Библиотека

Голь на выдумку хитра

Некий профессор из Лондона, посетив Москву, с удивлением спросил своего переводчика, почему на улицах города он не видел инвалидов. Действительно, инвалидов у нас больше, чем в Европе и Америке, вместе взятых, но на улицах столицы их видишь редко*. А вот недавно я смотрела телефильм об Англии и за сорок пять •минут, что он длился, видела четырех колясочников: в зоопарке, на городской улице, в Гайд-парке. Тележурналист В. Молчанов рассказывал, как в Амстердаме, в музее Рембрандта, видел инвалидов в колясках с электрическим управлением: они постояли перед картиной Ночной дозор и поехали дальше смотреть произведения художника в соседних залах. В том же Лондоне для инвалидов предусмотрены на улицах подъезды и пандусы, бортики-спуски, а у входа в банк имеется специальная кнопочка и висит объявление: Просим инвалида нажать — к вам выйдет служитель. Увы, по сию пору справедливы слова, ска занные Пушкиным: Что можно Лондону, то рано для Москвы! Кто-то видел за границей даже полисмена в инвалидной коляске...
* Очень может быть, что это положение скоро изменится. Обнадеживают хорошие новости: началась долгожданная реконструкция столичных дорог под инвалидов. Оборудуются пандусами Триумфальная, Пушкинская, Театральная площади. Тверская улица. Господи, быстрее бы!
Да и вообще в телерепортажах зарубежных журналистов часто мелькают люди в инвалидных колясках — на улицах, на демонстрациях, на богослужениях, на стадионах, в концертных залах. И всякий раз, глядя на экран, удивляешься тому, как спокойно воспринимается это всеми здоровыми там. Моя соседка, недавно побывавшая по экскурсионной путевке в Испании, сказала, что у нее сложилось впечатление, будто половина населения прибрежного города, где она отдыхала, инвалиды, — так много их было везде: и на улицах, у магазинов, и на пляже, среди загорающих на южном солнышке.
В чем тут дело? Историк Карамзин писал, что патриотизм требует рассуждений. А у нас, как известно, страна крайностей — либо все хулить, либо так же бездумно и безоглядно все хвалить. И восторженное нынешнее отношение к Западу, к его процветанию, к благополучной тамошней жизни — тоже очередная наша крайность. Увы, человечество еще не придумало такого общественного устройства, чтобы где-то, в отдельно взятой стране, наступило всеобщее равенство и благоденствие для всех без исключения граждан. И капитализм, при всех его достижениях и высоком уровне жизни, как система достаточно жёсток и жесток. Давно известно, что в странах развитого капитализма преобладает принцип выживаемости, а критерием оценки личности и условием успеха служат прежде всего такие качества, как деловая хватка, предприимчивость, умение делать деньги.
А еще известно, что капиталисты, и вообще все богатые люди на Западе, очень практичны и денег на ветер не бросают. Так почему же тогда, спрашивается, инвалиды у них в целом живут лучше, и лучше устроены, и не являются такой уж обузой, и не режут глаз прохожим на улицах, как у нас? Да все потому же: государству и отдельно взятым предпринимателям это выгодно. Есть в лингвистике такой принцип — принцип разумной достаточности и необходимости. Так вот, в соответствии с этим принципом помогать немощным старикам, увечным — действительно выгодно. И дело тут не только в налоговой системе, которая обязывает предпринимателей давать работу инвалидам и освобождает их за это от колоссальных налогов. Дело еще и в том, что, приспособив для этой категории маломобильных граждан жилые дома, улицы и транспорт, государство освобождает себя от необходимости думать о том, как инвалиду передвигаться по городу, чтобы побывать в клинике, в магазине, в городском парке. То, что для нас все еще остается мечтой, уже давно стало стандартом западной жизни.
