Библиотека

В тургау

Прошел год, как я покинула госпиталь и жила с Урсом в захолустном местечке Тургау, где он получил место. Я боялась ехать сюда, меня посещали разные беспокойные мысли. С Урсом я не могла говорить об этом, тем более, что он непременно хотел туда поехать.

Мои предчувствия не обманули - мы попали в атмосферу отчуждения, лжи, сплетен. К тому же моя прежняя прислуга не могла ездить так далеко к нам и мы оставались без какой-либо помощи. Мой карточный домик рассыпался в прах.

Мы искали сиделку и однажды к нам явилась женщина - с вещами и с ребенком. Как выяснилось, она сбежала от своего жестокого мужа и решила воспользоваться нашим жилищем. Но она не могла заботиться даже о своем ребенке, не говоря уже обо мне. Малыш орал день и ночь, он был неухоженный, голодный. Своим плачем он разбил мне сердце, я была в отчаянии. Когда мы со всей деликатностью попытались объяснить женщине, что мне нужен человек, способный обеспечить полноценный уход, она вышла из себя, стала угрожать нам полицией, судом и все такое. Хорошо еще, что мы не успели заключить с нею контракт.

Ни в этот вечер, ни в следующий наша гостья не спешила собирать свои вещи. Напротив, она расположилась по-хозяйски и делала что хотела. Что до меня, то я ее просто боялась. Муж перед тем, как уйти в школу, еще раз потребовал, чтобы она покинула наш дом. Но если бы не зашла к нам Жасмелина, моя знакомая, порекомендовавшая эту женщину, мы бы еще долго терпели присутствие незадачливой матери и ее ребенка. Жасмелина заставила ее собрать вещи и даже помогала ей в этом. Наконец, за нею захлопнулась дверь, и я вздохнула с облегчением. У нас с мужем тогда еще не было опыта обращения с людьми такого рода. А подобные ситуации в этой "деревне" повторялись еще не раз.

Нам часто встречались очень хорошие, доброжелательные люди и каждая встреча с ними поддерживала меня, помогала укрепить чувство собственного достоинства. О них обо всех в моем сердце хранятся неизгладимые впечатления и воспоминания, но помню я и о том, что очень часто приходилось бороться за каждое желание, за любую мечту. Когда Урс начал работать учителем, мы размечтались о том, чтобы купить новый дом в Тургау. Но мы даже не представляли, что будет столько грязи, и гораздо большая ее часть - за нашими спинами.

К Урсу как к молодому учителю относились недоброжелательно, во всех его ошибках винили его жену-калеку. Меня тоже не жаловали. Когда Урс организовал поездку детей в лагерь и хотел, чтобы я тоже поехала, его коллеги сделали все, чтобы он не смог меня взять. Разумеется, я бы поехала с сиделкой и не была бы там никому в тягость. А что касается детей, то у меня с ними были хорошие отношения. На прежнем месте ученики Урса часто приходили к нам, я помогала им делать Уроки или мы о чем-нибудь беседовали. Они были благодарными слушателями и приходили снова.

Один мальчик даже старался научиться быть мне полезным в чем-то. Но здесь, в Тургау, дети были совсем другими. Они, также, как и их родители, живя в захолустье, испытывали страх пред всем новым, перед наступлением цивилизации.

Еще до сдачи последних экзаменов Урс стал в Тургау викарием. Ему это нравилось, и мы были довольны его успехом. Настал, наконец, день, когда он получил настоящую, полноценную зарплату. Это были первые деньги, которые превышали его стипендию и мою пенсию. Это вселило в нас чувство уверенности и мы даже начали мечтать о приобретении собственного дома.

Но не все было так радостно и обнадеживающе. Урс, уже имевший патент учителя, заключил пятинедельное соглашение о военной службе. Сразу же после нового викариата его об этом попросили. Школьная администрация была довольна, что удалось найти надежного человека, а мы с большим нетерпением стали ожидать конца службы и дня зарплаты. Урс очень радовался тому, что имел полную ставку. Но радость наша оказалась напрасной. В день зарплаты нас ждало горькое разочарование. Хотя муж уже имел два образования, ему заплатили как студенту. Заявление в школьную комиссию не дало результатов. Гордость Урса была уязвлена и он отправил деньги обратно, сообщив, что он не нуждается в подачке, тогда как имеет право на полную зарплату. Но и этот жест не имел успеха - деньги приняли и не откликнулись.

