aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Любовь, страх, переходный возраст

Мои первые каникулы, которые прошли без сильного желания уехать домой, я провела только в четырнадцать лет в школьном конькобежном лагере в Давосе. До этого каждый учитель организовывал только лыжные каникулы, и то лишь после долгих просьб и уговоров. Вероятно, учителя чувствовали себя неуютно с таким количеством детей, переживающих пору половой зрелости. Ответственность, в конце концов, была большой, но мы, конечно, не признавали этого обстоятельства, полагая по наивности, что мы уже почти взрослые и можем сами за себя отвечать. Во всяком случае, я впервые безгранично радовалась тому, что уезжала из дома. Я не могла дождаться отъезда, хотя и не представляла себе, как проведу на льду целую неделю. Хотя меня привлекало и то, что нам будут давать уроки катания бывшие титулованные фигуристы.

Дорога прошла как обычно, когда в вагоне едет целый класс. Мы пели - не очень хорошо, но зато громко. Затем мы, конечно, захотели рассмотреть некоторых пассажиров, для чего требовалось пройти через весь поезд. Мы сделали вид, что нам надо в туалет. Естественно, нашему учителю показалось подозрительным то, что всем одновременно "приспичило", но все же он нас отпустил. Потом ему пришлось запретить наши хождения, так как поступили жалобы от пассажиров.

Мы развлекались тем, что пожирали друг у друга съестные припасы в громадных количествах. Некоторым стало плохо. Мой желудок, на удивление, справился с этим легко. Я вообще могла безнаказанно съесть маринованный огурец после целой плитки шоколада, или же ночью, за разговорами, уплести целую тарелку жареного картофеля.

С некоторым опозданием прибыли мы в Давос. Каток и прилегающие к нему помещения, где мы должны были прожить целую неделю, находились недалеко от вокзала. И до самой деревни с магазинами, барами, ресторанами и кафе было тоже недалеко. Но господин Зигрист чувствовал себя с такой ватагой не очень хорошо, поэтому мы могли выходить куда-либо только с его разрешения. Надо ли говорить, что не всегда мы считались с этим и зачастую сбегали без спросу. Правда, у нас была разработана своя система страховки - часть класса оставалась дома и если спрашивали о нас, отвечали: "Ах, да они только что были в комнате", или: "Вышли в туалет". Эту стратегию выдумал кто-то старший из нас и она отлично срабатывала. Периодически мы менялись ролями.

Столовая находилась за трибуной. Это были большие, светлые залы с длинным фронтом окон, откуда была видна поверхность льда. Чаще всего во время обеда тренировались настоящие мастера. В конце концов, это было их единственное свободное время за день. Некоторые из них ходили в школу, другие уже работали. Нам нравилось наблюдать за ними, мы восхищались сложными фигурами, выделываемыми фигуристами на льду.

Добавлю к этому, что еда была питательной и вкусной, а катание на коньках и занятие спортом на воздухе вызывали неизменно хороший аппетит. Я съедала точно в два раза больше, чем обычно. И вообще я была не против режима, не против наличия на столе достаточного количества продуктов. Мне в лагере очень нравилось. По вечерам мы ходили гулять, играли в игры и у нас разгорались жаркие дискуссии. Мы интересовались молодежью Давоса и пытались найти там своих сверстников, но все были старше нас. Это огорчало.

Однажды вечером наш учитель вошел в столовую, широко улыбаясь. Все уже собрались за столом и с нетерпением ожидали ужина.

- Кто хочет сегодня ночью посмотреть хоккейный матч? - спросил учитель.

В ответ раздались громкие восторженные крики:

- Я, я и я тоже..., - каждый старался перекричать остальных.

Я, честно говоря, не знала, должно ли меня воодушевить предложение учителя. Но одно преимущество мне стало сразу ясно: опостылевшего

всем отбоя в 22 часа сегодня точно не будет! И я закричала вместе со всеми, так громко и радостно, как будто всю жизнь только и мечтала об этом матче. Правда, я радовалась случаю пополнить свои представления о хоккее, о котором знала очень мало. В отличие от футбола, в который сама играла с большим азартом.