Создание специализированных реабилитационных центров, в которых есть и спецперсонал, и всевозможные тренажеры, приспособления, — тоже, надо думать, дело не дешевое, но и оно окупается с лихвой. Ведь инвалид, прошедший курс социальной реабилитации, учится быть максимально независимым в домашней жизни, в быту. Далее, получив в таком центре профессию по своим силам и возможностям, он начинает трудиться и зарабатывать деньги, то есть перестает быть иждивенцем, сидящим на шее у семьи и у того же государства. В результате, будучи материально обеспеченным, больной человек может позволить себе пользоваться теми же правами на отдых, что и другие, он путешествует, лечится на курортах, бывает в кафе, в театрах и концертных залах. Причем выигрывают от такой социальной политики обе стороны:
инвалид чувствует себя полноправным членом общества, а общество может заботиться уже только о самых беспомощных людях, не способных трудиться в силу возраста или тяжелого недуга, врожденного или приобретенного увечья.
В последние годы появились у нас переводы книг шведской женщины-инвалида Джонни Эриксон Тада. В первой из них, Джонни, автор рассказывает о себе, о том, как пришла она к религиозному движению, активным членом которого является. Когда я читала эту книгу, мой друг, тоже инвалид, все допытывался у меня, что именно пишет Джонни о своей инвалидной жизни — ведь она шейница, то есть человек, почти полностью обездвиженный, зависимый от окружающих, от бытовых условий. Но удовлетворить любопытство своего друга я практически так и не смогла — нашла в повествовании лишь несколько эпизодов пребывания девушки в клинике после травмы. Описывалось, к примеру, как она лежала на особой функциональной кровати, сетка-матрац которой вращалась вокруг оси, чтобы не было пролежней, а когда Джонни приходилось лежать на животе, ее голова была опущена в прорезь парусинового матраца, и она могла читать положенные на пол книги. Не нашла я никаких подробностей инвалидного бытоустройства — настолько, видимо, все у нее в доме и в жизни было предусмотрено и приспособлено, что подразумевалось само собой и позволяло этой девушке сосредоточиться на духовном, объездить полмира, петь под гитару, писать книги... Конечно же, пример Джонни исключительный, человек она очень состоятельный. И все же, все же, все же...
Кажется, году в 79-м на очередной международной выставке Медтехника впервые была представлена немецкая фирма Майра. Подарили мне тогда каталог этой фирмы. Это было потрясением для нашего брата — увидеть, как там, у них думают об инвалидах. Чего только нет и в последних каталогах прославленной на весь мир фирмы: комнатные и прогулочные, с электродвигателями коляски, всевозможные приспособления для дома, для работы, для личной гигиены. Все предусмотрено для максимально возможной автономизации жизни, для независимости физически беспомощного человека. Как говорится, нам и не снилось...
По контрасту вспоминается эпизод из собственной жизни. Вторая бесплатная коляска, полученная мною, была производства Рижского завода, складная. Когда ее привезли домой, собрали и усадили меня в нее, мама разочарованно, с какой-то печально-презрительной интонацией сказала:
— Ой, ну ты прямо как инвалид!
Было смешно...
Но ежели серьезно, это было бы смешно, кабы не было так грустно. Куйбышевка, первая моя коляска*, была тяжелая, не складная, и в такой коляске долгие годы гуляли, а многие и по сей день ею пользуются, инвалиды, особенно на периферии. Она была громоздкая, держать ее в малогабаритной квартире практически невозможно, и у меня она стояла в маленькой кладовочке под лестницей в подъезде. Однако же эта самая коляска, как русская телега, — вездеход, она хороша при езде по резко пересеченной местности, преодолевает все рытвины и колдобины наших российских дорог.
Я имела случай убедиться в этом, уже имея в своем распоряжении югославскую прогулочную коляску, сделанную под Майру. Конечно, выполнена она хуже, ее рычагами может управлять лишь инвалид, имеющий сильные руки, тогда как на немецкой рычажке прекрасно катаются даже
* Кстати, подробные характеристики всех колясок, присутствующих на российском рынке, читатель может найти в книге Л. Индолева Тем, кто в коляске и рядом с ними (Пермь: Здравствуй, 1995), в частности в главе Как выбрать коляску. шейники с полупарализованными руками, но внешне моя югославка была вполне респектабельна. И вот летом, уже после смерти мамы, друзья решили вывезти меня погулять в Тимирязевский парк. Проведя полдня на поляне, мы двинулись в обратный путь. То ли переднее колесо наткнулось на корягу, то ли камень подвернулся, но раздался треск-хруст, и колесо отвалилось. Хорошо, что соседка с первого этажа была дома и открыла кладовку под лестницей! На старой-престарой куйбышевке со спущенными шинами меня благополучно транспортировали домой, а колесо приварили в НИИ с помощью местного дяди Васи.
