сне происходит на старой квартире: там я вылезаю прямо через окно на тротуар и могу почему-то немного погулять на асфальтовом пятачке.
Иногда во сне я отправляюсь по родной улице к маленькому универмагу, который в детстве, когда деревья были большими, казался огромным, и покупаю там себе всякую всячину, обычно связанную с письмом и рисованием: альбомы, карандаши, кисточки. Здесь тоже все объяснимо: обездвиясенный человек страстно хочет хоть на время, на чуть-чуть выйти из четырех стен, походить-побродить по улицам, хоть во сне побыть человеком здоровым.
Возможно, отчасти это сон женский, но главное все-таки — в неосуществимой мечте больного человека побыть хоть во сне человеком здоровым.
Посещаю я в сновидениях своих и санаторий, южный, Сакский, в котором побывала не раз, почему и впечатался он в память множеством подробностей и переживаний. Но вот в последний свой приезд туда я уже знала, что больше сюда не попаду, да и вообще вряд ли по состоянию здоровья куда-нибудь поеду. И этот грустный факт отразился в дальнейших моих снах: вот я каким-то чудом вновь приезжаю в Крым, но обратно улететь не могу — то деньги дома забыла, то билеты на самолет заранее не заказала. И ничего за время пребывания почему-то не успела — ни в кино побывать, ни у моря, даже в столовую ни разу не съездила пообедать — в общем, полное расстройство!
Надо сказать, что ощущение инвалидом своей оторванности от окружающего мира усиливается во сто крат при посещении мест людных и специфических — клиник, медицинских учреждений; там обостряется чувство физической беспомощности и зависимости от здоровых людей. И эти особые переживания, эта отчужденность от реальности тоже находят отражение в сновидениях: во сне ты либо среди своих, либо среди здоровых людей, которые к тебе не относятся, не замечают тебя, ты для них — вроде невидимки. Не знаю, возможно, у инвалидов мобильных, ведущих иной образ жизни, иные ощущения, но у меня комплекс неполноценности проявляется даже во сне...
Любопытно, что когда я выбралась с помощью своей молодой знакомой девушки на бывшую ВДНХ, то огромные потоки людей, омывавшие мою коляску и растекавшиеся во все стороны, меня вовсе не смущали, а вот девушка моя как-то даже растерялась перед катящейся прямо на нас людской волной. Такой вот парадокс —• здоровые люди устают от ежедневного многолюдья, от толпы, а больные, наоборот, мечтают побывать в толпе.
Помню, как сидела я в инвалидной коляске посреди раскаленного полуденным солнцем южного рынка, как ездила между торговыми рядами с овощами и фруктами, как, отъехав в сторону и поглощая из стеклянной банки ягоды, обозревала весь базар. Многолюдный, жужжащий, как улей, рынок, яркие одежды местных жителей и курортников, аппетитно рассыпанные по прилавкам яблоки, груши, сливы, персики, ведра с цветами — эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами...
Многолетняя жизнь в уединении, в замкнутом пространстве, естественно, сказывается на психике, на психологии человека. Отсюда — странные ощущения, которыми сопровождались мои редкие поездки на такси. Вот машина тронулась, помчалась по улицам, и я вся — в окошке, а мимо проносятся, мелькают улицы, тротуары, люди на остановках. Пролетают мимо автомобили, троллейбусы, грузовики — потоки машин и людей. Но что это со мной? Чем дальше едем мы по улицам, тем неуютнее и неприятнее становится на душе, растет во мне чувство одиночества в гигантском городе-муравейнике, в котором ты — маленький мурашка, никому не видимый и никому не нужный. И вот все вдруг начинает давить на тебя: пространство, толпы людей, дома — тот самый мир, в котором тебя нет и который ты видишь опять-таки, выглядывая из окошка... И все растет-растет в душе стремление поскорее вернуться в свою комнату, в свою клетку, в проклятые — но свои! — четыре стены, где все знакомо, все обжито, где твой обустроенный мир.
Совсем иные, противоположные ощущения дал мне один из полетов наяву. Внешние впечатления — от невероятной красоты неба и земли огромной высоты — заслонили на время ощущение странной внутренней гармонии, непривычной комфортности. И лишь позже я задумалась о том, почему же в самолете у меня не возникало тех неприятных чувств, что в автомашине на земле. И, мне кажется, поняла почему. Там, над землей, над облаками, оторванность от земли была такой полной, такой окончательной, что все земное уже не довлело над сознанием, и было ощущение свободы от тяжести земной уже в каком-то ином, высоком, философском плане. Тут я как бы сравнялась, пусть на время полета, со всеми здоровыми людьми, сидящими в салоне самолета: мы все были здесь равны, мы все находились в одинаковой невесомости. На земле такого ощущения у меня никогда не было и быть не могло.