Игра начиналась в десять часов, так что у нас еще было время заняться собой и разогреться. Та зима была очень холодной. Даже в теплых сапогах ноги у нас коченели. Холод проникал через все. И если на коньках мы двигались, то следить за матчем, сидя на трибунах, было очень трудно. Учитель организовал нас в команду болельщиков, мы скандировали хором: "Хоп Давос!" и что есть силы били в ладоши и топали ногами. Это хоть немного согревало нас.

Первый тайм закончился вничью. Судья дал свисток на перерыв и мы высыпали на лед, чтобы побегать и погреться. Как всегда, я погрузилась в свои мысли и ничего вокруг не замечала. Из этого состояния меня вывел сильный толчок - на меня налетел один из игроков. Обхватив меня при столкновении, он смягчил удар, но все же боль была сильной. Его налокотники и наколенники с внешней стороны были очень жесткими. К тому же между нами попала клюшка, которую я никак не могу назвать эластичной.

Вероятно, я выглядела забавно, так как парень не мог удержаться от смеха. А я то злилась, то смеялась, а от сильной боли у меня по щекам текли слезы. Но мне не хотелось показывать свои чувства. Я скорее бы дала вырвать себе язык.

- Надо смотреть, куда идешь, а то в другой раз получишь шайбу в лоб!

Он поставил меня на ноги и исчез. И хотя лица под шлемом не было видно, я успела рассмотреть его темные, словно спелые вишни, глаза и надо сказать, что меня они очаровали. До конца игры я

стояла впереди, у борта. Он мне подал знак клюшкой, чтобы я отошла за сетку. Я послушно отошла, но не могла устоять на месте. Ах, эти темно-вишневые глаза! Они так влекли меня и я снова оказалась у самого борта. Теперь я с интересом следила за его игрой, мне хотелось, чтобы давосцы выиграли, ведь он из их команды! Я следила за ним не отрывая глаз, не опасаясь получить удар шайбой. Мне казалось, что я успею уклониться, если она полетит в меня. Кстати, чуть позже, на льду, я убедилась, что моей реакции недостаточно для того, чтобы увернуться от шайбы, летящей с большой скоростью, и получила-таки довольно ощутимый удар. Несколько дней ушибленное место переливалось всеми цветами радуги. Но тогда все закончилось благополучно. Давос выиграл, команда перешла в более высокую лигу. От криков, шума и гама у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Мое сердце забилось в два раза быстрее. Гиан-Андри (я слышала, что так называли моего героя друзья) подкатил ко мне.

- Хочешь, пойдем, выпьем кофе?

Еще бы я не хотела! Я просто задрожала от радости. С полным сознанием того, что получу нагоняй от учителя, я едва заметным кивком выразила свое согласие. Он отъехал и через несколько минут вернулся переобутый и со своими вещами. Я обратила внимание на то, как он держал свою клюшку - как будто это был, по меньшей мере, скипетр, украшенный драгоценными камнями.

Мы пришли в небольшое, уютное кафе. Я была рада, что он не повел меня в ресторан. В кафе мы устроились за столиком, завязался оживленный разговор. За короткое время мы успели много рассказать друг другу, щеки наши горели. На остававшиеся до моего отъезда три дня мы настроили много планов - хотели встречаться, обменяться адресами, чтобы переписываться, приезжать друг к другу в гости.

Наконец мы поняли, что дольше задерживаться уже нельзя. Всю дорогу до лагеря он вел меня за руку. К счастью, мы пришли вовремя: господин Зигрист еще не успел рассердиться. Гиан-Андри поприветствовал его, а потом тепло простился со мной. Учитель тоже пожал мне руку, желая спокойной ночи, и сказал, что я познакомилась с хорошим парнем. Другие девочки засматривались на более старших ребят и это его очень беспокоило.

На утро Гиан-Андри в восемь часов уже стоял около столовой. Ему разрешили позавтракать с нами, что не привело в восторг наших ребят. Но учитель объяснил им, что он одного возраста с нами и вполне может быть в нашем коллективе.

Надо ли говорить, что остаток каникул пролетел мгновенно. Я все время была на катке со своим новым другом, не забывая о том, что неуклонно надвигается грустная минута прощания. Мысль об этом угнетала меня, к глазам подступали слезы. Но, как медленно прибывающая вода вызывает бурное наводнение, так и моя сдерживаемая печаль прорвалась потоком горьких слез и шквалом отчаянных рыданий. Гиан-Андри, как мог, утешал меня, вытирая своим платком мое мокрое лицо. Мы договорились писать друг другу каждый день, звонить, а весной встретиться.

Утомленная переживаниями и плачем, я заснула. На какое-то время сон унес меня в мир сладких грез. Когда я очнулась, часы на церковной часовне пробили пять. Все вокруг еще спали. Я встала и тихонько вышла из спальни. Только сейчас я заметила, что все еще сжимаю в руке его платок. Я разгладила его на своих коленях, свернула и положила в карман брюк. Совершенно одна брела я по еще спящей деревне. Попавшийся навстречу велосипедист, осветив меня фарой, пожелал доброго дня. Открылось окно в доме, из него вывесили для проветривания одеяло. Начинали открываться магазины. Грохоча бидонами с молоком, проехал крестьянин. Около молокозавода он остановился и понес туда бидон. Я тоже вошла, чтобы купить шоколадку.

- Вы сегодня возвращаетесь в Цюрих? - вдруг обратился он ко мне. Я не могла говорить, только печально кивнула.

- Ты что, девочка, не рада? - И на этот вопрос я только кивнула.

- Ничего, не вешай нос! - подбодрил меня старый молочник. - Гиан-Андри верный друг.

Я покраснела и тихонько засмеялась. Не думала, что наша дружба стала достоянием всех жителей, как это бывает обычно в маленьких местечках. В Давосе все знали друг друга и все про всех. Так что и шоколадку я получила от продавца в подарок - на прощанье.

Когда я вернулась, все уже завтракали. Со мной здоровались, расспрашивали, но в ответ на все это я только приложила ко рту палец. Есть я не могла, одна клецка застряла у меня в горле, я чуть не подавилась. Поэтому я попросила разрешения пойти в спальню собрать свои вещи. Учитель разрешил и я видела, что он понимает мое состояние.

Я быстро упаковала вещи и в оставшееся время написала прощальное письмо. Только я его закончила, позвали на выход. Мои одноклассницы с шумом ворвались в комнату и, похватав свои вещи, побежали на автобус. Как замороженная, стояла я перед своим чемоданом. Вдруг передо мной возник Гиан-Андри, взял мой багаж и сказал:

- Пойдем, нас ждут.

В одной руке он держал мой чемодан, а другой буквально тянул меня к выходу, так как самостоятельно двигаться я не могла. В поезд я вошла самая последняя и только после предупредительного свистка мой друг выскочил из вагона. Я держала в руках письмо, которое он сунул мне, убегая, а он -мое письмо и шоколадку. Еще миг - и тронулся поезд, неумолимо отсчитывая километры, ложившиеся пропастью между мной и парнем с темно-вишневыми глазами...

Первые дни мы писали и звонили друг другу очень часто. Это было так замечательно - иметь друга, которому не угрожает твоя подружка! Весной он приехал ко мне со своим другом. Но месяцы, проведенные в разлуке, отдалили нас. В письмах и звонках это не ощущалось, а при встрече мы почувствовали, что уже не так близки, как это было при первой встрече в Давосе. Потом письма и звонки стали реже и постепенно прекратились вовсе. Я даже не знаю, кто из нас прервал эту дружбу.

Назад Оглавление Далее