А вот следующая по времени получения рижская коляска, складная, делалась гораздо позже, но все достоинства новой модели сводились лишь к тому, что ее можно было складывать. Проверки на прочность она не выдержала, разваливалась на ходу:
моя знакомая застряла на ней в самом центре Москвы — сломалась ось. И опять же она была тяжелой и с низкой посадкой, из-за которой провисаешь в ней, даже сидя на подушке.
Все импортные коляски, конечно, дороги, и это естественно, но надо видеть, как они сделаны! Сидя в такой коляске, я чувствую себя человеком, я смотрюсь, везут ли меня или еду сама. И разве наши коляски идут в сравнение с элегантными иноземными красавицами?
Когда я говорю о том, что инвалидная техника у нас на грани фантастики, невольно вспоминаю давний эпизод. Вез меня, еще на куйбышевке, по аллее парка хороший знакомый, молодой парень, а коляска все норовила свернуть налево, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы она не свалилась в кювет. А мне самой было не до того: запрокинув голову, я смотрела в небо сквозь ажурную листву высоких деревьев, слушала веселую перекличку лесных пичужек, наслаждалась меняющимися картинами. И вдруг обратила внимание на то, как тяжко дышит измученный плохим ходом коляски мой возчик. Не выдержав, он сказал:
— Ракеты космические изобрели и не могут придумать такой коляски, чтобы, как катер на воздушной подушке, сама катилась, а я бы придерживал ее да направлял!
Что же удивляться редкому появлению инвалидов-опорников на улицах, если отечественные модели прогулочных колясок выглядят монстрами, режут глаз своим видом, как и мотоколяски, имевшие в обиходе прозвища Матильда, Мотя. Слава Богу, их теперь мало осталось, и чаще видны Запорожцы и Москвичи с ручным управлением.
Но это, что называется, на публике, на улице. А вот дома, в обиходе такая импортная красотка далеко не всем подойдет: она ведь рассчитана на большие квартиры и широкие в проемах двери. В наших хрущобных домах такая коляска, по сути, бесполезна. Отсюда — обилие самодельных или переделанных комнатных колясок в домах, где есть инвалиды: идет неизбежная подгонка под себя. Каждый вынужден приспосабливаться к своим условиям жизни и совершенствовать свое житие с учетом собственных физических возможностей.
Великое множество поговорок и пословиц есть в русском языке на все случаи жизни: Хочешь жить — умей вертеться, С миру по нитке — голому рубаха, Не боги горшки обжигают, Голь на выдумку хитра, Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Они придуманы как будто бы для нас, людей, которым больше, чем другим, приходится приноравливаться к меняющимся обстоятельствам, выбираться из самых разных и порой очень непростых ситуаций, надеясь либо на друзей, либо просто на хороших людей. Зачастую же — только на себя.
А ведь головы российские тоже не из последних, недаром нашу страну называют страной Левшей. Помню, давным-давно мама рассказывала, как наши полиграфисты ездили в командировку в тогдашнюю ГДР. Так вот, в Германии говорили, что русские печатники способны сделать из четырех-пяти красок цветную репродукцию с картины более качественную, приближенную к оригиналу, нежели немецкие — из десяти-пятнадцати. Вот так. И разве не талантлив был тот инженер из маминой типографии, который придумал и сотворил для меня коляску из самых простых подручных материалов, в глаза меня ни разу не видевший? Ту самую, родную, отечественную, на которой я сижу дома с самого начала своей болезни и по сию пору.
Если вернуться к красочным каталогам фирмы Майра, то я уверена, что, глядя на всевозможные бытовые приспособлен ния — для еды, чтения, письма, пересадки с коляски на кровать или в ванну, наши инвалиды думают: а вот это можно было бы и для меня сделать, а это — почти то же, что у меня есть, но — лучше, а вот над этим стоит немного подумать, может, и мы сделаем.
