aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Школа

Я не посещала детский сад, так как не могла покидать свой дом. Вообще у меня в детстве была невыносимая тоска по дому. Но пришло время школы. Очень хорошо помню, как, держась за мамину руку, я важно вышагивала с ранцем за спиной. Среди незнакомых детей я почувствовала себя неуютно, мне хотелось уйти домой вместе с мамой. Очень медленно привыкала я к учительнице, к новым товарищам.

Удивительно, что я быстро научилась записывать буквы, которые мы изучали, но не читать! Мне никак не удавалось связать эти глупые буквы в слово. И вообще, все, что происходило за окном класса, было куда интереснее! Учительницу и всех других людей, кто пытался со мной читать, я приводила в отчаянье.

Однажды учительница встретила мою маму и, краснея, спросила, что означает слово Wеzе11а. Может быть, это по-русски? Но нет, это был не русский, а мой собственный, детский язык, а это слово означало "малышка". В школе мне пришлось учить "hohdeutsch" - литературный немецкий язык. Это было трудно, так как дома у нас говорили по-русски.

Учительницу я очень любила и жалела. Она очень страдала, ее донимали дети, так как у нее совсем не было волос. Бабушка мне объяснила, что она была бедна, плохо питалась и от этого облысела. Помню, что позже она стала носить парик. Я часто наблюдала за нею, стараясь понять, как ей живется. Иногда она плохо выглядела, и я молила Бога: "Господи, сделай так, чтобы фроляйн Рот скорее выздоровела", и мне казалось, что это ей помогало.

Зимой путешествие до школы было сплошным удовольствием. Я брала с собой санки и на обратном пути съезжала на них, так как дорога шла под уклон. Правда, дома я получала нагоняй, так как за время моих катаний обед остывал или уже не оставалось времени на уроки. Но игра со снегом была так чудесна!

Хотя я и была крещена в русской православной церкви, мне приходилось посещать католические религиозные занятия у молодого викария. И однажды я сказала маме: "Как жаль, что этот милый человек будет священником. Иначе я бы обязательно вышла за него замуж".

Но однажды викарий в конце урока попрощался с нами и сказал, что нам дадут другого учителя. Вся в слезах прибежала я домой и, закрывшись в своей комнате, горько рыдала. Эта потеря была для меня болезненна, тем более что сестра, которую нам дали в учителя, была настоящим драконом. Ни улыбки, ни ласкового слова не было у нее для нас. Зато каждый урок она нас пичкала рассказами о геенне и о дьяволе, образно расписывала, как там, в аду, все горит и пылает и как злые дети страдают и кричат, чтобы искупить свои грехи. А я уже и не знала, что есть грех, а что не грех. Если бы, например, я сорвала яблоко в саду у крестьянина, это, как я думала, был бы смертный грех. Ночами я не могла спать, меня во сне мучили кошмары, поднималась температура. А наша "мучительница" не только изводила нас на занятиях, но и стояла у входа в церковь, учитывая, кто посещает воскресную службу, а кто нет. И делала пометки в своей большой "греховной" книге. " И хотя мы ее не любили, всегда громко приветствовали, чтобы не остаться незамеченными. Те, кто пропускал службу, следующий урок стояли на коленях и просили об отпущении грехов. Я же находила это неправильным, ведь она не была Богом, как же могла она нам отпускать грехи?

Для меня начался настоящий ад. Через день поднималась температура, мучили кошмары, я кричала во сне. Мама повела меня к врачу. У меня уже был стойкий страх перед всякими чиновниками, в том числе и врачами. Но этот обошелся со мной ласково, он тихо говорил со мной, мне было это очень приятно. Я ощущала себя воспринимаемой всерьез, несмотря на мои малые года - неполных семь. Врач держался со мной по-отечески, однажды он сказал: "Заходи запросто, когда захочешь, если что-то будет на сердце". Мне пришлось несколько дней провести в постели, после чего температура спала. В конце недели я уже пошла в школу и зашла к "моему" врачу. Он подарил мне двух маленьких белых мышек, которых держал для экспериментов. Я принесла их домой, и у бабушки случился обморок. Вот уж чего я не могла понять. Чтобы моя большая и храбрая бабушка испугалась маленьких мышат!

А у них вскоре появились детки, которые стали моими друзьями. Я могла им пожаловаться на свои невзгоды, они делили со мной все страдания. Но вскоре мне пришлось их отдать. Мое маленькое сердце разрывалось от горя. Но я проливала свои слезы втайне от всех - перед всеми я изображала "большую Нину" - очень разумную и славную.

В утешение от потери мышей я получила самую настоящую, зеленую лягушку. С нею было больше хлопот, так как она ничего не хватала так охотно, как мух. Ежедневно я "охотилась" на них, накапливала впрок и они лежали, пока не завоняют. Но зато мы с моей новой "подружкой" ходили гулять и она меня очень забавляла. Правда, иногда "Сеппе-Тони" принималась громко квакать, видимо, тоскуя без подружки. Моего общества ей было явно недостаточно. Я часто садилась перед стаканом, который служил ей гнездом, и мечтала. Как было бы здорово, если бы вдруг лягушка превратилась в прекрасного принца! Но, увы, однажды утром, подойдя к своей любимице, я нашла ее бездыханной.

Помимо животных, у меня было еще одно увлечение. В одной комнате висело большое, в человеческий рост зеркало. И я разыгрывала перед ним целые спектакли. Это были любимые сказки, трогательные мелодрамы, соблазнительные стриптиз-шоу, продолжительные монологи... Никому не разрешалось смотреть на это или мешать мне. Если все же кто-то входил в это время в комнату, я чувствовала себя застигнутой врасплох, будто совершала что-то неприличное. Конечно, я громко выражала свое возмущение и досаду. В такие минуты - на моей сцене, перед моим зеркалом - я чувствовала себя великолепно.

Сейчас мне кажется, что моя игра родилась не на пустом месте. Ведь мои прадедушка и прабабушка были актерами, сами писали и ставили свои спектакли. Однако бабушка не поощряла моих наклонностей, так как с самого детства у нее сложилось предубеждение против актерской работы. Из-за профессии родителей она почти всегда оставалась дома одна и как старший ребенок в семье должна была взять на себя роль матери для младших.

А зима все продолжалась. Мы строили большие снежные пещеры и часами просиживали в них. У нас там была даже "обстановка" - стулья, стол. А чтобы не сидеть в темноте, один мальчик принес масляную лампу, и тогда стало по-настоящему уютно. Мы рассказывали друг другу разные истории, сказки, услышанные от родителей или собственного сочинения. Если кто-то забывал, что дальше, роль рассказчика перехватывал другой. Самое наше заветное желание было - остаться в пещере на ночь. Но как мы ни умоляли родителей, никому этого не разрешили. Родители не понимали нашего желания, боялись, что мы простудимся.

Моя память бережно хранит те моменты, когда я предавалась "философским" размышлениям. Многие несправедливости я не могла понять. Скажем, почему дитя-Иисус был голым? Разве его мама не должна была дать ему какое-то платье? Бабушка объясняла, что она была бедная, но я не считала это уважительной причиной. Ведь моя мама тоже была бедная, но она сама шила и вязала мне платья, и я не ходила голой. Если имеешь ребенка, за ним нужно смотреть, кормить и одевать. Для меня это было очевидным, но у нас дома эта тема часто обсуждалась.

Еще мне было непонятно, почему Иисус дал себя мучить, почему Иосиф ничего не сделал, чтобы освободить его? А когда мне все разъяснили, я очень сильно плакала.

Я плакала, когда узнала, что бедные коровы должны всю зиму стоять в холодном хлеву. Мне казалось, что если их поместить в теплое помещение, они не будут болеть и им будет хорошо. Мои игрушечные коровы, козы, куры и многие другие животные всегда были в тепле и я за ними очень хорошо ухаживала. С большим усердием я вязала коврики для их хлева, одежду для четвероногих, одеяла для всех зверушек. А дитя-Иисус получил от меня полный "гардероб". И я была довольна, моя совесть - спокойна. На ночь я забирала своих питомцев в кровать и молила: "Господи-Боже, сделай всех моих зверей здоровыми и скажи крестьянам, чтобы они своим животным тоже дали коврики и платье!" Не знаю, помогла ли молитва, но через неделю все мои зверьки были "здоровыми". Я с гордостью демонстрировала их удивительно теплый хлев и терпеливо объясняла, почему у моих животных столько теплых вещей. Многие смеялись, а некоторые пытались мне растолковать, что коровы тотчас бы все вещи сделали грязными. "Но ведь можно постирать", - не сдавалась я.

Назад Оглавление Далее