Никогда, нигде — ни в комнате, ни на улице, ни в машине — не оставляло меня ощущение окончательной и безнадежной оторванности от земли. Вот они, проплывают мимо деревья, вот она, трава зеленая, рядом, под ногами, на расстоянии вытянутой руки, вот он, дождь, молотящий по куртке, — но ведь ноги мои не чувствуют тверди земной, тело мое сковано, оно не может ощутить всю прелесть листвы и травы, дождевых капель, бегущих за ворот. А вышеописанное необычное чувство всеобщей невесомости, испытанное в летящем самолете, было тоже своего рода сном наяву.
Снами наяву были и поездки по Крымскому полуострову, когда, скинувшись, мы нанимали местного спинальника с машиной. Помнится, в школе я не любила уроки географии, будто уже тогда предчувствовала, что не доведется мне путешествовать по свету. ан довелось! И в самый первый раз, когда наш автомобиль спускался в цветущую южную долину под пение Анны Герман, несущееся из транзистора, я сидела ошарашенно-счастливая и думала: Господи, неужели это я въезжаю в незнакомый край с кипарисами, в маленькие городки с белыми мазанками, в сказочный Бахчисарай? И вижу, пусть только из машины, бывшие царские дворцы, Медведь-гору. Ласточкино гнездо и Ялту? И сижу возле домика Чехова, дышу дивным ялтинским воздухом, позабыв про свой хронический бронхит...
Сны, связанные с движением, — особые, они тоже принадлежат к красивым. И тоже вполне объяснимы, ибо связаны напрямую с неподвижным образом жизни. Когда сиднем сидишь целыми днями, душа так порой жаждет движения, что, даже глядя на экран телевизора, я предпочитаю, чтобы камера оператора показывала дорогу в перспективе, создавая иллюзию движения — пешком ли, на машине ли. Поэтому меня не удивляет, что и во сне происходит то же самое: я посещаю какие-то чудесные страны с необыкновенной архитектурой (как правило, это смесь сказочных скандинавских домиков, пейзажей и современных западных городов). Опять же, я не посещаю эти выдуманные страны, а — мчусь, либо в поезде, либо в некой открытой машине. И еще я точно знаю, что это все происходит во сне, что сказочная поездка скоро кончится, и потому мне нужно запомнить всю эту небывалую красоту — скорее, скорее, а то вот-вот проснусь!
Сны инвалида чаще всего связаны с тем, чего он не имеет, — с движением. Вот почему, летела ли я в самолете или проезжала на машине по степям и горам Крыма, я изо всех сил вбирала, впитывала в себя все проплывавшее, пролетавшее в надежде, что со временем увижу все это в снах своих. Но нет, мир из окна автомобиля — снова мир нереальный. Лишь в живой памяти остались, как на цветных слайдах, картины-воспоминания о древних крымских горах, огромных лесных массивах, о солнечной Ялте и Черном море... Вернувшись однажды из санатория чуть позже своей знакомой, я позвонила ей, спросила:
— Ну, как ты?
И услышала в ответ:
— Что как?! Опять эта каменная клетка и потолок на голове!
Это ощущение — возврата в замкнутое пространство из многомерного и необъятного мира, из огромных помещений и ежедневных прогулок под необъятным южным небом, от изобилия солнца и встреч — мне тоже знакомо.
Танцы во сне редки, но если уже снятся танцы — то непременно в каком-то большом зале с блестящим паркетом, под красивую музыку. Иногда это танцы на льду, и. Боже мой, какой класс, какая необыкновенная свобода, какое дивное владение своим телом! Если же вернуться к яви, то многие спинальники любят смотреть бальные танцы, фигурное катание, классический балет, восхищаясь гармонией музыки и движения.
Я не увлекаюсь спортом и от души завидую тем инвалидам, которые часами смотрят по телевизору хоккей, - футбол, баскетбол. Но вот к прыжкам-полетам лыжников с трамплина неравнодушна: это тоже такое изумительное владение собственным телом, о каком можно только мечтать...
Сны красивые обычно навеяны прочитанным или увиденным по телевизору. В юности, когда в сознании преобладает книжный мир и живо работает воображение, сны во многом тоже носят воображаемый характер. Помню, читала я на ночь книгу об Италии, и мне приснилось, что я — в Венеции, сижу на коляске прямо посреди площади Св. Марка, а вокруг старинные здания — ожившие иллюстрации из книги, а возле меня, на каменных плитах — голуби. И то, что я сижу в инвалидной коляске, меня нимало не смущает, точно также, как вообще в юности не смущают взгляды людей, когда едешь по улице и глядишь по сторонам. Иное дело — в возрасте зрелом, когда меняется мироощущение, накапливается запас негативных переживаний, укрепляется в тебе комплекс неполноценности, и волей-неволей чаще видишь себя как бы со стороны...
Если в юности, когда я еще никуда не выезжала из дому, сновидения носили в основном романтический характер, то в зрелости уже ощущала в снах свою физическую беспомощность и испытывала неприятные ощущения, с этим связанные. Те же путешествия во сне переживаются теперь совсем иначе — только как подарок на короткое время, который вот-вот исчезнет. Да - и сама зависимость от реальности иная: сновидения более связаны с жизненными переживаниями, сказочный и глубокий сон юности вытесняется сном-продолжением грустной яви, тяжкое для обездвиженного человека земное притяжение побеждает былой полет фантазии...
И все чаще снятся сны нелюбимые, неприятные, в которых ты нездоров. Один из таких снов в психологии, кажется, называется прозрачным, — это сон во сне. В таком сне я лежу в кровати, и вдруг оказывается, что я могу поднимать одну ногу. Убеждаю себя, что этого не может быть, что я во сне, просыпаюсь — нет, все правда, нога с усилием, но поднимается, нужно только тренироваться! И просыпаюсь уже окончательно — увы, мне все это приснилось. Со временем такие сны, в которых ты ходишь тяжело, в аппаратах, полупадаешь и чувствуешь тяжесть своего парализованного тела, вытесняют прекрасные и легкие сны с танцами.
Как знать, возможно, в будущем будут изучаться и сны инвалидов? На мой взгляд, здесь есть многое, что заставляет задуматься и о загадках психики и психологии человека, и о загадках сугубо медицинского плана. Почему, например, после сна, в котором ты особенно остро, ощущаешь тяжесть во всем теле, в ногах, эти ощущения сохраняются в течение некоторого времени и после пробуждения? И это в ногах, полностью парализованных и лишенных чувствительности! Почему, если не выспишься, то помимо головной усталости чувствуешь, что и ноги твои не выспались, что они плохие? Любопытство здесь отнюдь не спортивное, для спинальника знания о существующей связи головного мозга с периферической нервной системой могли бы стать стимулом для индивидуальных физических тренировок. И почему, задаю я сама себе вопрос, если делаешь мысленно движения стопой, то спустя время начинает вдруг дергаться мышца тела выше, где еще есть движение и чувствительность? Много вопросов — и нет ответов.
Медики сейчас начали изучать зазеркалье сна, они утверждают, например, что больной орган во сне сигнализирует о болезни. Отсюда толкование так называемых вещих снов: если, скажем, снятся узкие проходы, тоннели, в которых трудно дышать, — значит, нелады с легкими; если снится грязь и ты в воде — заболевают ноги и т.п. И мои сны, в которых сильно ощущение физической беспомощности, тяжести тела, — это тоже подсказка, предупреждение: плохо следишь за собой, мало двигаешься! А если снятся вдруг пролежни, какие-то невероятные раны, потертости на ногах — это тоже тревожный сигнал: не забывай, следи за своим телом...
Порою мне кажется, что было бы справедливо, если бы больной человек хотя бы во сне мог жить как бы второй, здоровой жизнью, чувствуя и переживая все то, чего он лишен. Но увы, этого быть не может, и лишь воображение, помноженное на реальные впечатления, дает интересные, яркие сны. Кстати, когда-то считалось, что цветные сны — удел людей с нарушенной психикой, но теперь уже признано, что все нормальные люди видят сны цветные, широкоформатные. Вот бы действительно научиться самому конструировать собственные сны, на каждую ночь! Ну, не на всю ночь, конечно, а так, чтобы можно было и отдохнуть, и выспаться.
Китайская поговорка гласит: Из аквариума можно сварить уху, но из ухи не получишь живой рыбки. Сон — это все-таки лишь сон, а жизнь — это жизнь. Нынешние молодые инвалиды уже сейчас живут несколько иначе, а в будущем, надо надеяться, увеличится связь их с внешним миром, разнообразнее станет общение с людьми.
Будет богаче реальность — и сны станут глубокими и легкими. Дай им Бог!

Назад Оглавление Далее