Кажется, Паскаль сказал, что человек — не более чем тростник, самый слабый в природе, но этот тростник мыслит. Вот и мыслят, и придумывают инвалиды всю жизнь, не имя порой ни чертежей, ни технического образования. Немного смекалки да умелые руки — вот что нужно. Правда, руки-то, как правило, чужие, и не всегда' они рядом, руки эти. Хорошо, если существует в твоей жизни человек, который может найти где-то нужный материал и сделать необходимое приспособление для инвалида.
Жизнь постоянно заставляет искать и находить, думать и изобретать. Да я сама когда-то, в восемнадцать лет, чисто интуитивно придумала себе коленоупор, хотя и названия-то такого не знала! Просто попросила маму прибить фанеру между двумя тумбами письменного стола, за которым сидела в коляске. Д на доску повесили сложенное в несколько раз одеяло. Я клала на стол подушку, поднималась на руках и, навалившись на подушку, таким образом стояла, не чувствуя ног своих, но упираясь коленями в эту доску. Через восемь лет, когда врачи Боткинской больницы задумали сделать мне аппараты для ходьбы, они были удивлены неплохим состоянием моих мышц, слабеньких, но позволивших поставить меня на ноги, в вертикаль.
Ну, а в нынешней квартире, тоже постепенно, появлялись у меня все новые, необходимые для жизни больного человека придумки, приспособления, устройства.
— Так. простите, мне звонят в дверь, — не сдвигаясь с места, я протягиваю руку к боковине стола и нажимаю тумблер. Раздается громкий выстрел-щелчок, и, толкнув дверь, входит соседка. Причем, звонков на входной двери у меня два — обычный, электрический, и валдайский колокольчик. И по тому, как звонят, в который из двух, я почти всегда определяю, свой человек ко мне пришел или кто-то незнакомый.
— Ой, минуточку, листок бумаги на пол упал! — опираясь на одну руку, другой беру специальную палку-зажим и, наклонившись, поднимаю бумажку. Подняла, положила на место, а палку повесила на боковину стола.
— Кто там? — спрашиваю я, уже лежа в постели, в переговорное устройство, висящее над диваном. Переговорку сделал мне мой друг со товарищи, а электронную коробку прислали когда-то бандеролью из Прибалтики.
Да, я же не сказала о балконе! Архитекторы времен Хрущева были люди мудреные: помимо подоконников-огрызков, на которых не могут толком стоять горшки с цветами, они зачем-то опустили пол у балкона аж на двадцать сантиметров. И сосед по подъезду, столяр, соорудил мне на балконе деревянный помост, на который я въезжаю по специальной дощечке-пандусу, кладущейся всякий раз у порога балкона. Поднимаю и опускаю я этот пандус с помощью палки и проволочной петли на доске.
Летними днями и теплыми осенними вечерами я выезжаю на этот пятачок и сижу там за столом — им служит положенная поперек балкона гладильная доска, под которой стоит стул с плотной подушкой: на него я кладу свои вечно отекающие ноги. Книгу или журнал, правда, приходится придерживать рукой, но — идеала нет. Не сомневаюсь, что моя фотография в таком самодельном интерьере не украсила бы рекламный проспект, но мне так удобно, я читаю, пишу, и потом — я сама это все придумала, сбила, сшила, склеила: жизнь заставила, мысль сработала, добрые руки сделали.
И коляску-то свою всю жизнь обиваешь, меняешь с чьей-нибудь помощью подлокотники, сиденье, обшиваешь, обклеиваешь. А уж колеса переделывает-прилаживает мой друг, который сделал мне на своем заводе и металлическую раму-петлю для пересадки с коляски на диван, когда настала пора страховать себя от возможного падения. И если кто-то из гостей спрашивает, что это такое, я шутя отвечаю, что появление в нашем районе летающих тарелок связано с желанием космических пришельцев понять назначение этой оригинальной конструкции в моем доме.
Любопытный человек, впервые переступивший порог моей квартиры, оглядевшись, непременно задает вопросы. Например, увидев на столе пишущую' машинку, спрашивает: Вы печатаете? картины на стенах: Вырисуете? а швейную машинку на столе: Вы что, шьете? Ну, машинку пишущую можно и убрать, про картины рассказать, а вот со швейной машинкой сложнее. Да, я шью себе кое-что по необходимости, но вторая причина постоянного пребывания на столе древней машинки Зингер не всем известна: она заземляет, утяжеляет этот самый стол/стоящий посредине комнаты, чтобы он от меня не отъехал, когда я, опираясь на него, проезжаю мимо. Мой инвалидный быт диктует многофункциональность некоторых предметов в доме. Я, например, ворчу, если кто-то брал из стола длинную ученическую линейку и не положил на место: она ведь у меня не только и не столько линейка, она нужна для передвижения предметов по полу.
