aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 5. Все заново

Два месяца я умирал.

Врачи выходили в коридор, семь раз говорили моим друзьям, что я кончился. Я этого, конечно, не знал. Просто было очень трудно, было очень больно, непрерывные уколы, морфий, обезболивающее. После укола - два часа хорошо, покойно, а потом боль возвращается, начинает нарастать. Все сильней и сильней. Терпишь. Потом, когда терпеть уже невозможно, зовешь сестру, - колите снова.

Да что - я! Все спинальники проходят через все эти боли, когда оперируют на спинном мозге, когда развороченная спина начинает срастаться.

Дежурства друзей были установлены после того, как выяснилось, что мне нельзя долгое время лежать в одном и том же положении. Безжизненное мое тело следовало все время переворачивать. На первые два дня меня положили на крестец, врачи сразу же хотели сращивать оторванную ногу. От долгого лежания образовался пролежень, крестец загнил, загнил до кости. Так что переворачивать надо было каждые два часа.

Этого долго не понимали в наших клиниках. Считалось, если спина сломана - надо лежать именно на спине, и чтоб особо не беспокоили, и чтоб не двигали. Поэтому многие спинальники покидали больничные палаты - все в пролежнях. И умирали в первую очередь от этого, ведь гниение уже не остановишь.

Пока человек лежит без памяти, пока - недвижным трупом, - необходимо следить за ним. Потом, когда он сможет двигать свое тело, - все будет делать сам.

Два месяца я не мог пошевелить рукой. Просто сил не было. К концу второго месяца начал чуть-чуть шевелить пальцами, кистями, делать небольшие движения. И дело пошло. Сам вскорости научился переворачиваться, держать в руке ложку и стакан. Но с пролежнем, заработанным в первые два дня, сделать уже ничего было нельзя, он остался со мной на всю жизнь. Именно пролежень этот - причина всех моих несчастий в дальнейшем.

Но - боли постепенно проходили, в конце концов начал я есть, появился аппетит. Случилось даже то, чего я всю жизнь боялся, с чем боролся, - на животе кой-какой жирок завязался. Ведь, кроме прекрасной больничной кормежки, моя тумбочка всегда была забита продуктами со всей Москвы. Каждый дежуривший считал своим долгом принести чего-нибудь "вкусненького, домашнего". Наверное, пол-отделения помогало мне уничтожать все это разнообразие.

Силы потихоньку прибывали. К концу третьего месяца мне разрешено было сесть. Я и до того, наверное, мог бы, но - не разрешали. Это для меня было величайшее событие. Ведь вот как - я уже сижу! Здоровею не по дням, а по часам.

Спина срасталась, спинной мозг так и оставался - разорванным. В ногах никакой чувствительности не было. Приходили врачи, кололи ступни иголками, все говорили: "Вот-вот, уже лучше". Но я в глубине души чувствовал, что все это вранье. Как не было никакой чувствительности до середины живота — так ее и нет. А им все кажется - вот пальчик шевельнулся, вот нога поддернулась. А это все обычная спастика. Есть такое понятие в медицине, как бы заряд электрический проходит.

Потом, через несколько лет, я разобрался в природе этого явления.

Паралич бывает двух типов - вялый и спастический. Спастический - и лучше, и хуже. Хуже тем, что ноги, случается, непроизвольно дергаются, как будто их током бьет. Такой разряд может человека и с кровати скинуть. Бывает - очень сильно и неприятно. Некоторым даже жилы перерезают, чтобы спастический обратить в вялый.

Но спастика зато поддерживает хоть какой-то тонус. Особенно важна спастика в половой жизни. Вялый паралич делает невозможной эрекцию у мужчин. При спастическом параличе мужчина способен удовлетворить женщину. Сами ничего при этом не чувствуют, но возможность дарить радость любимой - дает обратный отклик, отклик эмоциональный. Такие спинальники гораздо более оптимистически настроены, гораздо веселей смотрят на жизнь.

Что же такое спастика?

Спинной мозг у человека состоит как бы из двух стволов, - из основного и параллельного. Если происходит какое-либо раздражение, ожог, укол, - нога дергается еще до того, как срабатывает головной мозг.

У спинальника такой сигнал дойдет до места разрыва, произойдет как бы отражение, и в результате мышца сократится, нога дернется, палец шевельнется. У обычного человека головной мозг блокирует многие раздражающие импульсы, остаются только выбираемые, значительные. Но когда связи с головой нет, - усиливаются условно-рефлекторные цепи, убыстряются импульсы, ничто уже не может остановить их возбуждающее действие. Например, спастическое дерганье у обычных людей случается во время сна. Мозг отдыхает, блокировка снимается, человек испытывает действие спастики.

Своего специалиста по позвоночным травмам в ЦИТО не было. На операции приглашался хирург из кремлевской больницы. Серьезный пожилой профессор, боевой хирург, проделавший множество операций в полевых госпиталях на фронтах Отечественной войны.

На пятый день мне сделали операцию на спинном мозге. Просто - посмотрели, что у меня в позвоночнике творится. Хирург, делавший мне операцию, не сообщал результатов выхаживавшим меня врачам. Поэтому они говорили, - ну вот, идет восстановление, скоро будете ходить.

На долю немногих выпадают две операции на позвоночнике подряд. Операции - люменоктомии. В них основная задача - вскрыть оболочку спинного мозга, посмотреть - что там происходит. Составить переломленные кости, удалить обломки, восстановить сам позвоночник. Естественно, после двух операций спина у меня была разворочена - будь здоров! У всех такие аккуратные, чтоб не сказать красивые и изящные, швы, и только у меня - страсти, на всю спину. Но что значит некрасивый шов, если всякий шов только украшает мужчину.

Хвалиться страданиями - не просто дурно, но и смешно. Каждый спинальник проходит через все эти страшные муки. А каждый здоровый - вполне может их себе представить.

На четвертый месяц мне разрешили сесть. Пока что я действовал только по разрешению. Разрешили - значит, можно. А не разрешили - нельзя. Почему-то у меня до этого момента не возникало стремления делать что-то самому, не возникало сомнений - а правы ли лечащие меня врачи?

Врачи, особенно когда речь идет о травмах, - наши спасители. В терапии кто как только не лечит и не лечится. Тут и гомеопатия, и народные средства, и восточные гимнастики. Но когда сломана рука, нога, спина, когда кости надо собирать, сращивать, - нам необходим хирург, опытный хирург, никто другой не поможет. Но хирург - починит и уйдет, а восстанавливаться придется самому. Нет того специалиста, который бы выходил потом, заново научил ходить, бегать, прыгать, сделанное хирургом довел бы до ума.

К тому же совершенно одинаковых травм нет, а хирурги зачастую подходят ко всем нам с единой меркой. Всем надо сделать люменоктомию, составить позвонки, осмотреть спинной мозг. Если травма произошла только-только, за четыре часа, спинной мозг возможно просто сшить, он срастется потом. Но это четыре часа. Обычно спину ломают в таких ситуациях, что на стол хирурга бедняга попадает не через часы, а через десятки часов.

Выхаживать себя приходится самому.

И решать - что уже пора делать, а что еще рано, - тоже самому.

У спинальных кроватей есть сверху прикрепленная штанга, за которую можно браться руками, подтягиваться, помогать себе подниматься. И вот разрешение дано, я подтянулся на этой палке и - оказался сидящим на кровати. Сижу! Лечащий врач сказала мне, что в первый раз сидеть можно не более десяти минут. Иначе закружится голова, будет плохо, больно. Я посидел ровно десять минут, прилег, отдохнул. Поразмыслив, удивился, - ведь ничего из обещанного не почувствовал, совершенно не устал. Снова потянулся, посидел еще десять минут. Ну - ничего, никакого упадка сил. Надо было продолжать.

Был уже конец рабочего дня, врачи расходились. Я попросил друзей притащить мне коляску из коридора. На шестнадцать палат была всего одна коляска-каталка, да и та стояла пока, до меня, без дела. Со сломанной ногой - коляска не нужна, можно и на костылях передвигаться.

Сел я на эту коляску и поехал. Первым делом - в палату к знакомым девочкам, с кем я так впоследствии подружился. Очень хотелось показать, что я сижу! Ура, видите? Я уже сижу!

Это была победа, маленькая, но победа. Да и не маленькая, это было первое, чему я научился после травмы, первое действие в возвращении к жизни. К активной жизни.