Я тогда тоже ужасно разозлилась - и на Урса, и на школьную комиссию. Я представляла себе, как они умывали руки и прикидывали, что можно сделать на эти деньги. Может, они смогут нанять иностранную девочку, одну из тех, что в канун Великого поста почти голые сервируют стол, подают блюда, касаясь обнаженной грудью лысин почетных гостей...

Омерзительно было видеть такие картины, да еще в канун Великого поста, в католическом Тургау.

Ограниченность, тупость, консерватизм, расизм - эти пороки перерождались в "сексуальную свободу". Так как среди местных девушек вряд ли можно было найти охотниц до таких услуг, нанимались девушки из Австрии. А так как швейцарский франк там был в цене, желающие заработать всегда находились. Но мне тяжела мысль о том, что людьми можно торговать, как скотом.

Через полтора года школа расторгла договор с моим мужем. Основания для этого были очень слабыми. Ему ставилось в вину то, что он якобы брал меня с собой в школьный лагерь. Честно говоря, я даже была рада, что мы должны были уехать из этой деревни. Урс, однако, был удручен. А меня терзала мысль, что, не будь меня, с Урсом бы этой неприятности не случилось. Я теперь должна была тянуть лямку за двоих. Со дня моего несчастья такое положение сложилось впервые.

У нас уже были планы изменения нашей жизни. Мы мечтали создать жилищный кооператив, на правах реабилитационного центра для инвалидов. Здесь была бы налажена взаимопомощь: недуги слабых устранялись бы с помощью более сильных. Вместе мы - сила, наша сила в единении. Здесь я имела бы для себя занятие, за которое должна была бы нести полную ответственность.

Ежедневно я просматривала всевозможные газеты, чтобы найти подходящую квартиру или небольшой дом. Все свободное время мы отдавали этим поискам. Наконец, после долгих утомительных усилий мы нашли что-то более или менее подходящее. Казалось, само небо да еще милая, великодушная девушка - секретарь бюро по недвижимости - помогли нам приобрести этот дом. Такой радости, я, наверное, не испытывала больше никогда. Хотя мы не могли представить себе, как будем расплачиваться, мы подписали договор. При передаче дома выяснилось, что владелец знал меня еще маленькой девочкой - это был хороший друг моей мамы. Какое удивительное совпадение!

Вначале мы приютили в своем доме молодую женщину. Ей надоело жить в приюте и она с радостью переселилась к нам. Как раз в ее жизни был очень тяжелый период. А у меня не было помошников, так как на новом месте я еще никого не нашла, и Урс, который не получил еще нового места, очень нервничал. Мы часто ссорились.

Еще у нас обитал один друг, психически неполноценный молодой человек, пожелавший покинуть своих родителей. Он стал оказывать знаки внимания молодой женщине. Вообще этого друга трудно было выносить. Он был твердо убежден в том, что он изобретатель. С идеей перпетуум-мобиле и другими странностями он бродил по всей округе. Мы же хотели наладить по возможности нормальную, тихую, неприметную жизнь. Кроме того, мы очень боялись потерять свое новое жилье. Таким образом, Норберт вернулся к своим родителям, а наша женщина затосковала о своем оставленном приюте. Что и говорить, там было больше порядка, не надо было заботиться о пропитании и уходе, все это было налажено. Это было ее нормальное стремление к безопасности, к стабильности, но лично меня оно не устраивало. Я всегда хотела свободы, свободы любой ценой. Но пока есть интернаты и другие заведения, человек имеет выбор. Не каждому захочется ухаживать и заботиться о ком-то, но мне это по душе.

Итак, мы устроили совещание: Урс, безработный, я - без определенных занятий и прислуга, приходящая, в виде исключения, помогать по дому. Замечу, что сегодня это уже невозможно, исключая частные институты. Ведь все больные разные, если что-то случится, надо знать, чем и как помочь.