Я уж не говорю о том, сколько разных палок и палочек стоит, лежит, висит в разных местах квартиры. Вон та, что на подоконнике, — чтобы ставить на место пандус, держа его на весу. Эта, длинная, — чтобы раздвигать оконные шторы или придвинуть что-то далеко лежащее. Та, что в ванной, — для развешивания белья на веревках, а та, что в коридоре, — чтобы убирать с дороги забытые посетителем домашние тапочки или отогнуть коврик у самой двери. Деревянная ручка, прибитая в центре стены-ниши, служит для того, чтобы, проезжая мимо, оттолкнуться от нее и не застрять посреди комнаты. А еще одна дверная ручка вбита прямо через ковер в стену над диваном, чтобы ночью, держась за нее, переворачивать себя в постели. Все в доме моем не просто так, и все должно быть по возможности на своем месте и в пределах досягаемости, иначе в какой-то момент я могу остаться обезоруженной, ведь подать мне нужную вещь некому.
Все, что необходимо и возможно, подогнано именно под меня, под конкретную ситуацию и мои физические возможности. Вот почему, когда меня, из самых добрых побуждений, приглашают в гости с ночевкой или даже пожить, переменить обстановку, я благодарю и отказываюсь. Трудно объяснить хорошим людям формулу-отказ:
Спасибо большое, но это все очень сложно. Трудно объяснить, что для меня имеют значение каждый пустяк, каждая бытовая деталь, например, с какой стороны я могу пересесть на кровать. В гости с собой мне пришлось бы взять и доску под матрац, и подушечки под спину — она, искривленная болезнью, того требует, — и еще многое другое. Да, все устроено у меня в доме далеко не идеально и не. выдерживает критики с эстетической точки зрения, но все это — мое. Все исторически сложилось именно так, а не иначе, и складывалось не в один день, а годами. Надо сказать, что и в санатории в первые дни пребывания всякий раз идет неизбежное обустройство, начиная с матраца и кончая шитьем подушек для сиденья и под спинку коляски — иначе нельзя...
Один из героев знаменитого романа А. Дюма Граф Монте-Кристо, аббат Фариа, говорит: Несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума; для того, чтобы порох дал взрыв, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях; они столкнулись на узком пространстве... На узком пространстве своей комнаты или квартиры инвалид вынужден сосредоточиваться на своем повседневном житье-бытье, и если вся жизнь, как говорят, состоит из мелочей, то от многих бытовых мелочей напрямую зависит степень самостоятельности больного человека, его независимости от окружающих, максимальной автономизации.
Помоги себе сам! — эти слова в быту, в жизни инвалида приобретают особое значение, становятся принципом. Могу себе представить, какое количество всевозможных устройств, приспособлений придумывают сами инвалиды! И делают их из имеющихся подручных материалов, с чьей-то помощью. Об. этом узнаешь из разговоров в санатории, при случайных встречах в медучреждениях и порой с готовностью перенимаешь чужой опыт, чужую подсказку.
Теперь и в журнале Красный Крест России, и в инвалидном Преодолении даются чертежи и описания несложных технических приспособлений, изобретенных самими опорниками. Лишь часть подобных материалов является перепечаткой из зарубежных изданий. Большинство же домашних усовершенствований, маленьких хитростей — ноу-хау, плод самодеятельного творчества.
Моя знакомая сама садится в кровати, которую ей переделали в функциональную, то есть с поднимающейся головной частью. Это самодельное подъемное устройство, состоящее из автомобильной камеры, компрессора, подзарядного устройства и выключателей. Я не знаю, кто это все придумал и сделал, наверное, два-три человека потрудились, чтобы женщина с полупарализованными руками могла, приняв сидячую позу, переползать с кровати на коляску без посторонней помощи.