И, - надо же было такому случиться, - первым, кого я встретил в коридоре, был тот самый хирург, который меня оперировал. Подошел ко мне седой хмурый человек в белом халате и сказал:

- Вы меня не знаете, но я тот, кто делал вам люменоскопию. Мне рассказывали вашу биографию, вы - сильный человек, поэтому я скажу вам всю правду. Сейчас здешние врачи вас обманывают. Не хотят излишне травмировать вас психически. Но я обязан вас предостеречь от ненужных иллюзий. Вы никогда не сможете ходить. Я видел, - ваш спинной мозг перебит полностью, разорван, на нескольких сантиметрах позвоночника его попросту нет. Таким образом, восстановления никакого произойти не может. Вы останетесь спинальником на всю жизнь. В этом нет ничего страшного. Просто надо готовиться, уже сейчас готовиться к новой жизни, придумывать для себя разные упражнения. Надо учиться сидеть, есть, спать, двигаться, заново учиться. На это вы должны употребить всю свою волю, энергию. Я верю в вас, вы сможете это сделать.

Спасибо ему! Я жив до сих пор - только благодаря его искренности.

В наших больницах не принято говорить пациенту правду. Если сразу ясно, что спинной мозг перебит, - зачем же это скрывать? Не всегда это точно известно, иногда приходится ждать полтора-два года. Хирурги часто не решаются вскрывать оболочку спинного мозга. Когда перелом не очень страшный - стараются не трогать, чтобы случайно не навредить. Ведь малейшее нарушение этой оболочки - может лишить человека последней возможности, последней надежды, может привести к парализации. Много встречал я таких, у кого брали спинно-мозговую жидкость с помощью специального укола. Любопытство врачей, - проводит или не проводит спинной мозг, - приводило к нарушению оболочки и парализации нижних конечностей. Настроение и гнев таких спинальников - жертв неосторожности врачей - легко понять. Не делали бы ему эту "пункцию" - он бы ходить смог снова. Не так, как все, но - ходить. А теперь на всю жизнь прикован к инвалидной коляске.

Так что точный диагноз не всегда можно поставить. Но все же чаще всего врач сразу видит, как идет восстановление, нарушен или нет спинной канал. И уж правильнее, наверное, дать возможность человеку рассчитывать на худшее. Это правильнее, чем когда и год, и два борешься за восстановление, а оно - обещанное - не приходит и не приходит. Очень многие в такой ситуации психически надрывались, разочаровывались в своем земном существовании совсем. В результате, когда благородный обман во благо становился явным, - запивали по-черному, начинали пользоваться наркотиками, некоторые просто сводили счеты с жизнью.

Но мне повезло! Я мог не встретить в коридоре этого нужного человека, мог обманываться много лет, совершать безумные попытки - ходить.

Произвели ли его слова на меня тогда какое-либо особое впечатление? Не могу точно сказать, не помню. Я остался равнодушен к этому известию. Я просто не знал, что это такое. Не знал, как не знает большинство людей на планете. Знают - единицы. Знают - сами спинальники. Знают их родственники, близкие, друзья, те, кто носят своего друга на руках от машины до квартиры, от порога до коляски.

Но есть еще одно, что дало мне спокойно перенести столь страшную новость. Когда человеку возвращают жизнь, жизнь, - но с условием, что он не будет ходить, - он воспринимает это, как дар! Ведь жизнь возвращают! Подумаешь, что ходить не буду! Главное - жить!

А когда много месяцев подряд человек, уже вполне оправившийся и запамятовавший, что жизнь ему возвращена, много месяцев живет надеждой на то, что скоро будет ходить, и эти надежды не опровергаются - наоборот, поддерживаются окружающими, и вот эти надежды рушатся, - вот тогда петля! Вот тогда - мука!

Спинальник - это не диагноз. Спинальник - это принадлежность к нации. Среди спинальников есть свои артисты, художники, писатели, спортсмены. Есть пьяницы, подзаборники, дебоширы.

Спинальникам жить тяжелее - с точки зрения двуногого.

Но сравнимо ли счастье человека, ущербного физически, да с чистой совестью зато, с подспудным несчастьем здорового злодея? Вот вам и ответ, что первично в мире - дух или материя. Дух - важнее, дух скорее делает человека человеком, нежели физическое сходство.

* * *

На лифте с нашего этажа можно было спуститься в спортивный зал. Позвонки мои срослись. Конечно, за штангу я не брался. Делал различные упражнения, растягивал эспандеры. Подъезжал на коляске к шведской стенке, ставил на тормоза, на руках добирался до самой верхней перекладины. Во время подтягиваний ноги дергаются, обо что-то бьются, но я залезаю, подтягиваюсь, спускаюсь, отдыхаю, снова лезу вверх. И все бы хорошо, но очень моим упражнениям мешала врезанная в живот трубка.

У спинальников многие внутренние функции организма нарушаются. Часто не работает мочевой пузырь. Мочу надо заставлять выходить наружу, мочу приходится выбивать. Обычное упражнение, рекомендуемое врачами в таких случаях, - выбивание ударами по животу. Но такой метод не освобождает полость пузыря от всех остатков. А остатки - самое важное. Из-за остатков может произойти воспаление мочевого пузыря. Остатки загнивают, инфекция поднимается вверх, к почкам. Очень многим приносят огромные мучения именно вопросы мочеиспускания.

Врачи наши решали такие проблемы просто. Вставляли трубку - и все. Во-первых, не надо учить спинальника всяким упражнениям, приводящим к полностью освобожденному мочевому пузырю. Во-вторых, нет опасности возникновения воспалительных процессов, камней в почках, нет необходимости в сложнейшей по тем временам операции. Трубка вставлена - моча вытекает. Остальные пути при этом атрофируются. А если в организме что-либо атрофируется - это плохо. Но даже не такие высокие размышления послужили причиной моей особой нелюбви к трубке. Просто она мешала мне лазать по шведской стенке, вечно за что-нибудь зацеплялась, вылетала, моча при этом разливалась. Это все мне не нравилось.

Я мало знал тогда. Но есть природная интуиция, которая позволяет нам правильно себя вести в подобных ситуациях. Организм сам подсказывает, что надо делать, как противостоять врачебным ошибкам.

Когда почувствовал, что трубка - это плохо, а понял я это на шестой месяц, я решил ее удалить. Врачи, конечно, и слышать ни о чем подобном не хотели, - а я и не говорил им ничего. Моя лечащий врач ушла в отпуск, и я решил воспользоваться ее отсутствием.

Ребята по моей просьбе каждый день приносили мне по нескольку бутылок пива. Я тренировал, растягивал свой мочевой пузырь, - насколько это было возможно. Трубку зажимал рукой и старался заставить мочу выходить естественным путем. Туго, но удавалось. Тогда еще не знал многих упражнений, не придумал, поэтому просто - выбивал.

И - получалось! Трубку можно было изымать. Будь что будет.

Трубка вставлялась как бы насквозь, через все стенки, - и мышечную, и брюшную, и стенку мочевого пузыря.

Я просто выдернул трубку и заклеил дыру лейкопластырем. Делал все сам, на свой страх и риск. Подложил тампончик, смоченный марганцовкой. И заклеил - слой за слоем, слой за слоем. Получился такой нарост на животе. Лейкопластыря не жалел - чтобы не слетело мое сооружение при какой-либо случайности.

И стал я так жить. Моче деваться было некуда. Шла естественным путем. К тому же я все старался не очень растягивать мочевой пузырь. Ведь нормальный двуногий, когда наполняется, - чувствует позыв. А спинальник должен рукой щупать - наполнился он там или нет, да и когда моча уже пошла, - узнает слишком поздно. Ставится перед фактом. Если в гостях, на людях, - перед фактом, достаточно неприятным. Приходится пользоваться мочеприемником. Сейчас появились уже и неплохой конструкции, но в те времена с таким приемником можно было только сидеть. Даже лежать было нельзя, все мгновенно разливалось, - а уж тем более крутиться на турнике.

Через двадцать дней я снял тампон. От дыры ничего не осталось, только маленький рубец. Теперь надо было научиться управлению процессом.

Я восстановил вместимость пузыря до 500 граммов, средний рабочий объем довел до 200-300. Это позволяет достаточно безбедно жить. Регулировка очень проста, надо следить за количеством поглощаемого питья и пищи. В последние годы я даже в гости езжу безо всяких подсобных средств. С утра выпиваю чашку кофе, к вечеру все из себя вывожу - вышибаю, и на несколько часов я - свободный человек. Правда, в этих гостях не стоит пить или есть что попало.

Постепенно за многие годы у меня выработался режим слежения за работой внутренних органов. Чем раньше в своей новой жизни спинальник обратит на это все свое внимание - тем лучше. Надо следить за собой, эта слежка должна стать подсознательной, всевременной, - сколько я выпил, сколько я съел, что я ел, куда мне сегодня надо идти. Выработав такую привычку, я смог не только ходить в гости, но и путешествовать, преодолевать огромные расстояния на своей коляске. И такое слежение - не стало навязчивой идеей, не приводит к стрессам или сдвигам в мозгах. Просто - становится автоматическим.