Нам было нелегко, при этом мы были связаны одной цепочкой. Всюду, где было можно, мы поместили объявления, предлагая жилье, и кое-какие услуги. Но никто не отзывался. Те, что были в состоянии обслуживать себя, жили самостоятельно, а те, кто не мог - в интернатах. Но наконец, пришел один душевнобольной, который жил вместе со своей матерью и постоянно ссорился с нею. Его тяготила чрезмерная опека с ее стороны, он чувствовал себя под постоянным наблюдением, преследуемым. У нас он научился делать своеобразные картины. Сначала переводил на кальку какой-либо мотив. Потом переносил его на дерево и вырезал лобзиком, который мы специально купили для этой цели. Затем все раскрашивалось и лакировалось. Муж помогал ему собирать из таких деталей красивые шкатулки. Он работал ежедневно и постепенно наращивал мастерство. Его неумелые вначале руки становились ловкими, движения -уверенными. Хотя в остальном он существенно не изменился. А его болезненная подозрительность была просто невыносима. Он доходил до того, что контролировал все наши замки, запирал все свои двери и шкафчики. И однажды моему терпению пришел конец. Я почувствовала себя совершенно больной. В конце концов, он вернулся к своей матери, а я смогла свободно вздохнуть. Но все-таки пребывание у нас не было для него бесполезным. Он научился ремеслу, понял, что может быть в какой-то степени самостоятельным. И еще он почувствовал, каково это - перебиваться как-то самому, без помощи его бедной матери. Одним словом, он все же прошел с нашей помощью хоть какую-то жизненную школу.

Вскоре стали приходить и другие больные, которые не могли жить одни и нуждались в поддержке. Некоторые оставались с нами и мы помогали им найти какое-то дело, другим достаточно было небольшой помощи в организации работы на дому. Однажды пришла душевнобольная прямо из клиники. Ей трудно было там жить, она не могла ничем упорядоченно заниматься, в мыслях был хаос. Она принесла с собой столько всякого хлама, что мы были в полной растерянности, не находя, где все это разместить. Она же ни за что не желала расстаться ни с пустым тюбиком из-под пасты, ни с осколками давно разбитой чашки. Где только она все это собирала! Ее "богатство" мы кое-как распихали по ящикам. Сознание того, что она всегда может что-либо из этого взять, когда ей захочется, успокаивало Регулу (так звали нашу больную).

Мы вменили Регуле в обязанность уборку ее комнаты. По прошествии нескольких месяцев ее психическое состояние несколько стабилизировалось, она уже могла с нашей помощью уложить и упаковать свои сумки и ящики, держать их в порядке. Терпеливым, ласковым обращением я смогла убедить ее выбросить кое-что из этого хлама. Но все равно ее "коллекция" постоянно пополнялась. Все новые коробки, тюбики, жестянки, сломанные пуговицы, кусочки сахара, кофейные зернышки - все собиралось и охранялось. Собственно, она весь день занималась сбором и перекладыванием этих предметов, от чего сильно уставала и должна была долго лежать, отдыхая.

Длительные прогулки она не выдерживала и мы чаще всего ездили на нашем маленьком автобусе в одно очень красивое место, устраивали завтрак на природе и задушевно беседовали. Регула многое рассказала нам о себе, так что я могла понять, над чем мне с нею надо дальше работать.

Вообще результаты моей работы с больными людьми долгое время остаются незаметными для других. Только я сама улавливаю маленькие, но очень существенные для пациентов изменения, наступающие в результате нашего сотрудничества. Так, Регула вдруг стала готовить пищу. Правда, она делала это раз в неделю, но ведь раньше она не могла даже подумать об этом. Пусть это было всегда одно и то же блюдо, но работа над ним сближала ее с нами, создавала иллюзию включенности в жизнь нашей маленькой общины. Ее деятельность служила примером и для других. Постепенно личное "Я", которое у нее раньше брало верх над общественными интересами, начинало отступать на второй план. Мы поняли, что она стала больше дорожить нами, и это следовало ценить.

Правда, Урс нервничал, так как у него просто не было сил убирать кухню после того, как Регула там готовила. Когда он выбивался из сил, то поднимал такой шум, что стены дрожали, кошки прятались по углам, а попугайчики сваливались со своих жердочек. Я опасалась в такие моменты, что Регула начнет паковать свои сумки и чемоданы. И однажды это произошло. Возможно, эти встряски и послужили толчком к смене ее психического состояния. Во всяком случае, расставание было болезненным и для нас, и для нее. Но очевидно, ее пребывание у нас в течение двух лет все же дало положительные результаты, ведь сейчас она живет одна и справляется со своим домашним хозяйством. Мы поддерживаем с нею контакт, радуемся друг другу при встрече, смеемся над своими воспоминаниями. Не удивительно, что при этом на глаза наворачиваются слезы.