Другая женщина по чьей-то подсказке сумела приспособить сиденье и спинку куйбышевской коляски, имеющей свои особенности, для пользования туалетом. Множество подобных приспособлений, немудрящих, но облегчающих жизнь инвалида, я знаю и от других, и из собственного опыта: вот дощечка, обшитая мягкой тканью, хороша для пересадки на коляску; зеркало на кронштейне, прикрепленное к стене у кровати, — чтобы лежачий больной мог смотреть телевизор, стоящий у него за спиной; громкоговорящее устройство при телефоне позволяет говорить, не пользуясь телефонной трубкой, нажимая носом (!) висячую кнопку, головная телефонная гарнитура дает возможность и работать, и разговаривать одновременно, и т.д., в т. п. Кайсдыи, я думаю, приведет свои примеры разнообразных устройств и приспособлений.
Помню, как я удивила женщину из Архангельской области, отдыхавшую со мной в санатории, показав ей нехитрую заколку на чулках, стягивающую колени, чтобы ноги ровно стояли на подножке инвалидной коляски. А вот пример более серьезный. Когда я осталась одна, передо мной остро встала проблема пересадки на коляску с кровати — всю жизнь мне помогала мама. Несколько дней я пересаживалась сама, с большим риском упасть: ставила коляску, как при маме, под острым углом к кровати и перепрыгивала на нее, упираясь руками в подлокотник и сиденье. Потом поняла, что в любой день это может плохо кончиться, расстроилась-опечалилась, и вдруг — щелчок в мозгу! — вспомнила. Я вспомнила, как была устроена функциональная кровать в санатории, вспомнила, что при пересадке на нее коляска стояла строго перпендикулярно к кровати, и я втягивала себя на коляску, опершись рукой на ее сиденье. Правда, у санаторской коляски были тормоза, а у моей самодельной их нет и быть не может. Но зато у моей — три колеса; если упираешься, заведя руки назад, в ее сиденье, то она становится как бы рамой на пол, и тогда можно втянуть себя на это сиденье. Небольшой риск, что коляска отъедет, остается, но он не так уж велик.
Позже, когда мой диван пришел в негодность, соседка по площадке как раз меняла у себя мебель и отдала мне свой, еще крепкий. Я побывала у нее, все измерила и, учтя особенности пересадки с дивана на коляску и обратно, завысила новый диван сантиметров на десять, воспользовавшись досками своего старого ложа. Конечно, мастерил это сосед-столяр, но все моменты и все детали просчитывались мной, ибо здесь важен каждый сантиметр, каждый угол наклона.
Худо худу не равно, мы все разные, и болезни у нас разные, и поражения конечностей — тоже. Вот почему, получив в свое распоряжение коляску, ее зачастую доводят дома: кому-то зауживают, кому-то снимают обода, чтобы можно было проехать в дверной проем — в общем, доводят до ума. Вот почему красивая импортная коляска может оказаться непригодной для одного больного и отлично подойдет для другого, живущего в иных условиях, ведущего иной образ жизни. И вот почему я вынуждена периодически ставить парализованные ноги на какое-то возвышение: моя вездепроходящая коляска не имеет подножек, ноги стоят на раме неправильно и быстро отекают.
Так что, глядя на умело продуманные и красивые приспособления фирмы Майра, всякий раз мысленно прикидываю-примеряю на себя: это вот хорошо, но, увы, для меня не подошло бы. Например, подъемник для ванны — да он такой, как на картинке, просто не поместится в моем крохотном санузле, не говоря уже о том, что и сидеть на нем я не смогу так, как сидит мужчина на фото: мышцы спины у меня парализованы, я держусь только за счет рук, и как ни крути, меня надо опускать на дно ванны, дабы я могла держаться за ее края, пока меня моют. У каждого свои возможности, и им не соответствует то, что Я вижу в каталоге. Как говорится, тот же блин, да на другом бы блюде...