Для полного освобождения пузыря выбивания недостаточно. Я обычно использую несколько простых упражнений. Прежде всего, работа мышцами живота. Травма у меня достаточно высоко, от D-10 до L-1, то есть три грудных и один поясничный позвонок, но если регулярно стараться работать мышцами брюшного пресса - они продолжают оставаться работоспособными, они напрягаются безо всякой чувствительности. Я не могу ими поднять ноги, но зато могу надуть или вобрать живот. Именно это упражнение рекомендуют йоги для улучшения работы внутренних органов. Спинальник не может делать такие упражнения стоя, как положено. Ну и что, - это можно делать лежа.

Врачи не рекомендуют при мочеиспускании пользоваться методом, к которому все равно многие прибегают. Это - надавливание на различные участки заднего прохода. Почему - неизвестно, но мочеиспускание при этом улучшается. Не могу советовать категорично, - но я это делал, делаю и не жалею об этом.

Одновременно с мочеиспусканием, конечно же, возникает и проблема дефекации. Задний проход чаще всего закрыт. В первые месяцы мне открывали и удаляли все оттуда медсестры, я и не обращал внимания на это. После того, как отказался от трубки, - надо было научиться обслуживать себя самому, тем более что в жизни я не рассчитывал на чью-то помощь, семьи тогда уже никакой не было. Я знал, что вернусь в пустую квартиру, буду жить один, поэтому должен был научиться все делать сам.

Врачи уже после того, как в первые месяцы помогают больному все это совершать, начинают использовать клизму. Этого мне очень не хотелось. Я боялся клизмы, как огня. И так у спинальника почти нет никакой перистальтики, то есть движения в кишках при переваривании пищи, все нарушено, все происходит гораздо медленнее, чем у нормального человека. А тут и вообще станут вялыми, перестанут работать те области кишечника, в которых эта клизма действует.

Я не избавлялся от клизмы, - я просто ни разу ею не пользовался. Как бы трудно ни было. Дефекация должна была произойти - и происходила. Иногда, когда остеомиелит уже разбушевался во мне, случались перерывы дней на двадцать. Говорят, при этом происходит страшенное отравление организма. Очень часто я сам делал так, чтобы дефекация происходила раз в неделю. И - как-то не сказывалось на общем моем состоянии, отравления не чувствовалось.

Часто так случается, начнешь делать упражнения животом - начинается движение в кишечнике, дефекация происходит вместе с мочеиспусканием. Это очень неудобно. Потому, что и то, и другое нельзя делать сидя. Настоящий спинальник не в состоянии сидеть на горшке или унитазе. Дефекация возможна только лежа. Даже во время путешествий в Киев или Куйбышев, - отъезжаешь от дороги в лесок, ложишься на свои подушки и вперед!

Отказаться от клизмы можно было только за счет тяжелых физических упражнений. Те же, в принципе, упражнения, что и для мочеиспускания, только гораздо активнее, быстрее, напряженнее. И - не надо думать, что возможно сравняться с двуногим. Сколь ни упражняйся - все по другому. Раз в три, в четыре дня, - ничего страшного, и у всех - по-разному.

Самый распространенный в среде спинальной анекдот: что бы ты сделал, если бы вдруг снова начал ходить?

- О, я бы сразу побежал к бабе!

- О, а я побегал, потренировался! А третий подумал и говорит:

- А я бы пошел и наконец-то по-человечески просрался.

С самого начала, единым стержнем шло, - я должен работать, потеть, тренироваться, как и раньше. Работать, чтобы сохранить сердце. Я - спинальник, говорил я себе, - я должен гонять себя до седьмого пота. Чтобы все органы, хоть и в парализованных частях тела, испытывали общий подъем, чтобы горячая, разогретая кровь омывала омертвелые клетки, заставляла их оживать. Горячая кровь - дает шанс сохраниться, не сгнить заживо раньше времени.

Конечно, я рассуждал на обывательском уровне. В медицине я был полным профаном. Но, возможно, и без особых знаний ясно, что если много потеть, много тренироваться - будут работать и почки, и печень, и сердце.

Потому-то в течение шестнадцати лет после травмы, пока позволяла задница, я активно тренировался. Не было ни плана, ни схемы никакой. Просто по ходу дела я придумывал на ходу, как бы попотеть, "на чем бы" попотеть. Поездка к друзьям на "рычажке" превращалась в тренировку, подъем в гору - только в быстром темпе, спуск - в очень быстром. Если какие-то дела домашние, или работа на дому, - через каждый час прерываюсь, делаю упражнения с гантелями, вишу на шведской стенке.

Я тренируюсь. Но не совсем так, как тренировался до травмы. Теперь каждой тренировкой я спасаю свою жизнь, тренировка жизненно необходима мне - как пища, как вода, как воздух. Иначе - долго не протянешь.

Мне легко, конечно, делиться таким опытом. Ведь до травмы я был прекрасно подготовлен физически. С уже вполне сложившимся, закаленным в тренировках, восхождениях, гонках организмом.

Но - что ж делать! Если кто не был спортсменом до травмы, после травмы ему придется стать им. Другого выхода нет. Только так можно отвоевать у смерти положенное.

В США и Канаде в реабилитационных центрах давно уже вошло в моду игра в баскетбол и волейбол на колясках. Чем только не занимаются! Но главное, - чем бы не занимались, - заниматься. Потеть, заставляя работать сердце, легкие, печень. И все остальное.

* * *

Во всем мире существуют центры восстановления для спинальников. Центры, в которых врачи возвращают недавно перенесших тяжелейшие травмы к жизни, учат сидеть, стоять, сгибать и разгибать руками безвольные ноги. Именно в восстановительном центре спинальник впервые видит себе подобных. Перенимает опыт, накопленный не одним поколением таких же, как он. Общается. Занимается спортом. Играет в баскетбол, волейбол, плавает, катается на лошади, укрепляет руки и спину. Спинальники начинают жить - общаться, влюбляться. Устраивают театральные представления. Гамлет на коляске, Офелия на коляске...

В нашей стране четверть века тому назад ни одного восстановительного центра не было. После больниц разъезжались по домам. Гнили в пролежнях, окостеневали в суставах. Потихоньку умирали.

Но все же некоторым везло. Тем, кто получал путевки в грязевые санатории. Особенно везло тем, кто попадал в санаторий города Саки, на западном побережье крымского полуострова.

Кроме него, на территории бывшего Союза работали еще два, - на берегу Балтийского моря и в самом центре Донбасса, в Славянске. Но грязи там коричневые, мало помогающие спинальникам в восстановительном процессе.

Иное дело - Саки. Сакские грязи, - черные, маслянистые, вонючие, вобравшие в себя все микроэлементы земли, - лучшие в мире. Сакские грязи происходят из озерного ила. Соленое озеро, на дне которого этот ил покоится трехметровым слоем, вытянулось вдоль сакских кварталов. Когда-то оно было заливом Черного моря, впоследствии отступившего на три километра.

Долгое время о целебных свойствах озерного ила никто не догадывался. В начале прошлого века какой-то татарин начал лечить тут больных радикулитом. Легенда гласит, что у татарина был старый верблюд, страдавший разными болезнями. Однажды бедное животное залезло в озеро. Верблюду сидение в прибрежной грязи понравилось, он начал ежедневно повторять процедуры. Вылечился он или нет - не знаю, но сметливый татарин сообразил, что не зря верблюд в воду залезал.

Озеро у татарина купил царь и велел построить санаторий.

Как нынче принято говорить - бальнеологический курорт.

Построили больничные и жилые здания, посадили серебристые крымские ели. Огромный парк окружил специально вырытый пруд. Вечнозеленая листва, свежий морской воздух, запахи цветов, - все это возвращало к жизни, возвращало жизнь, чувства и стремления.

Самой замечательной придумкой паркоустроителей был пруд, с плавающими по нему круглый год черными и белыми лебедями, пестрыми уточками. По берегам на свисавших к воде ветвях сидели павлины. Громко и противно кричали, распускали цветные вееры-хвосты. Спинальники, а особенно - спинальницы, высиживали здесь часами на колясках, кормили птиц.

Парк разбивался на квадраты тенистыми аллеями. Две центральные, - самые широкие, самые светлые, - сходились в середине, образуя центральную площадь. Местный народ окрестил ее "Расхваталовкой". Здесь по вечерам кипела жизнь. Здесь спинальники знакомились друг с другом, но больше - с будущими подругами. Подруги в основном появлялись из соседнего санатория, специализировавшегося на лечении бесплодия. Юные спинальники собирались в стайки, пели под гитару. Прогуливались на колясках молодые спинальники, выискивая среди гуляющих будущую любовь. И, соединяясь в пары, растекались по всему парку, затаивались в самых укромных уголках.

"Расхваталовка" украшена была небольшим бюстом Гоголя. Табличка гласила, что великий русский писатель в тысяча восемьсот пятьдесят первом году лечился здесь.

Сакское озеро под серо-светлой водой скрывало многотонные запасы лечебной грязи. Ее вычерпывали, нагревали до температуры 36-37 градусов. Таких, как я, засовывали в мешки, наполненные подогретой грязью. Продолжительность процедуры - полчаса. Но мы, молодые и здоровые, старались пролежать по часу.

Вода озерная - соленая и тоже лечебная. В ней содержатся ионы золота, серебра и прочих полезных для поврежденных нервных тканей элементов. Воду эту называют рапа.

Кроме грязевых процедур, спинальникам полагается принимать ванны из подогретой до 37-39 градусов рапы. Ванны и грязь чередуются. Пятьдесят дней: день грязь, день ванна. День грязь, день ванна. Больные (а в санатории нас всех звали - больные) некоторые уставали, старались пропустить какую-либо процедуру, отдохнуть. Сердобольные нянечки за рубль проставляли таким халтурщикам в больничные книжки отметки о посещении.

Грязь и ванны очень помогали тем, у кого спинной мозг был порван не полностью, мог восстановиться. Рассасывались сгустки крови, давящие на нервы, улучшалось питание нервных тканей.

Для меня же - как для спинальника истинного - грязи и ванны были забавой, удовольствием. После девяти месяцев в ЦИТО, после двух перенесенных операций, врачи отправили меня отдохнуть. Сразу же уяснив бесполезность всех этих процедур для себя, я все равно полюбил эти долгие сидения в ванне или лежания в мешке. Сидишь - потеешь. Переговариваешься с соседом-приятелем. Хохочешь... Именно лежа в грязевом мешке, я впервые в жизни играл в шахматы без доски и фигур. Я и представить себе не мог, что способен на такое!

От второго спального корпуса до грязелечебницы по дорожкам парка надо было проехать метров четыреста. Тяжелых больных возили сопровождающие. Мы же, молодежь, мчались наперегонки, вращая колеса старых допотопных колясок. На таких здесь ездили еще до революции. Огромные надувные колеса, - два больших спереди, одно маленькое сзади. Из-за этого коляски были весьма и весьма неустойчивы, легко переворачивались. Разъезжая ночью по неасфальтированным дорожкам парка, я часто вываливался на колдобинах.

Зато коляски эти имели откидные спинки. При необходимости спинка и подножка превращались в платформу для лежания. Не всем разрешали сидеть. Мне, например, врачи из-за пролежня запрещали ездить сидя. Ну и ничего, две недели я разъезжал по парку, лежа на животе. Таким образом и на "Расхваталовку" впервые поехал, с девочками знакомиться.

На такой коляске сиживал под конец славной жизни своей граф Лев Николаевич Толстой.

Такие же коляски довелось мне увидеть и через несколько лет в другом санатории, в Донбассе. Грязи там бедные, но санаторий в шахтерском краю был просто необходим. Ведь из всех спинальников нашей страны чуть не половина - шахтеры. Часты были аварии и обвалы в шахтах, разработки породы велись дедовскими, прадедовскими методами.

Много было среди спинальников и бывших зеков. Лесоповал - очень многим ломал хребты. Все остальные спинальники почти поголовно были жертвами автомобильных аварий.

Но попадались и исключения. Исключения удивительные. Слушаешь такую историю - и не знаешь, смеяться или плакать.

Володю Архангельского жена стрясла с дерева. Он залез высоко-высоко, а ствол был тонким. Жена в сердцах тряхнула. Володя свалился, сломал спину. Навсегда.

Смеялись мы (конечно, по-доброму) над московским кинорежиссером Мустафаевым.

Спал. Зазвонил телефон. Резко потянулся с кровати, рванулся - и сломал шейные позвонки.

Смеялись мы потому, что он уже выздоравливал. Слава Богу, мозг не был полностью прерван. Он мог смеяться над своей историей вместе с нами - так как начинал ходить, шевелиться. Иначе - не до смеха бы было. Над долей шейника - не посмеешься.

Мужчин сопровождали жены. От мужей-спинальников в те годы отказывались редко. Холостяки - находили подруг. Часто сестра, сопровождавшая брата-калеку, находила свое счастье со спинальником, познакомившись на "Расхваталовке".

Женщин после травмы большинство мужей бросало. Исключения составляли кавказские семьи. Я видел грузина, армянина, видел черкеса, катающего по парку жену на коляске.

Мужчина-спинальник не может иметь детей. Женщина-спинальница - может. Молодые спинальницы рожали от здоровых мужиков. Заманивали, зазывали их на любовь. Дети рождались здоровыми, пока маленькие - разъезжали с мамами, на подножках маминых колясок.

Я приехал в санаторий в самое лучшее время - в середине июля. В Крыму в это время - тепло и сухо.

Весь парк кишел разъезжавшими на колясках "больными".

Но впечатления, что собрались тут инвалиды несчастные, - не было и в помине. Царило веселье, тут и там поминутно слышался смех. Новобранцы в такой атмосфере словно заново входили в жизнь, которую мнили навсегда потерянной. Новобранцы - получали здесь огромный заряд оптимизма и стойкости.

В те времена сам санаторий еще был небольшим. Всего три корпуса для больных. В нашем, где содержались наиболее тяжелые, настоящие спинальники, умещалось всего человек сто. А в парке, казалось, гуляли тысячи. Я сначала очень был озадачен таким несоответствием, но позднее, переговорив со многими, понял в чем дело.

Попасть в санаторий было достаточно трудно. Особенно для провинциала. Многие приезжали самостоятельно, "дикарями", снимали в городе жилье, - за свой счет, естественно. Их всячески преследовало местное начальство, не давало снимать квартиры на длительные сроки, не давало поменять квартиру в Москве или Воронеже на квартиру в Саках. Но - спинальники боролись и побеждали. Население города постоянно росло, пополнялось за счет многих спинальников, переезжавших сюда.

Таким образом, основное ощущение множественности создавало тогда еще не очень многочисленное сакское спинальное население. Которое с каждым годом все увеличивалось, несмотря ни на какие препятствия, чинимые власть имущими. Любыми путями, продав все, что можно было продать, с огромными доплатами менялись квартиры.

Так образовался город спинальников. Я называю его городом спинальников, хотя, конечно, двуногого населения там гораздо больше.

И все же - только этот город можно назвать спинальным. Существование такого города - прекрасно и необходимо. В общении обретаются друзья, обретается опыт. Вокруг сотни таких же, как ты, но нет и двух похожих. У всех разные настроения, убеждения, голоса и глаза. Со всеми беседуешь, узнаешь - как вести себя в новой твоей жизни. Польза такого общения очевидна.

Непонятно только одно. Почему гигантский суммарный опыт, опыт многих поколений, не получил никакого распространения, ни описания. Это меня всегда удивляло, удивляет и до сих пор. Я хорошо знаком с лыжным спортом, с альпинизмом. Множество брошюр издавалось и издается, посвященных методике тренировок. Сам я даже участвовал в создании сборника всяческих советов и рекомендаций для занимающихся альпинизмом. Все досконально изучено и изложено. В учебниках по лыжам можно было прочитать о том, что спортсмен зимой обязательно должен носить кальсоны. Столько сил тратится на тренировках, в жизни обыденной мышцы надо беречь, держать в тепле. Потому и кальсоны обязательно носить. Вот до каких высот добиралась лыжная наука!

А что же, лыжников на Земле больше, чем спинальников? Да нет, количества вполне соизмеримы. Тем более, что поведение спинальников более-менее не зависит от географической широты.

Почему же весь опыт спинальной жизни не обобщается? Ведь любая брошюра такая способна спасти множество жизней.

Отчасти из-за того, что все семьдесят лет советского беспредела инвалидов старались убрать с глаз долой, старались сделать так, чтобы на улицах невозможно было бы встретить, увидеть людей, ущербных физически. Ведь при социализме - какие могут быть инвалиды? При социализме основной принцип жизни - какой? Каждому по труду! А инвалиду, неспособному трудиться, - что полагается? Фигу с маслом? А нарядную, счастливую толпу, - как украсить несчастным на инвалидной коляске?

Особенно страшным было послевоенное время. Тогда многих, ставших инвалидами на фронтах, - прятали за толстыми стенами монастырей, превращенных чуть ли не в концлагеря для "недочеловеков".

Вот и не было литературы о спинальниках, для спинальников.

Оставались только врачи, как носители такого многолетнего опыта.

В сакском санатории врач становился для своего пациента и терапевтом, и хирургом, и учителем, и утешителем. Он мог реально помочь. Но с каждым годом дореволюционный опыт комплексного лечения все более предавался забвению. Это когда-то врачи были - широкого профиля.

Воспоминания Чехова о тех временах, когда он еще практиковал. Булгаковское "Полотенце с петухами". Сейчас из таких универсалов остались только пожилые фельдшерицы в сельских больницах.

Узкая специализация привела к тому, что спинальника сейчас негде лечить. Больниц чисто спинальных всего две на всю страну. Но и то, ни одна из этих двух больниц не занимается комплексным лечением, чтобы и за костями следить, и за почками, и за психическим состоянием. Ведь у каждого спинальника не одна, - целый букет разнообразных болезней. Прорыв - так все сразу всплывают. Чтобы улучшить состояние, спасти, - со всеми одновременно надо сражаться.

* * *

Когда я называю себя инвалидом, Надя - а она десять лет проработала медсестрой - возмущается: "Какой же ты инвалид? Ты просто - человек, получивший травму". Короче говоря - спинальник. Очень удобное слово. Человек, получивший травму позвоночника с разрывом спинного мозга. Все просто и понятно.

Правда, непонятно, как быть сейчас. Прошло много лет, я стал часто болеть, приобрел множество различных недугов. На фоне травмы ухудшается работа желчного пузыря, поджелудочной железы. Появились эрозии, предвестники язв в двенадцатиперстной кишке. Чаще всего эти язвы имеют природу возникновения - стрессовую. Но у меня другая - травматическая. От вялости стенок внутренних органов.

Вот обследовать бы меня десять лет назад, - ничего бы, никакой вялости не обнаружили. Это сейчас я могу считать себя инвалидом. А молодым да начинающим лучше считать себя - другой расы, другого устройства. Потому что если себе самому казаться больным и несчастным, - есть вероятность вскорости им и стать.

Меня с самого начала волновал вопрос - надо ли стремиться жить среди себе подобных, или же лучше находиться в среде двуногих?

Хорошо побывать раз в году, особенно в первое время, в восстановительном центре. Пообщаться месяц-другой с соплеменниками. Но, наблюдая жизнь тех, кто переехал в Саки на "ПМЖ", тех, кто организовал спинальную колонию в Крыму, я недоумевал - так ли уж нужны все эти усилия с обменом жилья и переездом в Саки?

Опыт объединения в спинальные резервации был широко распространен во многих странах мира. Я читал о подобном центре, построенном в Англии, где специальные дома с пандусами для подъездов, с бассейнами, со множеством обслуги - становятся родиной многих. Множество персонала необходимо, ибо для того, чтобы спинальнику воспользоваться бассейном, нужно как минимум два помощника, которые будут вносить и выносить его из воды.

Были там свои лошади для верховой езды, - вибрация очень полезна (нашим спинальникам и думать о таком не приходится). Кстати, вибрация полезна всем, не только спинальникам. Вибрация способствует улучшению вывода вредных веществ из организма.

Только я самовибрирую не верхом на мустанге, - просто приподнимаясь на руках над диваном.

Кроме верховой езды предусмотрены еще многие виды спорта. Играют и в баскетбол, и в волейбол, в футбол даже. С некоторых пор и олимпиады проходят, где на колясках играют. А уж марафонские гонки на колясках - это стало и совсем привычно для Запада.

Вибрация - вибрацией, лошади - лошадьми, но вот известнейший марафонец Абебе Бикила, ставший шейником после полученной травмы, приглашенный в лондонский центр, прожил немного там, -да и умер.

Конечно, это не довод. Но все же мне кажется, что жить спинальник должен среди двуногих. А общаться друг с другом - для опыта, раз в году, если подружились. Просто, как с другом. Ведь друзья не встречаются каждый день, не бывают все время рядом. Когда все время рядом - это другим словом называется. Любовь, что ли. Когда люди общаются - с утра до вечера и с вечера до утра. Какой ужас! Создание каждой семьи - подвиг человеческий. Тот маленький подвиг, который человек совершает каждый свой день, каждую минуту, в течение всей жизни.

Мне так становится светло на душе, когда какая-нибудь знаменитость в беседе с журналистами на вопрос о том, что для него самое дорогое в жизни, отвечает - семья!

Как я всю жизнь этого не понимал?

Да, это сейчас я стал таким хорошим, думающим, и лет мне уже много, и семья у меня, и Надя у меня, и любовь у нас, и не съели мы друг друга за многие годы совместной жизни. Конечно, пару раз в году мы расстаемся на неделю-другую. Когда Надя едет в горы кататься на лыжах. Когда я с экспедицией уезжаю в горы. Но как прекрасно все остальное время быть вместе!

Я вопрошаю, - как я раньше не понимал. Это не значит, что самым главным в жизни моей сейчас является семья. Это значит, что теперь я понимаю людей, которые на первое место в жизни ставят семью, я понимаю - о чем речь идет!

Одному все же жить тяжело. Одному вообще жить - подвиг. Надо иметь много хороших друзей. В семье лучше. Когда себя чувствуешь полноценным человеком. Равным всем остальным. Хорошо, конечно, мне так говорить. Волей-неволей спинальники бывшего Союза живут в большинстве своем в семьях.

А куда денешься? Спецгородков нет. Да никто не знает просто - что такое свобода выбора места жительства. У всех прописка. У здоровых, у больных, - у всех. Где жил - там только и можешь дальше жить. На последнем этаже без лифта? Ну и дальше жить будешь, куда тебя переселять? Поэтому многие обречены на неподвижность, не могут бывать на улице. Отрезаются от остального мира. Живет такой человек вроде бы в семье, но не ощущает себя нормальным. Остальные члены семьи ходят на работу, в кино, в театр, в гости. Лишь он один - лишен. Лишен всего этого.

А надо бы сделать так, чтобы образ жизни спинальника был такой же. И работа, - коли здоровье позволяет, хоть какая, - очень была бы полезна. Хоть на два, на три часа в сутки.

Но все это - лишь пожелания. Спинальники России в большинстве своем лишены возможности жить нормальной жизнью. Общество не желает знать их проблем. Своих хватает. Появление человека на коляске в шумном и суетливом водовороте московских улиц вызывает в прохожих и проезжих в лучшем случае жалость. А бывает - и злобу. И так, мол, тяжело и муторно, а тут еще ты со своей бедой!

Так что зачастую в лучшем положении оказывались те, кто перебирался жить в Саки. Старые семьи разрушались, образовывались новые, чисто спинальные. Иногда даже брали приемного ребенка - тоже спинальника. Чтобы семья была - как семья, муж, жена, ребенок.

Они, конечно, были правы. Для них такая жизнь была более приемлема, чем жизнь среди двуногих. Но это не значит, что я сам себя опровергаю. Просто это показывает, насколько было ненормальным то общество, в котором мы жили. Насколько это общество осталось ненормальным и до сих пор!

Мне есть с чем сравнивать. Я побывал недавно в Америке, ревниво вглядывался в чужую жизнь, стараясь как можно больше узнать из того, как живут подобные мне на другой стороне земного шара. У меня сложилось твердое убеждение, что там спинальники совершенно не стремятся к объединению. Но для этого есть социальные предпосылки. Спинальнику создаются все условия для того, чтобы он мог нормально, на равных, сосуществовать с двуногими.

Как раз тогда и созрело во мне это убеждение. Когда существует огромное множество различных приспособлений, когда в каждом большом универмаге есть специальные лифты (да и во многих домах), когда существует целый набор общественных движений, защищающих и помогающих человеку в беде. Всего не перечислишь.

Обычно, когда мне приходилось лететь из Москвы в Душанбе, или еще куда по стране, кто-то из друзей заносил меня в самолет на руках, коляску я брал с собой в кабину, но пользоваться ею не мог. Первым, что меня поразило, когда мы только вылетали из Москвы, из Шереметьево-2, было наличие в "Боинге" специально предусмотренной коляски. Свою пришлось сдать в багаж, меня посадили в "местную" и доставили на борт. Во время полета я мог спокойно перемещаться по проходу на этой коляске. То есть я был приравнен в своих возможностях ко всем остальным пассажирам.

И вот мы в Нью-Йорке. Конечно, первые два дня мы гуляли по городу, заходили в магазины, осматривали достопримечательности. Я разъезжал по Манхэттену, с нехорошей радостью размышляя про себя: "А, вот у них тут ничего на улицах не приспособлено для движения человека на коляске". Ни одного съезда, высокий бордюрный камень все время при пересечении боковыми улицами становился преградой. Никаких скатов! Ребята каждые двести метров то спускали меня в коляске с уступа, то поднимали на уступ. Потом родилось удивление. Почему же улицы не оборудованы, ведь все магазины имели все приспособления для того, чтобы их могли посещать инвалиды. Почему же нет скатов?

Да и нью-йоркцы с удивлением взирали на меня. Что это такое, - сам рычаги дергает, едет. Просто у них инвалиды по Манхэттэну на машинах ездят, на коляске - никого не встретишь. Подъедет к нужному месту, припаркует машину, пересядет на коляску - и вперед!

Да и не любят в Америке по улицам на простой коляске ездить. Очень много автоматических колясок, на аккумуляторах. Рычагов ни у кого в руках я не видел - ни в Нью-Йорке, ни в Сан-Франциско, ни в Сиэтле. Ни в Йосемитском парке.

Правда, в парке я и ни одного инвалида не встретил. Наоборот, все встречавшиеся с удивлением смотрели на меня. Тем более, что носился я по всему парку с бешеной скоростью, тренировался.

Всего нас было пятеро. Двое, - сильнейшие скалолазы Союза, - должны были взойти на Эль-Капитано по самому сложному маршруту, по так называемому Носу. Я считался тренером этой мини-команды. Оставшиеся двое - кинооператоры, снимали фильм о нашем путешествии.

Попал я в эту компанию совершенно случайно, благодаря хорошим приятелям.

Я уже был достаточно хорошо подготовлен к Америке. Не боялся потеряться перед изумляющим изобилием. Во-первых, такие вопросы меня никогда не волновали. Во-вторых, денег никаких у нас не было.

Принимал нас спортивный клуб Сиэтла.

Я попал в другой мир. Даже и по климату другой. Калифорнийские сосны и секвойи казались раза в три выше наших обычных сосен. Уже Нью-Йорк встретил нас страшной жарой, жарой не привычной, азиатской, сухой, - огромная влажность превращала все в парную. Но - Нью-Йорк был уже совершенно не тем, что описывал Маяковский. Достаточно чистые улицы, много зелени, деревья, скрашивающие громадность небоскребов. Десятки людей в трусах бегают по Бродвею, не опасаются отравить свои легкие выхлопными газами.

Прилет наш оказался полной неожиданностью для принимающей стороны. Перепутали дни, нас ожидали только назавтра. Несколько часов мы просидели в аэропорту.

К вечеру все стало на свои места. Нас принимал в Нью-Йорке миллионер по имени Джим. Самого хозяина в это время дома не было, он путешествовал вокруг Европы на мотоцикле. Познакомились "очно" мы только через несколько месяцев, уже у нас, в Москве. Джим со своей подругой проехал всю страну, от Владивостока до Москвы, и опять на мотоцикле. Мы договорились о том, что я снова приеду, -чтобы пересечь Америку от побережья до побережья на коляске, с Запада на Восток. Дай-то Бог!

Нас поселили в пятиэтажном особняке. Несмотря на поздний час, вся прислуга вышла нас встречать в переднюю. Меня проводили на пятый этаж, в предназначенную мне комнату. Я особо ничего не осматривал, просто завалился спать на небольшой диванчик, с которого потом я мог бы сам перелезть на коляску.

Проснувшись ранним утром, я увидел за окном дерево. В Москве вровень с пятым этажом стояло бы верхушкой, кроной. А здесь -только середина ствола. Интересно, подумал я, видимо, тут деревья в два раза выше, чем дома.

И после этого началось. Мне все казалось в два раза выше, в два раза больше. И трава в Йосемитском парке. И кошки.

И белки. Серые белки, карабкающиеся по стволам огромных деревьев в Йосемитском парке. Серые белки были огромными, в два раза больше чем наши, рыженькие. А уж обитавшие около пиццерии в Сиэтле, где мы обычно обедали, были такими громадными и отъевшимися, что сравнимы были разве что с кошками. Они спокойно и важно прогуливались между столиками, благосклонно, не теряя собственного достоинства, принимали подношения захожих посетителей.

В Сиэтле ребята тренировались на скалах, я ездил внизу, помогал, чем мог. Потом они пошли на штурм Эль-Капитано. Штурм неудачный. На Носу скопилось много команд, очень медленно двигавшихся вверх. Обойти всех было невозможно. Ждать - мы не могли, мы были ограничены во времени. Наша двойка спустилась вниз.

Множество клаймеров, по-нашему - скалолазов, штурмуют стену Эль-Капитано. Приезжают из разных уголков Америки. С одним из них я познакомился, а потом и подружился.

Боб, математик по образованию, окончивший университет Беркли. Клаймеры не любят снег и лед, клаймеры любят теплые сухие скалы. Со снегом приходится иметь дело только в ситуациях экстраординарных, в случае неожиданных зимних непогод.

Замечательно, что в Америке уже давно ввели правило - не бить крючья в скалы. Нельзя закручивать шлямбуры. Ходят только на закладках. Таким образом, скалы не подвергаются разрушению. Но немаловажен и спортивный интерес. Ведь набить шлямбуров и пройти по лесенкам всю стену каждый дурак сможет, было бы желание. На закладках идти маршрут значительно сложнее, а значит - интереснее.

В Сиэтле можно было и одному ездить по улицам на коляске. Везде были предусмотрены скаты, тротуары допускали плавное движение.

Именно в Сиэтле я впервые увидел автоматическую коляску.

Уже темнело, я неспешно ехал под уклон по улице, ведущей к нашему дому. Навстречу мне, по противоположной стороне, двигалась коляска. Я приглядывался, но издали разобрал лишь, что на коляске навстречу мне ехала уже немолодая женщина. Вот это да, ехать в горку с такой скоростью, да еще не помогая себе корпусом в рычажной работе рук! Но чем ближе мы сходились - тем более мой восторг сменялся удивлением. Казалось, женщина вообще не работала руками! Но каким образом тогда коляска двигалась? Педалями? Но и ноги женщины неподвижно покоились на подножке.

Когда мы поравнялись, она приветливо помахала мне ручкой. А я, как громом пораженный, еще минут пять стоял, смотрел ей вслед. Я, конечно, читал об автоматических колясках, но вот увидеть такую штуку собственными глазами человеку, привыкшему к трехколесному "крокодилу"!

Или такой эпизод. Женщина на автоматической коляске в магазине электроприборов. Берет какой-то миксер, хочет посмотреть - как он работает. Но розетка для демонстрации работы находится слишком высоко, на стойке продавца, который как раз отлучился. Женщина ждать не хочет. Она преспокойно втыкает вилку в подлокотник собственной коляски, где, оказывается, есть специальная розетка с сетевым напряжением.

Конечно, как и все на этом свете, такой подход к проблемам жизнеобеспечения инвалидов на Западе имеет и обратную сторону. На инвалида смотрят - как на совсем нормального человека. И мне, со всеми моими взглядами, - вдруг захотелось закричать на улицах Сиэтла:

- Вы что, не видите, что я спинальник? Вы не замечаете меня? Вы не задаетесь вопросом - что мне труднее жить на свете, гораздо труднее?

Там - очень хотелось воскликнуть что-нибудь подобное.

Возможно - из вредности. Такова природа человека

* * *

Прошло несколько лет после первого моего посещения сакского санатория. Я снова был в Саках. Но - не узнавал старого санатория.

Исчезли дореволюционные постройки. Вознеслись новые корпуса. Исчез дух санатория, дух, который помогал выживать многим.

Теперь все процедуры происходили в том же корпусе, где мы и жили. Даже летом не было необходимости выходить на улицу. Можно было не иметь с собой собственной коляски. Жизнь утрачивала интерес. "Расхваталовка" опустела. Почти уж и не слышалось смеха. Все были озабочены - только своим здоровьем. Жизнь текла строго по распорядку дня.

Я с тоской вспоминал, как необходимо было на грязи ехать метров за четыреста, в бальнеологический корпус. Ванный корпус - отдельный. И даже тампонная - знаменитая тампонная - находилась в отдельном здании, крошечном, с осыпающимися от старости стенами. С каким наслаждением до сих пор вспоминается утро в нашем маленьком втором корпусе.

День начинался с тампона. Грязь вводится в задний проход. Процедура, конечно, не очень чистая, зато веселая.

Звучал сигнал подъема. И вот с гиком и свистом молодые спинальники вырывались по сигналу из корпуса на простор. Не разъяренное стадо быков, - спинальные коляски мчали наперегонки эти четыреста метров. Придешь раньше, займешь первым место на лежанке, - быстрее освободишься. Значит, до следующей процедуры можешь заниматься своими делами. Своих дел много, и процедур - тоже много. Поэтому от процедур надо отделываться как можно быстрее. И - в шахматы играть, беседовать с интересными людьми, читать. Да и на "Расхваталовке" ждут...

Всеми делами в тампонной заведовала тетя Женя, - два метра ростом, здоровенная и добрейшая женщина. Спинальники всякие попадаются. Я, к примеру, пятьдесят восемь вешу, а бывает, кто и по десять пудов.

Тетя Женя любого брала на руки, с лежанки пересаживала в кресло. Было ей лет сорок, многие спинальники - кто постарше - добивались ее благосклонности. Рассказывали, она вышла замуж, но тяжелая работа не могла не сказаться, умерла тетя Женя рано.

И таких работников в старом санатории было - предостаточно. Любящих свое дело, своих больных, несмотря на то, что работа была и трудная, и грязная. Это были люди - героические. Героизм их - в долгой ежедневной заботе о ближних своих, в помощи немощным и почти здоровым.

Героизм - это просто работа. Работа мысли и духа. Возможно, наши нянечки и не думали ни о чем таком высоком, когда выхаживали нас. Но они решали в сердцах своих - вот несчастные, которым нужна моя помощь, так значит, надо быть доброй и терпеливой по отношению к ним.

Героизм - понятие многообразное. Иметь хорошую, крепкую семью - героизм. О спинальнике, совершающем обычные, будничные действа, можно сказать - геройствует.

Но нельзя говорить это о спинальнике, выигравшем бостонский марафон, обогнувшем земной шар, или о Марке Велмане, с помощью друга взошедшем по стене на Эль-Капитано. Все эти поступки - норма спинального существования. Это не подвиги, это - жизнь.

Из спинальников не надо делать героев.

Но и жертв - не надо.

Ведь уже и героизмом на сегодняшний день не кажется штурм человеком Эвереста. Мир уже свыкся с тем, что великие океаны пересекают в одиночку на утлых лодчонках.

И спинальники способны на все это.

Когда вы не имеете за душой ни копейки, а сосед богат, то взнос в один рубль дается вам разной ценой. А если у вас - миллион, а у соседа - два, то взнос в сто рублей примерно одинаков для обоих.

Так и живем.

* * *

В продолжение нескольких лет после травмы я проводил лето, месяца по два, в Евпатории.

Евпатория - один из крупнейших курортных городов Крыма, жемчужина западного побережья, расположена всего в двадцати километрах от Сак. Сплошь застроена санаториями, в первую голову - детскими.

Пропуском на центральный санаторный пляж для "дикарей" служило стремление воспользоваться услугами массажистов. Местные бывшие спортсмены организовали целый мафиозный клан. Ведь - понятное дело - родители были готовы на любые жертвы ради своих недужных детей. В том числе и финансовые. И вот мускулистые ребята, бронзовые от загара, к началу сезона съезжались в Евпаторию, домой, и выколачивали деньги из несчастных мамаш. Заплатив, сколько полагалось за массаж, можно было целый день валяться на песке лучшего пляжа города.

Я, естественно, заделался большим любителем массажа.

В Москве, конечно, спинальников много. Но из них единицы имели достаточные для "подпольного" лечения материальные возможности (а сейчас и эти единицы скатились за черту бедности). Таких как я, способных заплатить, врачи и массажисты находили сами, сами предлагали свои услуги, курс уколов, набор физических упражнений.

"Если будешь колоть то-то и то-то - будет лучшая проводимость в оболочке спинного мозга", - а зачем мне это?

Среди сонмища разных встречались и нужные, и знающие.

Была, например, врач со странной фамилией Транквилитати. Она тоже нашла меня сама, предложила разработанные ею специально для спинальников курсы упражнений. Целый год я с ней занимался, упражнения оказались действительно полезными. Мне приносили и облегчение, и удовлетворение.

Простейшее из них - все знают как "пролезание кошки под забором". Надо отжаться на руках, качнуться назад, чтобы согнулись коленные суставы. Потом - медленно, прогнув спину, вынырнуть вперед. Упражнение, очень важное для разработки суставов. Иначе - контрактура, ноги можно только волочить в одном направлении. С самого начала я разрабатывал суставы, и они сохранились гибкими, эластичными, работающими.

Главное в упражнениях Транквилитати заключалось в том, что они давали огромную нагрузку на живот, желудок, кишечник, мочевой пузырь, заставляли работать внутренние органы. Лежа на животе, я делал множество упражнений "на ноги", - на ноги, которых не было! Но даже и мертвую, бесчувственную ногу можно втягивать всей верхней частью туловища. И вот я втягивал - выталкивал, втягивал - выталкивал...

Лежа на животе, можно пытаться сжимать ягодицы. Если есть хоть какая-то спастика, то появляется ощущение, - результаты есть, мышцы работают. Не сама работа, но лишь ее ощущение - поддерживает тонус в мышцах.

Очень полезно, - лежа на животе, стараться поднять голову и плечи. Здоровому человеку не понять всю трудность этого упражнения. Спинальнику даже голову от кровати оторвать - почти невозможно. А тут еще и плечи.

Лежа, - плечи тянутся вверх, затем опускаются к тазу, снова вверх, опускаются.

Ну что за важность - для здорового человека встать на четвереньки? А спинальник должен при этом не только стоять на руках, но и грудными мышцами удерживать в горизонтали тело, ненадежно поддерживаемое ногами. И в этом положении - требуется еще поочередно отрывать колени от пола.

Упражнения делаются и лежа на спине. Здоровый человек может в таком положении крутить ногами, - так называемый "велосипед". У спинальника - ноги сами крутиться не будут. Правая нога берется двумя руками и совершает кругообразные движения - насильно.

Бесконечно число упражнений на шведской стенке, на турнике. Доступны они, конечно, не всем. Не все имеют такую подготовку, какая была у меня до травмы. Не все имеют доступ к турникам, не у всех есть возможность соорудить дома что-либо. Но такие упражнения очень полезны. Уж если и не подтягиваться, - так хоть ноги поджимать (опять же - мысленно).

Ну, а к массажу все, - и здоровые, и больные, - относятся положительно. Массаж необходим, спинальнику - особенно.

Массируется в основном верхняя, "рабочая" часть тела. А вот массаж нижних, парализованных конечностей - не изучен. Мне Юра Савинов делал легкий, нежный массаж ног, полезный для остатков мышц. Еще раз повторю, - в медицине вопрос не решен, не изучен даже, но и при вялом параличе, видимо, очень полезен массаж бодрящий. Одно уж совершенно точно, - массаж нижней части тела улучшает кровоснабжение, работу периферийной нервной системы.

С течением времени я перешел на самомассаж, не требующий ни денежных затрат, ни поисков квалифицированного специалиста.

Провожу обычно в такой последовательности. Начинаю с головы. Помахал руками, размялся, чтобы не устали во время действия, и начинаю. После головы - руки. Сначала массирую кисти, потом поднимаюсь к плечам. Потом, лежа на спине, произвожу массаж кишечника, проминаю его по часовой стрелке со всею силой, на какую способен. Потом - грудь, спину сцепленными за спиной руками. После этого перехожу к главному - массажу ног. Согнувшись в пополам, что само по себе полезно для суставов, разрабатываю ступни, кручу ими в разные стороны. Прохожусь по остаткам икр, бедер.

В общем, делаю все примерно так же, как местные спортмены-мафиози делали в Евпатории мне, за что я допускался на центральный пляж. Вместе с детишками копошился в песке, купался, на руках заходил в воду, поддерживаемый за ноги женой.

Купался я в те годы часто и подолгу. Разрешал себе купание в воде при температуре 21-22 градуса, поэтому даже в Москва-реке удавалось летом поплавать. Но если во время такого купания тело не бывало разогрето работой, или после купанья не удавалось полежать на жарком солнышке, - начинался воспалительный процесс, загноение.

В Евпатории проблем, конечно, не возникало. Солнца - вдоволь, так что жизнь там не просто нравилась мне, но и была полезна.

С ребятами-массажистами я почти подружился. Они все как один почему-то были культуристами. Тогда этот вид спорта (правда, не знаю, можно ли это назвать спортом) был под большим запретом. Недопустимо было пропагандировать гармоническое развитие тела при наших грузных генсеках-старцах, при шарообразно-складчатых лицах министров и партийных боссов.

Каждый вечер мои новые друзья занимались прямо на пляже с гирями, со штангой, на турнике. Им удалось и меня в это дело втянуть. Я раскладывал свои подушки на скамейке, ложился сверху и выжимал штангу. Начав с шестидесяти килограммов, со своего собственного веса, к концу второго месяца я уже выжимал восемьдесят пять. Особенно радовало то, что ноги, раскиданные по обе стороны скамейки, - тоже работали! Такие ощущения иногда появлялись и при подъеме в гору на "рычажке". При большом напряжении сил я вдруг чувствовал, что ноги заработали, стали "в упор".

На третий год я решил пересечь на коляске Крым. Пройти километров сто пятьдесят, до Ялты или до Алушты.

Рано утром, часа в четыре утра, выехал из Евпатории, взяв с собой спальный мешок да кой-какие продукты. Долгое движение было уже достаточно привычным для меня, к вечеру без особых трудов добрался до Симферополя. По дороге останавливался, отдыхал, заваливаясь в степное разнотравье.

Весь вечер пробирался по городским улицам, искал дорогу на Ялту. Заночевал просто на автобусной остановке, расстелив спальник на широкой скамейке. Устал - бесконечно, пройдя за первый день километров семьдесят.

Утром, с рассветом, с ревом первых машин, - я двинулся дальше. Мне предстояло подняться на перевал.

Когда едешь из Симферополя в Ялту на троллейбусе, особенно и не заметно, что дорога идет в гору.

Огромное усилие, требовавшееся для преодоления каждого метра, усилие, теряющееся где-то в передачах рычага, показывало, что идет набор высоты. Час за часом - я поднимался к перевалу. К концу подъема, когда оставались последние пять километров, рычаги уже не помогали. Казалось - ну никакого уже подъема нет, ровная дорога, а "рычажка" не идет. Пришлось крутить колеса руками.

Наконец, выбрался на перевал. И - новая проблема. Спуск достаточно крут, а у моего трехколесного "крокодила" тормоза - отнюдь не автомобильные. Очень страшно было спускаться по крутой серпантинной дороге. Да тут еще обо что-то шину проколол. Пришлось останавливаться, клеить, сидя на земле, ремонтировать.

Но все же в Ялту я прибыл вовремя. Мы специально с Раисой обговорили заранее время и место, точно в назначенный час встретились на троллейбусной остановке.

Встал вопрос - что же делать дальше? Надо было возвращаться в Евпаторию, но никаких сил уже не осталось, в уютный сарайчик, где я квартировал (в сарае было удобней, чем в доме, не надо было преодолевать ступеньки и порожки, я просто заезжал внутрь и пересаживался с коляски на топчан).

Раиса нашла грузовик, в кузов погрузили "рычажку", в кабину - меня.

Так закончилась моя первая попытка дальних переходов на коляске. Я полюбил путешествия на своем верном "крокодиле". На праздники, в выходные дни отправлялся я к другу своему Короткову на дачу, за восемьдесят километров от Москвы. Выезжая рано, за день добирался до места.

Потом мы организовали соревнования памяти Игоря Ерохина, в которых со временем стали принимать участие альпинисты со всей страны. Проводились эти соревнования в ближайшем Подмосковье, в тридцати пяти километрах от моего дома. Сначала я добирался до места проведения на своем "Москвиче". Но однажды задумался, - а что, если буду ездить на коляске? Время проведения мемориала совпадало с очередной годовщиной домбайской трагедии. Ранняя весна.

За пять - шесть часов прогонял до места, приехав, снимал с себя все мокрое, растирался, переодевался в сухое. И приступал к своим обязанностям главного судьи соревнований. Ездил, общался со старыми друзьями. Но и судейство мое не было номинальным, мне приносили все результаты судьи на линиях, а я как бы подбивал общий итог.

Возвращался домой, те же тридцать пять километров.

В 1974 году я получил путевку в спинальный санаторий. Только уже не в Саки, а в Славянок. К тому времени я уже вошел во вкус дальних поездок на "рычажке". И в безумную мою голову пришла идея - доехать до Донбасса своим ходом.

Пройти предстояло примерно тысячу сто километров. Причем - не на пустой, не на легкой коляске. Необходим был солидный запас продуктов. Я взял с собой спальный мешок, надувной матрас - под себя, полиэтиленовую пленку - укрываться от дождя, взял примус. Бензин рассчитывал добывать у проходящих мимо машин.

Спланировал так, чтобы в день проходить по сто километров (как я был наивен! позже, уже с Надей, во время походов в Киев и Куйбышев, я загадывал и проходил гораздо меньше).

В первый день - план был выполнен. Стояла прекрасная погода. В полночь я остановился на ночлег. Наступал новый день - одиннадцатое августа.

Дождя не было. Но погода портилась.

Утро встретило меня проливным дождем и крутыми подъемами. Приходилось крутить колеса руками. На границе Тульской и Московской областей стоял монумент. На его постаменте я и расстелил свой спальник после одного из самых изнурительных четырехкилометрового подъема.

На следующий день дождь и дорога продолжались. Я покупал в придорожных деревнях у бабок малину, уничтожал ее банками.

Вечером возникло ощущение, - что-то не так. Я совсем забыл, что при езде под дождем начинаются воспалительные процессы от холода и сырости. А на третий день ощупал свою задницу - и как-то сразу вспомнил. Надо было возвращаться. Погода и не собиралось улучшаться. Шел изнуряющий мелкий дождик.

Подъемы обернулись спусками, но откуда-то взялись другие подъемы. Заночевал на том же самом постаменте, под тем же самым монументом. А ночью - вызвездило. Погода начала вроде бы исправляться.

Я решил ехать в сторону Тулы.

Утром выехал - и до дождика. Дождик через пару часов возобновил бессовестное поливание меня, дороги, коляски. Все! Задница постепенно приходила в критическое состояние. Постепенно - но достаточно быстро. Сидеть на "рычажке" - было уже невозможно.

У заправки нашелся грузовик. Шофер радостно согласился:

- Конечно, довезу! Деньги давай - куда хошь довезу!

Мужик здоровенный, коляску закинул на борт, меня в кабину, и мы поехали. Поехали домой. Но оказалось, что дома у нас разные. Он ехал в Коломенское, в южный пригород Москвы. Я же живу, наоборот, на севере. Шофер сгрузил меня у окружной, и я как-то сообразил, что мне еще километров тридцать до дому, только когда он, приветливо посигналив на прощание, умчал.

Надо было пересечь всю Москву.

Стояла ночь. За час я проходил не более семи километров. Путь держал к Кремлю, к самому центру. Очень хотелось пить. И - ничего не сделаешь, приходилось терпеть. Возможно было только попробовать - камушком стукнуть в окошко чье-нибудь. Но - не проснулся бы никто. А проснулись, так меня в милицию и сдали бы, за хулиганство в ночное время. Москва - не деревня, в деревне колонки на улицах, пей - не хочу.

Так и ехал, обуреваемый жуткой жаждой.

У стен Кремля, со стороны набережной, пришлось сделать большой привал. Я лежал на траве у зубчатой стены. Коляска стояла рядом. Вот ведь картина-то была! И куда только гэбешники смотрели, вдруг я мину полз подложить под народную святыню? Они как раз, наверное, наоборот, очень хорошо рассмотрели мое тщедушное тело, беспомощно распростертое на траве.

У Троицких ворот мыли булыжную мостовую. Из поливальной машины била струя воды, до нее оставалось метров двадцать. Но терпеть я уже не мог. Вода сбегала по брусчатке веселыми ручейками. Я достал крышечку от термоса, зачерпывал и пил, пил.

Сразу стало легче, веселее идти. Мимо гостиницы "Москва" я вырулил на улицу Горького. И пошел по прямой, прямо по проезжей части. По дороге засыпал - в движении - просыпался, ехал дальше.

Рассвет застал меня за очередным пересыпом у поворота на родную Фестивальную улицу.

В пять утра я был дома. Поел и завалился спать.

Путевка у меня была с двадцать второго августа. Я, конечно, успел в Славянск. Подлечил задницу, и поехали мы с другом Коротковым на поезде. "Рычажка" ехала рядом, в багажном вагоне.

На станции Славянок Реджинальдс выгрузил меня, коляску, и распрощался со мной. Он очень спешил, ему и эта поездка далась с трудом.

От станции до санатория - семь километров. Обычно родные, близкие привозили, сдавали врачам, уносили в палату. Чтобы спинальник явился один - такого у них не случалось.

Я разыскал регистратуру, попросил принять мою путевку. Медсестры решили, что я их разыгрываю, что я - местный. Очень удивлялись, узнав о том, что я самостоятельно на рычагах прошел эти семь километров.

О Господи! Если бы они узнали, что я собирался из Москвы ехать за тысячу километров к ним самоходом, что я прошел почти до Тулы, - меня бы не приняли в санаторий, а отправили в дурдом.

Как очень часто пытались отправить.

И я всегда говорил:

- Хорошо, хорошо, в дурдом - так в дурдом. Только сначала я сделаю то, что задумал, от чего вы приходите в ужас, то, за что вы меня и хотите упечь.

То, что невозможным оказалось в одиночку, мне удалось позднее совершить. Я встретил Надю. Отныне мы были вместе. Впереди были Куйбышев и Киев.

Назад Оглавление Далее