Помню, как в южном санатории, когда на аллеях парка рычажных колясок зарубежного производства еще не было видно, мы с удивлением провожали взглядом мужчину-инвалида, который не спеша катил в самодельной коляске — некоей помеси велосипеда (видна была цепная передача) и куйбышевки. Двигался мужчина, не крутя колеса ободами, а вращая специальные ручки, расположенные по бокам, на уровне опущенных вниз рук. Вряд ли ее владелец, а возможно, и создатель, считал свою коляску высшим достижением конструкторской мысли и, надеюсь, не слышал, как в народе ее прозвали мясорубкой. Но неподвижный торс и посадка инвалида подсказывали, что и руки у него частично парализованы, и потому, какой бы внешне ни была эта непривычная коляска, сработана она была именно и только для него, с учетом его физических особенностей.
Непременное условие жизни инвалида — техника безопасности, связанная с ограниченными физическими возможностями. И в пределах квартиры, и на улице, и в санатории — везде приходится быть осторожным, чтобы, не приведи Господи, не упасть, не подвернуть ногу, не ушибиться. Падать мне доводилось, к счастью, в аппаратах, которые вместе с корсетом, как скафандр, защитили от несчастья. В санатории мне пришлось первые дни пристегивать себя ремнем к спинке новой рычажки: освоить ее перед отъездом я не успела и потому при движении могла запросто вывалиться.
Неизбежными в быту были и ожоги — от горячей батареи, к которой случайно прислонилась коленом, от грелки, приложенной к простуженому боку. Да и корсеты, коих за свою жизнь переносила я немало, вызывали потертости, раны металлическими шинами, жесткой кожей. Все эти прелести инвалидного бытия, увы, неизбежны, и всю жизнь боишься не синяков и ссадин на руках, а потертостей на ногах, на теле, не говоря уже о более серьезном — о пролежнях.
Бдительность и осторожность здесь требуются постоянные. Не забуду крика женщины в санатории: подошедшая сзади санитарка, не предупредив больную, резко двинула коляску вверх по пандусу, ведущему к грязелечебнице. От сильного толчка спинальницу выбросило из коляски на пол, она сломала и так неподвижную ногу. Я сама однажды только чудом спаслась от падения на улице: увлекшись быстрой ездой под гору, не вписалась в поворот, и коляску завернуло прямо в кювет. Спасло меня то, что у самой кромки тротуара были густые кусты и коляска буквально зависла на них под опасным углом, а вынул меня оттуда случайный прохожий. С тех пор я старалась всегда быть начеку, объезжала ненадежные дорожки и спуски, понимая, что, ежели что случится, не миновать беды: у хроников все хрупко — и кости, и мышцы, и связки.
Да, все, что относится к быту, требует от инвалида предельной осторожности, и чем больше стаж болезни, тем меньше полагаешься на свои силы и тем больше разных страховочных приспособлений приходится придумывать. У меня это мною же изобретенная подушка-тормоз с проволочной ручкой — для коляски; металлическая рама-петля над кроватью и крючки на ремнях вокруг матраца — для пересадки.
Заключенные, в каменных и бетонных клетках своих домов инвалиды, даже имея родных, не всегда могут выехать на улицу погулять, если в доме нет лифта. Некоторые добиваются в своих РЭУ и ДЭЗах установки поручней у дверей подъездов и заливки цементом двух-трех ступенек перед площадкой первого этажа. Я знаю двух женщин, которые выезжают на улицу... через балконную дверь. Нет-нет, с ними все в порядке, просто балконы у них — на первом этаже, в домах с высоким цоколем, и, застеклив балкон, сделав в нем дверь с довольно крутым пандусом, они, с чьей-нибудь помощью, съезжают по нему на коляске прямо во двор.
Но какими усилиями это достигается, сколько нервов при этом тратится! Ведь не было и нет четких постановлений на сей счет, и нет своих инвалидных мастерских, которые работали бы специально для нашего брата, и нет материала, нет никаких чертежей, схем... Нет ничего, кроме проблем. у
...А меж тем жизнь идет-продолжается' и ежедневно подбрасывает нам задачки, которые требуют немедленного решения. Каждому — свои. Вот и мне опять предстоит решить одну такую: друг сделал для моей старушки коляски новое сиденье, а оно оказалось на два сантиметра выше дивана, на котором я сплю. И я должна срочно придумать, каким способом завысить уровень постели, чтобы без риска пересаживаться. Снова твори, выдумывай, пробуй.
Стоп, эврика! Кажется, я уже кое-что придумала... Ну почему же мне сразу-то в голову не пришло, это ведь так просто?! О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух...